умудрённой, решительной и красивой.

Первого сентября Фрося надела своё лучшее ещё довоенное платье, взяла за руки своих

деток и повела их в первый класс.

Вместе с другими родителями и детьми, они стояли во дворе школы, и директор по

одному вызывал из толпы первоклашек, и распределял по классам:

Господарская Анна... и девочка подошла к первоклашкам.

Господарский Станислав... - и туда же пошёл мальчик.

Удивлённые и любопытные глаза учителей, родителей и детей уставились на этих таких

непохожих друг на друга двойняшек.

Фрося с помощью своей новой подруги Оли,

быстро привела дом в порядок и он снова заблестел чистотой, и уютом, не смотря на

бедность обстановки.

Оля каждую свою свободную минуту прибегала к Фросе, ей было интересно находиться

рядом с более опытной, сильной и красивой женщиной, а разница в возрасте у них была

не значительная.

Фрося тоже тепло относилась к Оле, радовалась их дружеским отношениям, а надо

заметить, что подруг в её жизни не было вовсе, в деревне она росла рядом со своими

старшими сёстрами, а здесь в городе до замужества не успела ими обзавестись.

Про годы войны прожитые в деревне и говорить не стоит, там был Алесь.

Вальдемар не пожелал жить с ними в избе, захотел устроиться в кузнице и ему там, с

помощью рукастого мужика за бутылку водки, отгородили угол, куда стала его кровать,

шкаф, книжная полка и конечно заветное любимое кресло.

Рядом с выходом из кузницы вкопали деревянную лавку, куда он любил выйти посидеть,

погреться на солнышке, и где рядом с ним играли подрастающие Фросины дети.

На новом месте вместе с ними поселилась и бедность.

Она стала ощущаться во всём - в скудности питания, в первую очередь, ведь кормились

они только тем, что собрали с куцего огородика при домике, где они жили раньше с

Вальдемаром рядом с костёлом.

Дети подрастали и быстро вырастали из своих одежонок, а на обновки не было просто

никаких средств.

И приходилось их матери что-то выкраивать из своих старых платьев и не нужных уже

Вальдемару костюмов.

Переезд на новое место явно благотворно сказался на самочувствие старого человека и он

взял на себя полностью занятия с первоклашками, а Андрейка вовсе целыми днями

находился с ним рядом, и когда было Фросе ещё возиться с детьми, она что-то вечно

копошилась то на кухне, то стирала, то обшивала, то убирала, а ещё стала бегать в город

искать работу, а с этим в их маленьком городке было совсем плохо, не заводов, не фабрик,

а в немногочисленных магазинах давно все места продавцов были заняты, и она уставшая,

печальная, но несломленная возвращалась домой с мыслю завтра дальше продолжить

поиски.

Подошла зима, а работы так и не было, и однажды вечером она зашла к Вальдемару,

уселась на его кровать и напрямик сказала:

- Мы дальше так жить не можем, мне надоело подсчитывать в подвале картошку, свеклу

и другие крохи овощей, что там остались, отлично понимая, что их до весны всё равно не

хватит.

Денег у нас нет и взять неоткуда, милостыню же просить не пойдём.

Дом мой в деревне три гроша не стоит, мне дороже туда ехать, чтоб продать его и купит

ли сейчас кто-то его, тоже сомневаюсь.

И я приняла решение, поеду в Вильнюс, возьму с собой брошь, ту, что оставила мне Рива

и постараюсь продать её там, как я это сделаю, ещё не знаю, но я это сделаю, и вы не

должны этому противиться... -

Во время всего запальчивого монолога невестки Вальдемар не сводил с неё глаз, серьёзно

глядя в пылающие синевой глаза и зарумянившиеся от злости на себя щёки, ведь она так

долго не могла решиться на этот разговор и тёплая улыбка разукрасила морщинами

старческое лицо:

- Поезжай детка, я уже сам об этом не раз думал, боюсь только отпускать тебя туда одну,

но посвящать в это кого-либо нельзя.

Возьми эту брошь, а ещё одну царскую золотую монету, надо только придумать, куда их

спрятать, найди синагогу - это еврейский молельный дом, вроде костёла, там покрутись

немного, потихоньку порасспроси, и я думаю, что у тебя хватит смекалки найти нужного

человека, и я тебе уже говорил, евреи могут обсчитать слегка, но никогда не ограбят... -

На том и порешили.

Фрося сообщила своей подружке Оле, что уезжает в деревню продавать дом и вернётся

только через несколько дней, а пока просила помочь Вальдемару справиться с детьми, на

что та согласилась без возражений.

Фрося скрутила в большой узел свою шикарную косу, внутрь которой тщательно

запаковала брошь, а монету не мудрствуя лукаво спрятала под стельку своих разбитых

валенок, и на последние деньги купила билет на поезд до Вильнюса и отправилась первый

раз в жизни на поезде, первый раз в большой город и первый раз делать то, что никогда в

жизни не делала, но с верой, что всё пройдёт благополучно.

--

Фрося расцеловала спящих деток, выслушала последние наставления Вальдемара и ночью

отправилась пешком на вокзал.

Купила самый дешёвый билет в общий вагон без спального места, да и ехать то всего

каких-то четыре часа, и вместе с немногочисленными пассажирами вошла в холодный

вагон.

Сидя, в заставленном чемоданами, узлами и коробками тесном вагоне она уже

присматривалась к рядом сидящим, ища какого-нибудь похожего на еврея.

Кто знает, а вдруг уже сейчас повезёт и она сможет разузнать что-нибудь о той синагоге, и

чем чёрт не шутит, обретёт полезное знакомство.

Никого подходящего вблизи себя она не обнаружила и успокоилась, будь, что будет, и

прикрыла глаза.

Поезд, лязгая и дёргаясь, останавливаясь на частых остановках, ещё до света прибыл в

Вильнюс. Фрося вместе с остальными сошедшими здесь пассажирами потянулась на

выход. Выйдя из здания вокзала, она вдруг поняла, что совершенно не знает, что делать

дальше и куда идти.

Увидев милиционера, смело подошла к нему и спросила, не знает ли он, как найти в их

городе самую большую синагогу.

Служивый, на плохом русском языке указал в какую сторону идти и так подозрительно

посмотрел на Фросю, что той ничего не оставалось, как улыбнуться ему, и сказать, что

хочет наняться к евреям на работу.

Тот покачал головой и посочувствовал, что далековато, мол, топать, синагога находится в

старом городе, и лучше до неё доехать на автобусе или такси.

Денег на такси у Фроси не было, а автобус ещё не ходил,

И она смело пошагала в своих растоптанных валенках по замёрзшему, едва

просыпающемуся неизвестному городу.

Фрося смело шла в ту сторону, которую ей указал милиционер, с уверенностью, что всё у

неё получится, как надо.

Идя по узкому тротуару, она крутила головой, обращая внимание на то, что в Вильнюсе

совсем не ощущается недавнее окончание войны.

В этом она убедилась позже ещё не раз, не увидев на улицах многочисленных безногих

инвалидов на грохочущих по мостовой колясках, трясущихся с похмелья у пивных или

просящих милостыню слепых, одноруких и одноногих, и просто контуженных с

выпученными глазами, и открытыми ртами с пеной на губах.

Таких было много даже в их маленьких Поставах.

Просящих милостыню она всё же увидела, располагающихся на свою унизительную

работу на ступеньках ведущих к входу в костёл, в который Фрося и зашла.

Внутри величавого храма ещё никого не было.

Она опустилась возле боковой загородки на колени и истово помолилась святой деве

Марии, прося о помощи, и поддержке в трудном её деле.

Положив последний крест, зашагала дальше в нужном ей направлении.