Почему сюда припёрся, скрыться захотел или подослан?

А Алесь так спокойно ему в ответ:

Я не мог вступить в ряды красной армии, потому что в Поставы прибыл из Польши, а на

Родине не был с тридцать девятого года, а у немцев служил по заданию местного

подполья... -

И тут, капитан со всей силы ударил его пистолетом по лицу так, что кровь брызнула во

все стороны... -

сволочь, мразь. Фашисткий прихлебатель, Кому здесь туфту вправляешь!... -

И опять пистолетом по лицу, Алесь и упал на пол, потеряв сознание от этого страшного

удара... -

Фрося вскрикнула, и закусила кулак.

Лицо ксёндза побледнело до мелового оттенка.

Степан вновь закурил и продолжил:

- Я понимаю каково вам это слушать, а я это всё видел, как капитан ещё несколько раз

ударил ногой, лежащего без сознания Алеся.

Потом ОН вызвал солдата и тот облил его водой, привёл в сознание, и усадил на стул.

И, Я ВИДЕЛ, как с лица Алеся текла кровь на рубаху. И, тут я УЖЕ не выдержал, и

говорю нашему палачу, ведь он и взаправду был подпольщиком, это же можно выяснить в

Поставах.

И, это факт, что он нас спас с этим товарищем из застенков гестапо...

И кивнул в сторону того крестьянина, что сидел рядом со мной, с которым делили все

тяготы плена и дороги на пути к соединению со своими.

Как я только успел это ещё сказать...

Капитан кинулся ко мне, схватил за грудки и давай трясти, и так, что все раны открылись,

а их на теле у меня было немало после зубов и когтей немецких собак,

и пыток гестаповцев.

Потом приказал нас увести и вот, тогда мы в последний раз встретились глазами с Алесем.

Ох, сколько в них было боли, печали и обречённости.

И, ещё чего-то, что он не мог мне сейчас сказать, возможно это и то, что бы я при встрече,

рассказал вам нашу историю.

Фрося плакала, уткнувшись в колени.

Вытирал слёзы со своих дряблых щёк старый Вальдемар, а Степан продолжил:

- Больше после того я его не видел, говорят таких отправляют в застенки НКВД и там

проводят полное расследование, затем судят, и кого расстреливают, а кого отправляют в

Сибирь в лагеря, но про его судьбу я больше ничего не слышал, хотя пытался выяснить у

заключённых, с которыми вместе потом два года отсидел в одном из таких лагерей, куда

меня отправили после госпиталя, где слегка подлатали.

Вот и весь мой рассказ, работник с меня уже никакой, да и вины, кроме того, что сдался в

плен на мне не обнаружилось, и вот комиссовали и отпустили домой защитничка Родины,

так меня назвали перед освобождением... -

Степан горько усмехнулся, вывернул остатки содержимого из бутылки в кружку и долго с

причмоком, тянул водку, пока не допил до дна.

Вытер рукавом губы, подышал часто, понюхал хлеб, кинул кусочек в рот и поднялся, и

заплетающимся языком произнёс:

- Пойду я уже, с сыном повидаюсь в другой раз, а вы сильно не горюйте, может ещё где

живой ваш Алесь.

После прихода и рассказа Степана резко сдал старый Вальдемар.

Он как-то осунулся, пропала живость и пытливость в глазах, с трудом поднимался с утра

на службу, а если таковой не было, то вовсе оставался в постели до полудня.

У него пропал аппетит и он подолгу сидел без движения на лавке около дома, и думал

какую-то думу.

Не смотря на то, что Фросе самой было очень тяжело на душе и мысли постоянно

возвращались к рассказу Степана, в котором она пыталась отыскать лазейку для своего

любимого, а вдруг он всё же жив, и вот-вот вернётся, вернулся же Степан после трёх лет

отсутствия.

Степан несколько раз наведывался, но постоянно был пьян и только издали смотрел на

своего сына. Он вытирал слёзы со здорового глаза, и уходил, махнув в сторону Фроси

рукой.

Однажды он всё же явился трезвым, долго сидел молча на лавке, курил и наконец,

выдавил из себя:

- Фрось, возвращайся ко мне, это же наш общий дом, мне там одному тошно, бери детей

и переезжай.

Ты, не думай, мне от тебя ничего не надо, просто перед людьми и собой не будет стыдно.

Дом то большой, места на всех хватит, а я если хочешь, буду жить в кузне, всё равно с

меня работник уже никакой.

А у нас там большой огород, подсобки для скотины хорошие, постепенно обзаведёмся

опять коровкой, свинками и птицей.

Подумай о детях, неровен час отойдёт в мир иной ксёндз, а я вижу, что он явно сдаёт в

последнее время, куда ты денешься с ребятами, только и останется в деревню

возвращаться.

Фрося на сей раз не расплакалась и не разозлилась, а спокойно ответила Степану:

- Эх, Стёпа, столько пережил, столько настрадался, а души бабьей так и не понял.

Если бы вернулся Алесь, хоть безногий, хоть безрукий, хоть слепой я бы за ним пошла бы

на край света, а ты меня зовёшь в дом не то, как жену, не то, как мать твоего ребёнка, не

то, хозяйку в неустроенное хозяйство.

Да, ты всё продумал и опять хочешь воспользоваться моим безнадёжным положением.

Стёпушка, только я ведь уже не та девчонка, которую ты завёл когда-то к себе в дом, как

корову на бойню.

Да, ты понимаешь, что мне особо деваться некуда, понимаешь, что такое бремя, как трое

малолетних детей в такое время обуза немалая, а может ещё, и думаешь, что баба

молодая, природу то не обманешь, смотришь и в постель пустит. А там и покатится жизнь,

а куда... а какая разница, абы перед людьми не было стыдно и себе удобно.

Послушай Стёпушка, пока жив Вальдемар и речи не о чём эдаком не пойдёт, я его не

брошу, как не бросил он меня в трудный час. Я всё сделаю, что бы его последние годы,

месяцы или дни не были бы одинокими и чтоб я всегда могла подать ему воды, когда он

будет в ней нуждаться.

Я тебя сразу предупреждаю, что буду ждать Алеся до тех пор, пока не умрёт

ПОСЛЕДНЯЯ надежда.

А уйду ли я в деревню или в твой дом или ещё куда-нибудь, сейчас тебе не отвечу.

И если захочешь, и сможешь создать новую семью, я буду за тебя только рада, а развод

можем оформить хоть завтра.

Ты бы хоть к сыну своему подошёл...

Степан выкурил очередную папиросу и посмотрел прямо в глаза Фросе:

- А что я ему скажу, где был, откуда появился, почему не живу с мамой, да и кто знает,

что он у меня спросит, ведь не на один вопрос у меня нет ответа... -

Фрося понимала, что Степан нисколько не виноват в сложившейся нынешней ситуации.

И поняла, насколько он находится в затруднительном положении, в своём отношении к

сыну, но ничего нового добавить к сказанному ранее она не могла.

Она ждала Алеся.

Фрося до рождества промаялась душой в мыслях об Алесе, после горького рассказа

Степана.

Кроме своих переживаний, она ещё изводилась, глядя на то, как чахнет старый ксёндз.

В конце концов, Фрося решилась, пойти в местное отделение НКВД.

После долгих объяснений, ей всё же выписали пропуск, и она зашла в просторный

кабинет начальника.

За массивным столом восседал уже не молодой человек с уставшим лицом с глубоко

посаженными внимательными глазами.

Он молча кивнул ей на стул напротив себя:

- Ну, с чем ко мне пожаловала такая красавица?...

Просто так сюда не приходят, излагай всё по порядку в чём суть твоего дела...

Фрося мяла в руках снятый с головы платок, не решаясь, заговорить, не зная с чего начать

и, как обставить свою просьбу.

Внимательно смотревший на неё начальник, кивнул головой, подбодрил улыбкой, мол,

слушаю.

И Фрося заговорила.

Она говорила быстро, забегая вперёд и возвращаясь к сказанному, боясь, что её вот-вот