Я бы, конечно хотела с ней встретиться, познакомиться, она же не виновата, что так

получилось, но ты для меня была, есть и будешь моя самая любимая, самая родная, самая

смелая на свете мама.

У меня есть самые лучшие на свете братья, которые до самой смерти будут моими

родными братьями, а Вальдемар дедушкой... -

На этот раз Фрося остановила бурный поток слов девочки и продолжила:

- Доченька, успокойся, я и не сомневаюсь в твоей любви ко мне, к братьям и к дедушке.

Сейчас разговор не об этом.

Ты, должна знать, что всё, что будет в моих силах, я сделаю для вас, для моих дорогих

детей.

Я постараюсь изыскать возможности для того, что бы ты могла успешно окончить школу,

поступить в институт, чтоб получила хорошую профессию.

Так же я это сделаю и для сыновей, но тут многое зависит от вас самих.

А теперь вернёмся к началу нашего разговора...

Я бы могла утаить от тебя факт твоего рождения, ведь об этом знают только Вальдемар и

евреи в Вильнюсе.

Как я не хотела им там рассказывать о тебе, но была вынуждена, а иначе никогда не

получила бы от них помощи.

Ведь раввин Рувен сразу понял, что я что-то не договариваю.

И я открылась, о чём нисколько не жалею.

Ты, вот пока не догадываешься, а я знаю, что вокруг тебя много разговоров.

И, хоть никто здесь ничего не знает о моём поступке, но глядя на тебя, у многих

возникают вопросы.

Возможно, такие вопросы иногда возникают и у тебя самой, когда глядишься в зеркало, а

если пока нет, то в будущем обязательно возникнут.

А взрослой тебе, мне было бы намного тяжелей объяснить то, о чём я рассказала сегодня.

Трудно сказать, как бы ты тогда среагировала на мой рассказ.

А если бы, не дай бог, случайно от кого-то узнала правду и как бы я тогда смотрела в твои

глаза?!... -

С этими словами Фрося открыла комод и из-под стопки белья достала ещё какую-то

маленькую вещичку:

- Послушай, моя девочка, Рива, когда передавала тебя в мои руки, прошептала мне, что в

свёрточке, который ты уже видела с золотыми этими вещами, лежит цепочка и она

умоляла меня, что когда ты вырастешь, чтоб я тебе одела её на шейку... -

И друг у Фроси опять зазвучали в ушах прощальные слова Ривы:

- Береги её, сбереги её, сбереги мою девочку, миленькая, сбереги мою доченьку!...

Её зовут Хана, там, в пелёнках всё для тебя, только цепочку одень Ханочке, когда

вырастет, береги её, сбереги её, сбереги мою девочку!... -

Фрося мотнула головой, отгоняя наваждение и аккуратно одела на длинную лебединую

шейку Анечки тонкую золотую цепочку с маленьким кулоном в виде шестиконечной

звезды, с такими нашитыми жёлтыми звёздами на груди шли по брусчатке евреи, гонимые

фашистами в гетто, где большинство погибло от голода, болезней, расстрелянные и

отравленные газом.

У Ани было ещё много вопросов к Фросе и она буквально закидала ими её.

Далеко не на все вопросы Фрося могла ответить внятно и доходчиво, как не крутись, а это

ещё был ребёнок, хоть и умненький и серьёзный.

-Анюточка, ах, Анюточка, помолчи немного, придёт время, и ты сама во всём

разберёшься, возможно и в моей жизни тоже, я в ней никак разобраться сама не могу.

А пока мы должны решить с тобой, ехать ли нам в Вильнюс, что бы совершить там в

синагоге, так называется еврейская церковь, обряд посвящения в женщины, так объяснил

мне раввин.

Он сказал, что все девочки достигающие двенадцатилетнего возраста проходят это,

поэтому я и завела с тобой сегодня этот разговор, ведь чуть больше, чем через месяц твой

настоящий день рождения... -

Фрося внимательно посмотрела на дочь, в этот момент она сама не знала, хочет или нет

этой поездки, этого ритуала, этой встречи девочки с представителями её народа, но где-то

в глубине души она понимала, что в будущем это сыграет в их жизни значительную роль,

а что в жизни Ани, так это точно.

Фрося поднялась, собрала обронённые на кровать золотые украшения, завернула их в

прежний свёрток, положила в ту же выдвижную полочку комода.

Все её движения стали медленными, она не хотела торопить девочку, ведь не часто детям

такого возраста приходилось решать такие не детские задачи.

Аня перебирала цепочку на шее, рассматривала эту странную звёздочку и всё не решалась

ответить матери, хотя ответ у неё был готов сразу.

Наконец Фрося посмотрела на дочь в упор, пришло время отвечать.

Аня подняла глаза и тихо ответила:

- Мамочка, я хочу поехать...

Накануне дня рождения Аня вместе с мамой отправилась в Вильнюс.

О маршруте и цели поездки кроме них знал только один Вальдемар.

Нельзя сказать, что он одобрительно отнёсся к этой затее Фроси.

Он считал, что прошло уже много лет, девочка воспитана в традициях советской семьи и

приобщена, в какой-то мере, к католицизму.

Она знает несколько молитв, хотя в открытую религиозность не проявляет, боясь

последствий, о которых он всё время напоминает детям.

А тут ещё иудаизм на голову девочки, которую в школе кормят совсем другой

идеологической пищей.

Но с Фросей спорить бесполезно и старик прекратил выражать своё несогласие, только

посетовал, что совсем потерял авторитет и придётся с этим уже смириться, не его время.

Аня чуть дождалась, пока они отправятся с мамой в большой город, ведь до сих пор она

никуда дальше Постав не выезжала. И куда было?! Родственники, которые и были у них,

жили за границей, об их судьбе им ничего не было известно.

Прошло четыре часа и поезд кряхтя подошёл к вокзалу.

На этот раз, Фрося смело сошла на перрон и взяв в одну руку ладонь дочери, а в другую

объёмную сумку, уверенно зашагала к стоянке такси.

Такси быстро доставило их по знакомому уже маршруту к синагоге.

Летом светает рано и поэтому к их приходу служба в синагоге давно уже началась.

Они были вынуждены ждать снаружи конца службы, внутрь их естественно не пустили.

Не положено женщинам находиться в главном зале храма, а тем более не еврейкам, что им

на входе и объяснили.

Аню это очень возмутило и она уже жалела о своём решении приехать сюда:

- Мамочка, как это так, мы что второй сорт или даже третий?

Мало того, что не еврейки, так ещё и женщины...

Фрося только улыбалась, в прошлый приезд ей многое стало известно от раввина Рувена о

еврейских традициях:

- Успокойся девочка, со своим уставом не лезут в чужой ряд.

Служба закончилась, раскрылись двери и на улицу стали выходить люди.

Аня понимала, что это и есть евреи, люди с которыми она по рождению связанна корнями.

Это были в основном пожилые люди, в диковинных шапочках, многие с книжками в

руках.

Они громко переговаривались на непонятном языке, который был совершенно непохож на

английский, уже изучаемый ею в школе.

Фрося подняла сумку, взяла за руку дочь и пошла к знакомой боковой двери, смело в неё

постучалась.

Дверь отворилась, на пороге появился значительно постаревший раввин Рувен.

К радости Фроси, он сразу же узнал её, улыбнулся и пристально вгляделся в лицо рядом

стоящей с ней девочки...

Не робкая Аня, оказавшись под этим внимательным взглядом, смутилась и опустила

глаза:

- Входите, входите...

Сколько же это лет прошло с той нашей памятной встречи и что на сей раз привело сюда

красавицу маму и её милую дочь?...

Зайдя во внутрь, Фрося увидела тот же большой стол, за которым сидело несколько

пьющих чай евреев в шапочках, которые поздоровались с вошедшими на своём языке, это

было понятно по их кивкам.

Рувен быстро переговорил с ними и они распрощавшись, улыбаясь гостям, покинули