Мы изменили уровень требований, уменьшили проходной бал, снизили планку. Не могли же мы просто взять и выбросить на помойку истории их геномы! Африканца, Отелло или Чемберлена, или Кассиуса Клея, или Мартина Лютера Кинга, мы так и не решились взять в список. Поль Робсон? Нет, он тоже не прошел в наши списки. Обама? Тогда мы еще не знали этого имени. Об Иисусе – и речи не могло быть! Возможно, это и стало причиной трагедии…

– Готово…

Однажды, когда, казалось, что мы уже не сдвинемся с мертвой точки – не все так гладко в нашем деле, как порой кажется – однажды Юра подошел к нам с Жорой, мы как раз только-только закончили третью партию в теннис (2:1 в его пользу, Жора торжествовал победу и был в приподнятом настроении), Юра подошел, бросил свою спортивную сумку на корт и, хлопнув меня по плечу, тихо и не выявляя никаких эмоций, произнес это долгожданное слово:

– Готово, – сказал он и улыбнулся.

Жора сидел, развалясь в плетенном кресле, разбросав свои белые крепкие ноги в новеньких кроссовках по сторонам и вытирал со лба огромным синим полотенцем несуществующий пот.

– Хочешь сыграть? – спросил он у Юры, – я сегодня очень силен.

Юра продолжал улыбаться.

– Правда, – сказал я, – не может быть?

– Правда, – сказал Юра, – можно начинать. Жаль, что мы так и не осилили Гермеса.

Жора прислушался и сказал:

– Сегодня пятница, корабли не выходят из гавани. А в субботу сам Бог не велит работать. Значит, начнем в понедельник. Все новые дела умные люди начинают с понедельника. А Гермес твой… Никуда не денется.

– Давай, – сказал Юра, – давай сыграем. Я выбью из тебя эту победительную спесь.

– Попробуй, – сказал Жора и выбрался из кресла.

Обнаженный по пояс в белых спортивных трусах, весь белый как снег (загар всегда боялся его кожи), с синими глазами и с теннисной ракеткой в правой руке, он был похож на древнюю греческую статую, изваянную в честь победителя Олимпиады.

– Аня уже работает, – сказал Юра и, согнувшись в три погибели и прыгая на одной ноге, стал стягивать с себя спортивные брюки.

– Кто первый?!. 

Мы с Жорой прокричали этот вопрос одновременно. Юра как раз освобождал от штанины вторую ногу и ничего ответить не мог. Мы с Жорой терпеливо ждали. Жора подошел к Юре и поддержал того, чтобы он не рухнул на корт, запутавшись в собственных штанах.

– Как и решили, – наконец произнес он, – первый – Ленин. С ним нужно поторопиться. Поговаривают, что мумию вот-вот предадут земле.

– Ладно, – сказал Жора.

– Ленин так Ленин, – сказал я.

Иначе и быть не могло. В так называемой культуре клеток у нас хранились лишь клетки Ленина и Иоанна Павла Второго. Они и должны были быть пущены в дело в первую очередь. Сначала Ленин, затем Папа римский.

– Да, Ленин, – сказал Юра, – мы же решили.

Он неуклюже залез в длинные цветастые шорты, помахал руками, разминаясь, два-три раза присел, припав на левую ногу (его всегда подводило правое колено), наконец извлек из чехла ракетку, и кивнул Жоре, мол, я готов.

– Ленин, – сказал он еще раз, – а вы кого хотели? Ленина у нас хоть отбавляй. Он уже засиделся в наших термостатах. Как бы не взялся душком… Его нужно привлечь в первую очередь.

Это было ясно и без Юриных уточнений. Клетки Ленина из его крайней плоти, добытой мною у служителей мавзолея за сотню долларов, кажется за сотню, уже истомились в ожидании своего звездного часа. Мир тоже ждал нового пришествия Ленина, как второго пришествия Христа.

– А вот и наша Анюта, – сказал Жора, указывая глазами на подходящую к нам Аню, – как там наш дедушка вождь?

– У меня есть полчаса, чтобы побить здесь самого сильного, – сказала Аня, – кто готов принести себя в жертву.

– Я не только самый сильный, – сказал Жора, – но и самый благородный. Иди, дай Юрке жизни.

Он широким щедрым царским жестом правой руки, словно даря половину царства, предоставил Ане свою часть теннисного корта.

– На, – сказал он, – убей его.

И отдал Ане свою ракетку.

– Я готова, – крикнула Аня Юре, стоя согнувшись на широко расставленных полусогнутых в коленях ногах в конце своей площадки и раскачиваясь из стороны в сторону, как заправский теннисист, – ну-ка, давай!..

Мы с Жорой отошли в сторону.

– Поздравляю, – сказал Жора и дружески хлопнул меня ладошкой по плечу, – сегодня прекрасный день.

– Да, – сказал я, – поздравляю…

Мы улыбнулись друг другу. Мы понимали: если удача нам будет сопутствовать, этот день станет точкой отсчета нового времени. А все было за то, чтобы не произошло ничего чрезвычайного. У Ани было прекрасное настроение, и это был хороший признак того, что все идет, как по писаному. На нее возлагалась ответственность за начало эксперимента, и мы ей доверяли. И все наши искусственные матки, все эти железные леди, как их называл Юра, все двенадцать, тоже были готовы принять наших питомцев. Юра еще две недели тому назад сообщил об абсолютной готовности.

– Мы как космонавты, – рапортовал тогда он, – готовы выполнить любое задание родины и правительства.

Пока Аня с Юрой сражались на корте, мы с Жорой молча наблюдали за ними. Сказать было нечего. Слова были просто лишними. И Аня, и Юра, и мы с Жорой, все мы прекрасно осознавали, что значат вот эти минуты для будущего человечества. И Анины вскрики, когда ей не удавалось укротить лихо закрученный Юрой мяч, были не криками отчаяния, а способом разрядки колоссального напряжения, которым было переполнено ее красивое прыткое тело. Юра только ахал при подаче, стараясь держать на лице улыбку. Так он держал себя в руках.

– Хэ-эх! – только и слышалось с его стороны.

Игра продолжалась не более трех-четырех минут.

– Все, – крикнула Аня, – о'кеу!..

Она побежала к сетке и, дождавшись, когда подойдет Юра, подала ему руку.

– Ты победил, – призналась она, – ты сильнее.

– Ань, – сказал Юра, – счет пока один ноль в твою пользу. Сегодня ты самая сильная, ты же знаешь. Сегодня и всегда. Ты – непобедима!

Они подошли к нам.

– Аню-у-та, – тихо произнес Жора и обнял Аню за плечи, – ты – гений.

– Я знаю, – сказала она и в ее глазах заблестели слезы.

Да, было отчего разрыдаться. Труднее всего было, конечно, ей. Мы же – мужики! Мы рассчитывали на нее, мы надеялись, мы знали, как нелегко взять на себя такую святую обязанность, как рождение новой эры. Но никто из нас не в состоянии был ей помочь, взять на себя ее обязанности, сыграть ее роль в этом чудесном и непомерно ответственном спектакле. Это был приговор времени, вердикт, вынесенный самим Богом. Ничего бы не случилось, если бы что-то там не заладилось, не удалось, мало ли что могло помешать открытию века! Правда, это был бы такой срыв, такой для нас удар, ударище, от которого мы бы не скоро пришли в себя. Проигрыш, поражение, край, крах… Многие бы, я в этом был уверен, бросились бы от нас наутек, кто-то бы – предал. Такое случается…Но, слава Богу, кажется, все получилось. Бриллиантики слез в Аниных глазах свидетельствовали о первых признаках неудержимой радости, переполнившей не только Аню, но и каждого из нас. За долгие годы ожидания это была первая победа. Ее слезы были наградой всем нам за наш труд и терпение, и верность своему делу. Во всяком случае, Ленин уже оживал. Воскресал. Ядра его клеток были полны жизненной энергии, они уже зацепились за жизнь и теперь локтями пробивали себе дорогу в будущее.

Воскрешение…

Мы не произносили подобных слов, но уши наши слышали их.

– Сколько было ядер в исходном материале? – спросил Жора.

Чтобы Аня пришла в себя.

– Пятое разведение…

– Ты выбрала самое сильное, мощное, самое воинствующее, ленинское ядро… Самое живучее.

Аня кивнула. Мы знали, что из фракции тугих сочных жизнеспособных ядер, было отобрано лишь одно, хотя большинство из них тоже могли стать Лениными. Тучи Ленинов – как саранчи. Такое вряд ли могло прийти в голову нормальному человеку. Мы были ненормальными? В какой-то мере, в какой-то мере…