уголовников.

Нас ведь считали не политическими, а врагами Родины.

Я уже к концу первого года заключения был на грани смерти, от тяжёлой работы, от

недоедания и вечного страха.

Но, как всегда вмешался его величество случай.

В соседний лагерь привезли большую партию немецких военопленных и у заключённых

стали спрашивать офицеры охраны, кто владеет немецким языком, я откликнулся, хотя и

боялся провокации.

Но нет, меня перевели на работу в канцелярию, где я стал переводчиком и писарем.

С этого момента моя жизнь в лагере стала значительно легче.

Работа, сама понимаешь, физических усилий не требует, да, и для меня хорошо знакомая.

Канцелярия, санчасть и кухня это места привилегированные, отношение других

заключённых к нам тоже не столь агрессивное, ведь мы на виду, а подставляться лишний

раз никто не хочет.

Легче то легче, но всё равно барак, а вокруг люди разлагающиеся физически и морально.

Что я тебе буду описывать все почти одиннадцать лет этой жизни, если можно назвать это

жизнью.

Постепенно как-то втянулся, жил одной верой, что, когда-нибудь это кончится и я

встречусь с вами.

Конечно, ты мне сейчас не поверишь, после того, как увидела эту Александру, но это же

опять случай.

После смерти вождя народов стали выходить нам послабления.

И вот, приехала какая-то комиссия, приняла решение, дать группе заключённых выход на

поселение.

К тому времени уже всех немцев из лагеря отправили в Германию и меня из писарей и

переводчиков перевели на уборку территории.

Работа тоже блатная, но я знал, что под меня уже копают и скоро эта привилегия

закончится, и кто знает, возможно, на лесоповал опять бы попал.

Но, тут вот эта амнистия и я отправился сюда в Таёжный на поселение.

Явился я сюда с зэковским чемоданчиком, в котором сменная пара нижнего белья, трусы,

майка, кальсоны и запасная рубаха, вот, и весь мой гардероб, не считая того, что на мне.

Да, ещё были подъёмные деньги, которых могло хватить только на месяц, на хлеб супец в

местной столовой и на временное проживание в рабочем бараке.

У меня и сейчас вид не очень, а тогда вовсе были кожа да кости, никому такой великий

работник не нужен был.

Хотя в руках рабочих, ещё какая нужда есть, а приду, посмотрят и от ворот поворот.

Промыкался так больше трёх недель, опять голод, холод и полная безнадёга, потому что

катастрофа с работой, хоть ложись на дорогу и помирай, денежки почти уже на нуле.

Другие наши пошли кедрачить - орехи кедровые заготавливать, но и они меня в свою

бригаду не взяли, кому нужен балласт.

Вот, сижу я в столовке, свой тощий супец кушаю с кусочком хлеба и думу думаю. Тут и

подошла ко мне Александра Кирилловна, она ведь заведующая этой столовой.

Подсела, слово за словом и предлагает переехать к ней жить, что поможет устроиться на

работу в школу, а когда будут деньги, тогда рассчитаюсь, я конечно тут же согласился, в

моём-то положении не согласиться.

Вот, я и перебрался к ней со своим чемоданчиком.

А тут щедрая и сытная сибирская еда, домашний уют, а через несколько дней на работу в

школу приняли, учителем истории, географии и немецкого языка.

Нет, Фрося, не чёрт меня попутал, а разомлел я от домашнего тепла и заботы, Александра,

хоть женщина жёсткая, даже грубая, но не жадная, по крайней мере, я забыл, что такое

голод, холод и страх перед завтрашним днём.

Тебе трудно мне сейчас поверить и мне очень трудно это опровергнуть, но вас я никогда

не забывал и при первой же возможности написал письмо, поверь мне, не ради посылки.

Ведь к этому времени я уже жил достаточно сыто и деньги копил на обратную дорогу, что

бы к вам приехать не с пустыми руками.

После того, как получил первое твоё письмо, я сразу же хотел уйти от Александры, но дал

слабинку, подался на её уговоры и слёзы, остался.

Вот этого я себе сам простить не могу, послушал своих новых друзей, которые

посоветовали мне не быть очень щепетильным в вопросах морали.

А потом пришла твоя такая ценная посылка, я радовался, как ребёнок, прижимая к лицу

каждую вещичку, зная, что она согрета твоими руками.

А Шура, глядя на это страшно бесилась, стала каждый день напоминать, что спасла меня

от голодной смерти. Какое барахло подобрала - отмыла, откормила, обогрела и ещё к

этому устроила на такую престижную работу... и, что я мог возразить...

Мы с учителями и другими интеллигентами посёлка собираемся на выходной, в тесном

интересном кругу выпить, поиграть в карты, поболтать на высокие темы... - я ведь

поэтому так соскучился, для меня это просто отдушина.

И вот я собираюсь, режу сало для закуски, а Александра пилит меня безбожно, не любила

она, когда я уходил куда-то, и вдруг нож дзинк, на стол выкатывается монета.

Александра схватила её в руки, рассматривает, восклицает, огогого, золотая.

Она, её куда-то и сбыла, а может и не сбыла, по крайней мере, мне так сказала, вручив

довольно пухленькую пачку денег.

И опять я хотел рассчитаться с ней и уйти, но она заявила, что доложит куда надо, что я

получил в посылке царскую золотую монету, если покину её, то пойду я ровнёхонько

назад в лагерь, и твоей жёнушке тоже не позавидуешь.

Когда пришла твоя вторая посылка, если бы только ты видела, как она перебирала всё в

ящике, всё искала монету, я так обрадовался, что там её не было.

Я слабак и не достоин твоего уважения.

Я не мог даже представить, что ты всё бросишь и приедешь ко мне, но глубоко ошибся,

таких, как ты, просто нет на свете.

Фрося, я отдал ей все деньги, что собрал до этих пор, оставил у неё все вещи, что справил,

живя у неё, что бы только закрыть ей рот, что бы она не смела даже приблизиться к тебе в

посёлке.

Я её перед уходом предупредил, что лучше пусть молчит, а иначе я задавлю её

собственными руками, как того постового немца возле тюрьмы в Поставах.

Вот, и весь мой рассказ, который вряд ли добавил в твоей душе уважения ко мне, но я

очень, очень хочу, что бы ты прежними глазами посмотрела на меня, не с укором, не с

жалостью, а с любовью.

Я не буду больше пытаться овладеть твоим телом, пока не овладею душой, пока ты сама

не позовёшь меня в свои объятья...

Во время всего рассказа Алеся, Фрося не произнесла ни слова.

Она лежала на спине, сцепив руки на груди, по щекам текли бесприсстанно слёзы,

которые она не вытирала.

Прозвучало последнее слово, а в воздухе насыщенном тишиной и тревогой сталкивались

мысли двух когда-то очень любивших друг друга, нынче почти чужих людей.

Им предстояло преодолеть отчуждённость, боль и жалость, обиды и разочарования, а

главное, себя.

Каждый из них думал, что наступит момент, когда лопнут все преграды между ними,

созданные временем, обстоятельствами и личным восприятием действительности, каждый

верил, что этот момент наступит и очень скоро, по крайней мере, каждый из них сделает

для этого максимум из того, что зависит только от них самих.

Фрося погладила Алеся по оставшимся на голове волосам, вздохнула и повернулась к

нему спиной, тот вздохнул в ответ, и отвернулся в другую сторону.

На утро Алесь с Андрейкой быстро позавтракали и пошли в школу, последнему пора было

начинать учиться.

Фрося прибравшись, засела за письма.

Ей предстояло написать три письма, Ане, Стасу и Оле.

Трудно давалось каждое слово, обращённое во фразы.

Не хотелось разочаровывать близких людей, но и писать о восторгах встречи явно не

удавалось, не могла она преодолеть свойственную ей прямоту и искренность, письма