– Я знаю, что желтый сахар…

– Да, кристаллики сахарозы покрыты тонким слоем патоки, содержащей до 200 различных биологически активных соединений, очень полезных для человека.

– Что такое польза?

– Это – нужное количество в нужное место в нужное время…

– Ясно-ясно…

– Огромным успехом пользовался рог единорога. Во-первых все любили пить только из него. А во-вторых…

– Я знаю, что из него делают пищевые добавки.

– Они их просто пожирали! Хотя мы и ограничивали их аппетиты.

– Что еще? 

– Всего не упомнишь. Вытяжка из пантов лося, гуминовые кислоты, препарат Алтмери Урмаса АУ-8, мед, пыльца, витамины и микроэлементы и т. д., все, так сказать, по полной программе… Композиции подбирались машиной индивидуально. Что же касается их здоровья, то наши врачи едва успевали следить за результатами экспресс-анализов и разнообразить диету. Собственно, врачи врачеванием так и не занимались, только повсеместный контроль за качеством и количеством здоровья. Тут в полной мере пригодились системы Амосова и Ушкова.

– Ушкова?

– Его вращательная гимнастика приобрела среди нас яростных поклонников. Ни восточные системы поддержания здоровья, ни йога, ни аутотренинг не имели такого успеха. Вообще надо сказать, что Ушков своей дотошностью и щепетильностью, и чересчур, на мой взгляд, повышенной заботой о здоровье напридумывал разные там хитрые штучки для раскрытия и использования скрытых резервов организма…

– Ты рассказывал, что он…

– Да-да, наряду с тем, что он глубоко копался во всем, что было ему интересно, он еще и выискивал в этом мусоре фактов нечто до сих пор неизвестное. Во всяком случае, в его интерпретации это нечто выглядело совершенно по-новому…

– Открывал?

– Раскрывал нам глаза. Он придумал даже свою систему мироздания, разложил все по полочкам и каждому определил свою нишу.

– Что он сказал о твоей пирамиде?

– Выслушав мой рассказ, он тут же предложил свою модель – Эйфелеву башню..

– Ух, ты!

– Да. И его рецепты оздоровления…

– Вы широко применяли…

– Никто, слава Богу, ни на что не жаловался, никто не болел, все развивались в согласии с нашими графиками и планами. Это был прецедент в мировой науке, новое слово в формировании нового человека, Человека Совершенного – Homo Perfectus. Поэтому велся подробный дневник, протоколы исследований, где отмечались особенности физического и психического развития каждого подопечного. Все, как и должно было быть. Правда, Валерочка наш…

– Чергинец, что ли, вирус ваш, ВИЧ? – спрашивет Лена.

– …ходил днями желтым и морщинистым…

– Что так?

– Он выражал свое недовольство всему, что у нас получалось. А однажды просто в лоб мне сказал:

– Вы же в энтропии социума ничего не смыслите. Ведь еще Тит Лукреций Кар в своей «Природе жизни» говорил…

– В «Природе вещей», – подсказала Ната.

Валерочка выдержал паузу и продолжал, не обратив внимание на замечание:

– И потом Эпиктет, а за ним Демокрит… Вы даже не читали «Накомихину этику»…

– «На-ко-ма-хо-ву», – по слогам произнасла Ната.

Он снова сделал вид, что не расслышал.

– И Геродот, и Фукидид, – продолжал Валерочка, – давно заявляли…

Я не мог не рассмеяться его попытке в сотый раз демонстрировать свою грамотность и начитанность. Потом он плел что-то о сукцинатдегидрогеназах и аланинаминотрансферазах, о величии динатриевой соли этилендиаминаминотетраацетата, еще о каких-то молекулярных инструментах жизни и смерти, без которых, по его мнению, никакая Пирамида не может состояться… Вычурные слова, вычурные мысли… Впрочем, какие там вычурные – дурь какая-то, невежественная и наглая дурь!

Я смеялся ему в глаза. Но Валерочка был очень серьёзен.

Потом я рассказал об этом Жоре.

Он расхохотался, затем лицо его стало суровым.

– Да пошли ты его, – сказал он, – куда подальше!..

Скальп его нервно дернулся.

– Von Pontius zu Pilatus[50], – улыбнулся я.

– От какого Понтия, к какому Пилату?!.

Глаза его аж побелели!

– В жопу! – выкрикнул он. – Засунь всех этих своих шариковых и швондеров, и чергинцов, и шавок и шпицев, всю, всю эту шушеру в одну глубокую жопу!

Жора даже сплюнул. Затем:

– Убей их!

– Да ладно тебе, – сказал я примирительно.

– Не, не ладно! Убей!.. Ведь вся эта хрень собачья, эта плесень, эти моллюски и мокрицы… Липнут… Они дышать не дают.

Он посмотрел мне в глаза и добавил:

– Если можешь…

Ах, как он был прав! Он предвидел наш крах из-за таких вот…

– Что-нибудь уцелело после… После того, что случилось? – спрашивает Лена.

– Дневники удалось спасти. Это летопись пламенных дней и ночей.

– Они обнародованы?

– За ними охотятся, как за сокровищами инков или египетских фараонов. Ты по себе это знаешь.

– Да уж…

Наступила весна. 

С головной болью и муками были отобраны и уже развивались наши первенцы. Наконец-то! Все они без исключения недолго ползали по полу, с удовольствием встали на ноги, делали первые шаги. И вторые и третьи… За ними отправились в путешествие по жизни и их избранницы. Всем им нравилось крепко стоять на ногах и каждую минуту прибавлять в весе. Им нравилось ходить, взявшись за руки. Для них устраивались хитроумные игры и состязания. А как они любили купаться, плавать, нырять! Вода – их родная стихия! Они могли спать на воде, жить в воде. Они не были Ихтиандрами, но чувствовали себя здесь, как рыба. Но больше всяких там игр в воде им нравилась игра в пирамиду. Компьютеры просто дымились от перебора вариантов при выборе наиболее верных условий ее строительства. Малышей не оторвать было от экрана. Их пальчики бегали по клавиатуре как угорелые, глаза блестели, лица сияли застывшими улыбками. Иногда было даже страшно на все это смотреть. О еде забывали, спать не могли. Сначала мы беспокоились, чтобы не произошло ничего непредвиденного. История мира не знала подобного опыта, клонирование людей только-только прокладывало себе дорогу и тут всякое могло случиться. К счастью, ничего непредвиденного не произошло, все контролировалось, и нам было подвластно. Мы были прекрасными кукловодами, и наши куклы беспрекословно подчинялись нашим командам. Ура! Да, ура! Нас это радовало, но мы никак не выказывали своей радости. Каждый день, каждую секунду мы ждали сюрпризов. Наши мальчики и девочки были личностями неординарными, и это нужно было учитывать. Мы жили, как на пороховой бочке. Но мы жили, и это было для нас главным. Пирамида возводилась, в фундамент забит прочный камень, надо прямо сказать – камень краеугольный: гены пыхтели, трудились, тужились. На Совете теперь каждому из нас была дана воля проявить свои творческие способности. Свобода творчества – разве есть что-нибудь слаще на свете? Ни мороженое, ни крюшон, ни малиновый сироп не идут здесь ни в какое сравнение. Даже арахисовая халва не слаще. Уж какие только критерии для отбора своих питомцев и всякого рода химер не были использованы нашими ребятами. Каждый творил то, что хотел, на что хватало ума и фантазии, каждый хотел блеснуть своим остроумием. Был даже конкурс объявлен на самую оригинальную особь. Мы не знали, что или кто это может быть, у нее не было даже названия. Мы хотели и в то же время боялись предвосхитить появление нового Франкенштейна. Или какого-нибудь Кинг-Конга, или, не дай Бог, Терминатора. Конечно, каждый давал себе отчет в том, что он делает. Как врачи дают клятву Гиппократа использовать свои профессиональные навыки во благо человека, так и мы дали клятву друг другу отдавать, даже дарить свои творческие способности и с таким трудом добытые знания только на пользу всего человечества. Друг другу! А не Гиппократу. Это важно. Никто из нас ни на йоту не сомневались в верности этой клятве.

Лене интересно:

– Юля ведь тоже не…

– О Юле и речи не может быть! Ей не нужны никакие клятвы! Ее сострадательность и неисчерпаемая доброта, открытый и искренний нрав, нередко граничащий с кротостью и мысли не допускали о возможной неверности. Да и все наши ребята, мы знали, были ей так же верны.