Меир отлично сознавал весь риск, и из специальной литературы знал, что лишь пятая
часть женщин после такой операции остаётся в живых, но он не мог отказать Фросе в
праве на жизнь. Хотя он ставил под угрозу благополучие, и возможно, даже жизнь своей
семьи.
Об этом он сообщил Риве, почему-то нисколько не сомневаясь в её ответе, потому что
прекрасно знал свою обожаемую жену:
Ривочка, ты осознаёшь степень ответственности, ведь не дай бог что, и наша участь будет
незавидной.
Ты же видела этого мужлана, если что не так, у нас прямая дорога в Сибирь, а то и того
хуже...
- Милый Меирчик, ты же великолепный хирург и господь тебе поможет, посмотри какая
она красивая и какая она несчастная, мужу, такое чувство, безразлична её судьба, он
только о ребёнке, похоже, беспокоится...
- Дорогая, я ведь могу без проблем освободить женщину от плода, и тогда её жизни
ничего не будет угрожать...
- Меирчик, но ведь есть шанс спасти жизнь обоим, я верю в силу твоего таланта, я
уверенна ты это сделаешь успешно, ведь какое будет для неё горе, потерять втаких муках
выношенного ребёнка...
А если бы я была на её месте...
- Я бы спасал вас обоих...
- Так представь, что это я...
Лицо эскулапа приняло одухотворённое выражение и смелым движением руки, он нанёс
на низ огромного живота роженицы вертикальный надрез.
Нет смысла описывать течение этой сложной операции, которую делали ещё много веков
назад, но в результате которой, чаще всего мать погибала, да и младенца далеко не всегда
удавалось спасти.
Уже через четверть часа Меир подал Риве спасённого от пут пуповины, почти
задохнувшегося и захлебнувшегося ребёнка, а это был мальчик, а сам продолжал бороться
уже за жизнь женщины.
Рива бережно обтёрла тёплой влажной пелёнкой тельце малыша, тихонько шлёпнула его
по попке, и мальчик зашёлся таким криком, что и Степан услышал на улице, и улыбка
осветила мрачное его лицо.
Рива уложила быстренько завёрнутого в пелёнки малыша и вернулась к операционному
столу, где Меир испачканный кровью и слизью, своими тонкими изящными пальцами
колдовал в чреве опавшего после извлечения плода, живота.
Уже с помощью своей незаменимой ассистентки он наносил и наносил один за другим
шов, и молил бога, что бы хватило у пациентки сил, крови и везения.
Все швы внутри завершены, последний стежок на коже живота, и врач сорвал с лица
Фроси марлевую тряпочку, смоченную морфием.
Отойдя от операционного стола, он с хрустом потянулся, и швырнул резиновые перчатки
в мусорный бачок:
А теперь будем молиться мы нашему, а они своему богу.
Уставший врач вышел из операционной привести себя в надлежащий вид, и что бы
побыстрей вернуться к умирающей, а возможно спасённой роженице, надо срочно
подменить не менее уставшую жену, которой было совсем нелегко на восьмом месяце
беременности выдержать все эти испытания физического и морального толка.
Путь ему заслонила мощная фигура Степана, и тот вопрошающе взглянул на доктора:
- Ну, что скажешь...
- Мальчик живой и похоже здоровенький, а жизнь вашей жены в руках божьих, я сделал
всё, что мог, всё, что может сделать современная медицина, но она потеряла очень много
крови, очень много крови, простите мне надо умыться, и подменить уставшую жену.
Степан сиплым от недосыпания и огромного количества выкуренной махорки голосом
спросил:
- Только минуточку доктор, а что нужно от меня, и когда я смогу забрать малыша... -
- На ваше усмотрение, на ваше усмотрение... быстро несколько раз повторил доктор и
поспешил уйти, приводить себя в порядок.
глава 5
Степан даже не помыслил, взглянуть на, возможно, умирающую жену и на только, что
родившегося ребёнка.
Он запряг коня в подводу и поехал в сторону дома, надо было подумать о замочке с
друзьями первенца, подыскать кормилицу в случае смерти жены, приготовить люльку и
много, много всего надо было сделать и обдумать.
Неделю Степан замачивал своего наследника, заходя под вечер в пьяном виде каждый
день к доктору, справиться о здоровье и о состоянии не приходящей в сознание жены и
новорожденного.
Он привозил продукты и деньги врачу, и уезжал, подержав парочку минут на руках
малыша, и только издалека смотрел на бледное лицо не приходящей в сознание жены.
Неделю сражалась за жизнь Фрося с помощью сердобольной Ривы и искусного врача
Меира, и молодой здоровый организм женщины победил, на седьмые сутки после
операции она открыла глаза и вопрошающе взглянула на докторшу, сидевшую возле её
кровати, и прошептала:
Скажите, что с ребёночком...
Рива смочила с доброй улыбкой потрескавшиеся губы Фроси:
- Миленькая, ребёнок жив и здоров, у тебя замечательный мальчик, дай бог здоровья и
долгих лет жизни моему Меиру, благодаря его таланту и самоотверженности, вы оба
остались живы...
Через неделю после того, как Фрося пришла в сознание, Степан увозил от доктора очень
ещё слабую жену и хорошо набирающего вес сына.
Всё время пока Фрося была без сознания, жена доктора подносила к груди матери
новорождённого, и диво, у той пошло молоко, поэтому не пришлось искать кормилицу
или начинать поить ребёнка коровьим молоком.
Дома Фрося быстро приходила в себя, появился аппетит, на исхудавшем лице начал
появляться румянец, большие, тяжёлые наполненные молоком груди буквально разрывали
сорочку, и Степан, задерживая на них взгляд, не раз уже смотрел на Фросю осоловевшими
от вожделения глазами, но та в ответ только качала отрицательно головой:
- Нельзя, доктор говорит нельзя...
Фрося представить даже не могла, что она допустит к своему телу мужа, она поняла, как
она мало значит для него, что в дом он взял не подругу, а удобную хозяйку, будущую
мать его детей, и близость с ней, только нужна ему для удовлетворения своей мужской
похоти, а никаких нежных чувств он к ней не питает, и питать уже не будет.
Ей было даже страшно подумать, что Степан вновь овладеет её телом, и у неё не раз уже
возникали мысли покинуть его и уйти в свою деревню.
Ещё две недели Фрося наведывалась на проверку к врачу, и Меир её заверил, что всё уже
в порядке, молодой организм победил, она целовала его руки и благодарила, благодарила,
благодарила...
Уходя от доктора, она крепко обняла уже дохаживающую последние дни перед родами
Риву, расцеловала несколько раз нежно в обе щёки и заверила:
- Милая Ривочка, я никогда не забуду твои добрые руки и сердце, и буду до конца жизни
молиться за твоё здоровье и за здоровье и благополучие твоих близких.
Для меня вы с Меиром святее, чем дева Мария.
Дай бог тебе успешно разродиться, я буду любить твоего ребёнка, как своего, вы для меня
стали, как родные... -
Ох, кто тогда мог подумать, насколько её слова окажутся пророческими...
Не смотря на то, что Степан входил в различные комиссии и правления новой власти, они
тайно, по традиции в окружении родни и друзей молодого отца окрестили мальчика в
местном костёле.
Службу проводил старый ксёндз, дядя Алеся.
Мальчика окрестили Станиславом, и все присутствующие на крещении приложились
поцелуем к руке священника.
Фрося, когда наклонилась поцеловать руку ксёндзу Вальдемару, взглянула вопрошающе в
глаза дяди бывшего жениха, и тот чуть заметно покачал отрицательно головой.
Через несколько дней проезжавшая на телеге в сторону леса соседка сообщила, что у пани
докторши родилась девочка, а на завтра было двадцать второе июня сорок первого года.
Весть о начале войны между Германией и Советским союзом пришла в Поставы
