Они въехали в районный центр, одноэтажные домишки вскоре сменили двух и

трёхэтажные.

Семён предложил вначале справиться с его делами, а потом он поможет Фросе сделать её

покупки, как-никак он здесь всё знает, да и постережёт от местных воришек.

Фрося из кабины машины наблюдала, как везде радушно встречают Семёна, люди

улыбались ему навстречу, хлопали по плечам и от души смеялись его шуткам.

Очень быстро он справился со своими задачами, переключился на Фросю.

Действительно, с помощью Семёна, Фрося достаточно быстро прикупила необходимое из

того ассортимента, что нашла в местных магазинах, ничего особенного, но на зиму её муж

и сын, и она сама стали более или менее одеты и обуты.

Покушав в уютном ресторанчике, где её кавалер очень галантно ухаживал за дамой, они

не мешкая, отправились в обратную дорогу, путь то не близкий.

Свернули с основного тракта уже с наступающими ранними осенними сумерками.

Стал накрапывать дождь и капли его звонко барабанили по крыше машины.

Семён включил фары, которые освещали только петляющую дорогу и выхватывали из

темноты раскоряченными чудищами подступающие близко деревья.

Под монотонный рёв машины и шум дождя Фрося незаметно задремала.

Через какое-то время её разбудил голос Семёна:

- Нет, подружка, так не пойдёт, прекрати спать, а иначе я заклюю носом и машина

впишется в тайгу.

Ты, так сладко посапываешь, что и у меня глаза начали слипаться.

А главное, мне же не терпится послушать твой обещанный рассказ о себе...

Женщина встрепенулась, сон мгновенно отступил, мысли вернулись в далёкое и не столь,

прошлое...

Фрося не понимала почему, но ей самой нужно было выговориться, кроме Вальдемара,

Рувена и того, другого Алеся, она никому никогда не открывала душу, ей захотелось

поведать кому-то обо всём без утайки, и даже, никому-то, а именно вот этому, только что

встреченному мужчине, к которому сразу почувствовала симпатию и доверие:

- Ах, Сёма, разве можно сравнить твою полную событий жизнь, с моей тусклой...

Моё детство и девичество прошло в глухой деревне, кроме школы, в которую мы бегали

за четыре километра, однообразная жизнь в небольшом домике, где у родителей кроме

меня было ещё три старших дочери.

Я с ранних лет привыкла работать на огороде и ухаживать за скотиной.

Наша семья в деревне была пришлая и наверно самая бедная.

Отец мой не был пьяницей, но ужасный романтик, всё хотел разбогатеть, поэтому уехал в

Варшаву, где и следы его пропали.

Так я дожила до восемнадцати лет, а потом...

И Фрося войдя в повествование, начала рассказывать, практически чужому человеку, все

перепития своей жизни с момента приезда в Поставы и до этих пор...

Она не испытывая особого смущения поведала даже о том, как она в браке со Степаном не

познала радости женского интимного счастья и только Алесь смог разбудить в ней это

несравнимое ни с чем чувство, и во многом поэтому она поехала сюда к нему на другой

конец света, принимая их страсть за любовь.

Все двенадцать лет разлуки она боготворила его в мыслях, ни одного мужчину даже

представить не могла на его месте, хотя претендентов было немало, но она их отметала

без раздумий.

А вот сейчас не может в себе разобраться, нет, не потому, что он связался с другой бабой,

просто она не видит в нём прежнего Алеся, благородного и возвышенного, гордого и

целеустремлённого.

А может быть, он таким и не был...

Просто, очень может быть, что в своём одиночестве, она нарисовала себе этот образ.

Конечно, могло так случиться, что лагерь и его окружение сломали его, он ухватился за

первую попавшуюся юбку, которая посулила сладкую пищу и постель:

- Ах, Сёма, Сёма, вот распустила с тобой нюни, а всё потому, что не могу сама теперь

разобраться, в своих чувствах к нему нынешнему, а может такое быть, что и в прошлом

ошибалась.

Ведь ничего из того, что я о нём напридумывала, он и проявить не успел, оглядываясь

назад, она отлично понимает, что все его благородные поступки были продиктованы

силой обстоятельств, но одно бесспорно, он её любил...

Фрося в сердцах тряхнула головой, будто отгоняя наваждение, вернулась в своём рассказе

к своим тяжёлым родам, о том, как молодые врачи Меир и Рива спасли ей и её сыну

жизнь.

Вдруг по щекам её потекли слёзы. Она перешла в своём рассказе про историю об Анечке:

- Я могу долго говорить о моей ни с кем несравнимой доченьке, из-за которой,

вынуждена была всю войну отсидеть в деревне, куда наезжал ко мне Алесь, где мы жили

там, как муж и жена, даже сыночка смастерили...

Фрося впервые, с момента, как стала выворачивать душу наизнанку перед Семёном,

засмеялась:

- Вот с этим Андрейкой, я и приехала сюда к папе его, ему уже скоро четырнадцать лет...

Рассказ получался сбивчивым, Фрося перескакивала от одного события к другому, то,

несясь стремительно вперёд, то, неожиданно возвращаясь обратно, размышляя вслух,

насколько всё было сделано правильно или не очень.

Постепенно она подбиралась к сегодняшнему дню и по мере приближения, начинала

осознавать, что вряд ли её поступок можно оправдать, ведь она сорвалась с насиженного

места, раскидав по чужим людям ещё далеко не взрослых детей, и как теперь объяснить

Андрейке скоропостижный отъезд обратно, как оторвать от только что обретённого отца,

про которого она прожужжала ему все уши.

За время всего рассказа Семён ни разу не перебил её, не задал ни одного встречного

вопроса, не торопил и не уточнял, просто слушал, иногда мыча себе что-то под нос.

Своим рассказом и размышлениями Фрося как будто просила совета, как будто ждала

одобрения или несогласия, ведь даже раввину Рувену, она так не выкладывала душу.

Неожиданно Фрося замолчала, у неё появилось чувство, что выкачали весь воздух из

груди, ей не стало легче, а наоборот все её поступки за последнее время показались один

глупей другого.

И, тут неожиданно Семён разразился своим неповторимым смехом:

- Фросенька, я таких геройских баб отродясь не встречал, вряд ли найдёшь вторую, кто

мог бы сравниться с тобой по жизненной сноровке, по умению принимать мгновенно

судьбоносные решения, ты ещё говоришь о благородстве Алеся, да, он тебе в подмётки не

годится, и сюда приехала правильно, а иначе жила бы в мире иллюзий, ждала, и

неизвестно дождалась бы своего благородного пана.

Я буду последним дураком, если попытаюсь тебя соблазнить, хотя мысли эти у меня

зародились сразу, как только увидал тебя, я сразу почему-то подумал, вот она, та, которую

я всю жизнь искал.

И, ещё большим буду идиотом, если начну давать тебе советы, но знай, на Сёмку, ты

можешь всегда положиться, как на самого верного друга, а придёшь в объятия, сделаешь

самым счастливым человеком на земле.

Разочарование Фроси с каждым днём всё возрастало... В субботний вечер Алесь вдруг

собрал свёрток с закусками, прихватил бутылку водки, заявил, что они с учителями и

другими интеллигентами посёлка традиционно каждую неделю в эти вечера встречаются

за партией преферанса, где немножко расслабляются водочкой, интересными

разговорами, что он и так пропустил один такой вечер.

Фрося вдруг вскинулась:

- А почему ты не спросишь, как я к этому отношусь или тебе всё равно?...

- Фросенька, ну, это уже устоявшаяся традиция, для меня это отдушина...

- А, что нам мешает пойти туда вместе, неужто опозорю или придусь не ко двору?...

На последнюю реплику Фроси, Алесь никак не отреагировал, а молчком вышел из дома.

На плохое настроение Фроси оказывало влияние и вынужденное безделье, ей привыкшей