я уложил деток спать, они нам не помешают послушать Степана, не торопи его, раньше
или позже узнаем правду, от этого уже ничего не изменится, а пока будем узнавать то, что
до сих пор не знали...
глава 25
Степан курил, опустив голову почти до колен, и Фрося почувствовала к нему щемящую
жалость, даже захотелось погладить по седым волосам.
Она поняла, сколько этому человеку пришлось пережить и с чем ещё придётся жить, и
даже представить было трудно.
Вернулся Вальдемар, принёс поллитровку водки, нарезанное сало, краюху хлеба и
солёные огурцы.
Степан дрожащими руками скрутил сургучовую пробку с бутылки, и посмотрел на Фросю
и ксёндза... Те отрицательно покачали головой. Он налил почти до краёв железную
кружку и в три глотка осушил её до дна, шумно выдохнул, понюхал хлеб, и захрустел
огурцом...
Они увидели, как мало зубов осталось во рту у Степана.
Тот взялся опять за бутылку, но Фрося решительно задержала своей рукой его руку, и
показала на закуску:
- Закусывай Стёпа и рассказывай, пожалуйста дальше, а то завалишься, питок ты, похоже,
хороший, а силёнок пока явно маловато...
Он не стал спорить, сокрушённо вздохнул, положил на хлеб кусочек сала и стал
тщательно жевать, не поднимая взгляда.
Закинул оставшиеся крошки с ладони в рот, закурил очередную папиросу, и продолжил
рассказ:
- Алесь мне сказал, ты Степан не держи на меня зла, и, так умно пояснил, это выше нас,
то судьба, а от неё не сбежишь.
С первого взгляда мы полюбили с Фросей друг друга, а вмешательство в нашу судьбу
моего дяди и тебя
только создали нам дополнительные сложности и лишние переживания, но всё равно мы
оказались вместе и теперь, только та же судьба сможет нас разлучить.
И, даже если бы не было этой проклятой войны, мы с ней, всё равно связали бы свою
жизнь одним узлом. Мы все трое совершили ошибки и за это платим сполна.
Неизвестно, как мы выйдем из этой передряги, но поклянись, если останешься, жив, то не
обидишь её и моего ребёнка, как и сиротку Анечку, которая может быть, и не узнает
никогда своих родителей. Ведь сердце и руки Фроси стали для неё материнскими...
Для меня же все трое деток были родными, я никогда не делал между ними различия...
Вдруг рассказ Степана прервали рыдания Фроси, она обхватила голову руками и
медленно раскачивалась в такт горькому плачу
Степан замолк, а Вальдемар ласково гладил её по пышным волосам, а у самого в глазах
стояли слёзы...
Она быстро взяла себя в руки и кивнула Степану, чтоб он продолжал рассказывать:
- А я ему говорю, ты вот здоровый и сильный, а я весь перекалеченный, так скорей ты
вернёшься к ней и к детям.
Я даже не буду тебя просить воспитать, как следует моего сына, я знаю, что он будет в
надёжных руках, просто, когда он повзрослеет, расскажи ему обо мне.
А он задумался, и говорит, не всё в руках божьих, многое зависит от воли людей и
обстоятельств, будем уповать на то, что мы оба останемся живыми и пусть вряд ли будем
друзьями, но, по крайней мере, не останемся врагами.
Я ему говорю, ну, какой я могу быть тебе враг, ведь ты спас мне жизнь и я должен быть
тебе обязанным до гробовой доски. А он в ответ, я тебя спас, как бы спас и любого
другого, кто был бы на твоём месте, просто так распорядилась судьба.
Но, я почему-то рад этому факту, как-то легче мне от этого на душе.
Так мы с ним проговорили почти целый день, а на завтра к ночи мы двинулись дальше на
восток, туда, откуда наступали наши войска и откуда слышалась канонада.
Сопровождавший крестьянин покинул вскоре наши ряды, ведь дальше начинались
незнакомые для него места.
А мы старались днём отсидеться где-нибудь в болоте или в бурьяне, а по ночам
продолжали движение, благо было тепло и для лошади хватало травы.
Правда, съестные запасы подходили к концу, и пожилой подпольщик, участвовавший
вместе с Алесем в нашем освобождении, рискнул пойти в село что-нибудь раздобыть нам
на пропитание, но видно нарвался на засаду немцев или полицаев и не вернулся. Мы
слышали пальбу с двух сторон, скорей всего его убили.
На шестую ночь мы оказались между двух огней, между наступающими нашими
войсками и отступающими немецкими.
Мы попали в настоящий ад, вокруг взрывались снаряды, наши самолёты бомбили позиции
фашистов, вокруг ревели танки, самоходки и мы затаились в какой-то канаве.
Лошадь убило шальным снарядом почти вначале этого боя и нас в живых осталось только
трое, Алесь, я и один из тех, кто был с нами в том подвале в Поставах, которого мы
практически не знали.
На утро нас обнаружил передовой отряд наступающих бойцов, и доставил в тыл, где мы
попали в руки особистов... -
Степан заёрзал на лавке и умоляюще посмотрел на Фросю.
Та взяла бутылку водки, налила пол кружки, и подала Степану, тот одним глотком жадно
осушил содержимое и стал медленно закусывать, было видно, что дальше рассказывать
ему будет ещё трудней.
глава 26
Степан закурил очередную папиросу, всмотрелся в лица внимательных слушателей,
вздохнул, и продолжил:
- Мы сидели возле какого-то штаба и вдыхали запах свободы, и солдатской кухни, ведь
мы последние дня два почти ничего не ели, и говорили между собой, что скоро нас
определят кого в госпиталь, а кого на передовую.
И так станет хорошо, не надо будет скрываться, и искать врага, он будет перед тобой, бей
его гада, и гони назад в неметчину. А нам даже не дали покушать, а сразу потащили на
допрос.
По кабинету прохаживался капитан.
Вы, даже представить себе не можете, что у него был за взгляд.
Он смотрел на нас сразу, как на врагов. Наверно минут десять так ходил и буравил нас
взглядом поочерёдно, а мне и сидеть то было трудно, болела раненная нога, гноился
выбитый глаз, страшно хотелось пить, и кушать.
А тут он резко выдернул пистолет из кобуры и как заорёт:
- Лазутчики, предатели, немецкие прихлебатели!!!... и каждому из нас тычет этим
пистолетом в лицо.
И тогда наш третий уцелевший, которого мы толком и не знали, вдруг быстро заговорил:
Товарищ капитан, этот он кивнул в мою сторону, точно из партизан, а этот, он кивнул в
сторону Алеся, был переводчиком у немцев, сам лично это видел.
А я из крестьян, помогал партизанам, чем только мог.
А капитан так ехидно: помогал партизанам, говоришь, разберёмся, кому ты помогал,
поищем свидетелей, вы, западники все одним миром мазаны, немецкие прихлебатели...
Ну, а ты великий партизан, как туда попал, из-под бабьей юбки или окруженец?
И на меня уставился... -
А я, как было, так и рассказываю, Что мол, был в окружении.
Нас захватили в плен. Потом какое-то время я был в лагере для военнопленных.
Нас посылали на работу, восстанавливать мост. Оттуда я бежал вместе с другими
ребятами. Пробирался в родные места, наткнулся на партизан и остался в этом отряде, где
и провоевал до тех пор, пока меня не захватили эсэсовцы во время карательного рейда.
Ведь мы тогда с небольшой группой партизан отвлекали фашистов от основного отряда.
А он на меня, опять как закричит: трус поганый, когда другие жизни отдавали за Родину,
он в плен сдавался, шкуру спасал! Ещё выясним, может ты немцами был завербован и к
нам подослан, ничего, расколем и тебя.
А потом он резко повернулся к Алесю: ну, а ты вражеская морда, что скажешь, почему не
воевал в рядах красной армии, дезертир?
Почему на фашистов служил, сытой жизни хотел?
