– Ты куда собрался? – спросил я его неоправданно громко.

А он тем же тоном задал мне тот же вопрос. И я не нашел на него ответа. Я растерялся: в самом деле – куда? Я себе очень нравился, но вопрос был задан в упор и тот, кто был в зеркале, ждал ответа. И я еще раз растерялся. Такое бывает: вопрос следует за вопросом, растерянность за растерянностью, удар за ударом. Бокс жизни, бой не шуточный. И я сорвал с шеи смеющийся галстук, сдернул с себя непомерно гордый пиджак, затем штаны и сорочку, так то лучше! затем и носки, и остался только в трусах, с въевшейся в жирненькое пузцо резинкой, с утлой грудью и уже покатившимися к полу плечами… Так-то лучше! Но и голому пустота моих глаз не давала покоя: и чего ты добился? Все осталось, как было. Пустота по-прежнему ухмылялась. Чтобы не сойти с ума, я забрался в холодную ванну. Как в прорубь. И тотчас выскочил из нее как ужаленный. И потом две недели болел. Да, простуда, грипп, аспирин, чай с малиной, горчичники… Я своего добился. Целых две недели неотступного думания и я снова у зеркала в трусиках. Еще круче обвисли плечи, пуще прежнего выдался живот, но, и это ведь главное, ухмылка пустоты напрочь пропала. Теперь глаза жаждали света, их томил голод по порции свежей мысли, но и этого мало – они улыбались будущему. Взгляд снова искал наших баранов, о которых мы и думать, казалось, забыли…

Иногда мне снилась Аза, а Аня – ни разу.

– Тогда ты был влюблен? – спрашивает Лена.

– Похоже…

– А сегодня, сейчас?

– Ты же знаешь.

Михаилу Николаевичу в то время было семьдесят три. Оказалось, он никакой не латыш – русский, русский! Скоро ему стукнет девяносто. Мы уже получили приглашение на юбилей. Мы поистине были восхищены этим дивом! Мы, конечно, никогда не забывали о нашем первом успехе (как такое забудешь!), и проблемы управления жизнью клеток, регуляции потоков, так сказать, живой жизни поглотили нас настолько, что речь о возрождении монархии больше не возникала. Да и наш Михась, как любовно называл его Жора, о ней больше не вспоминал. Мы просто росли, если так можно сказать, росли навстречу друг другу: он молодел, мы старели.

– Вы старели?

– Представь себе.

– Почему же вы не воспользовались своими липосомами молодости для…

– А ты бы воспользовалась? Мы же не были уверены в том, что это действуют наши гены, наш гремучий коктейль. Как секвойя и черепаха могли запустить процесс ювенилизации, двинуть время вспять? Мы ломали головы, но ответ найти не могли. Нужны были новые пробы, новые испытания препарата. В клинике. Мы, правда, втихомолку принимали коктейль нашего даосца – эликсир древних китайских монахов. Хочешь попробовать? Не могли же мы позволить себе стареть! Я и до сих пор… Мы давали его и нашему монарху. Генерал, наблюдая за тем, что происходит с Михасем, просто сел нам на голову: давай!!!

– Держи, – щедрым жестом как-то предложил ему Жора, – на, выпей…

– Что это? – спросил генерал.

– Здесь сперма девственника и тертый алмаз… Слезы гор.

– Не, – сказал генерал, отмахнувшись, – у меня есть наш, французский.

И привычным жестом вытащил из внутреннего нагрудного кармана мундира плоскую флягу нержавеющей стали, наполненную французским коньяком, отвинтил крышку и приложился к горлышку.

– Будешь? – он протянул флягу сперва Жоре, затем мне.

Мы отказались. 

– Хочешь попробовать? – спрашиваю я у Лены.

– Там, и правда, в состав этого вашего эликсира входит сперма девственника?

– А как же! Человеческое мумие и эта самая сперма, и… Там сложный состав.

– Как же вы ее добываете?

– Хм! Сперму, что ли? Проще простого… Хо!.. Ясно как! А знаешь, многие дамы, разные там стареющие жены крупных чиновников, артистки и, ты не поверишь, – даже разного достоинства и калибра молодящиеся мужики, пронюхав, что у нас сперма льется рекой, платили нам неплохие деньги за наши мази, приготовленные на основе спермы. Дамам особенно нравилась маска из свежей. Ведь гиалуроновая кислота очень эффективно пожирает всякий там старческий коллаген и щедро молодит кожу. После маски рожица становится пунцовой и морщины просто сползают с лица. Девки дуреют!..

– Вероятно, еще и от запаха, – предполагает Лена.

– Да-да-да! Надо же! Запах просто валил их с ног.

Мы пытались отговорить генерала от такого безрассудного применения коктейля методом научного тычка. Нет: давай!!! Хорошо, что состав препарата мы держали в тайне, а то бы… Не сносить бы нам головы. Иногда вместо препарата мы подсовывали ему плацебо, ну, пустышку, ампулу с опалесцирующей жидкостью, содержащей обыкновенную смесь каких-то индифферентных для организма солей, и тогда у генерала и его оперативной команды (у него теперь были свои врач и фельдшер) случались проколы. Он неистовствовал, крыл нас матом, обзывал шарлатанами и грозился повесить на первом суку. И когда дело доходило до брызгания слюной, мы давали ему наш препарат с заверениями, что теперь поможет. Помогало. Это и был наш тест на активность коктейля. А как мы еще могли его апробировать? Михаил Николаевич держал слово, только вот с реставрацией монархии у него ничего не вышло. И мы не настаивали. Близился какой-то там новый год, и мы ждали очередной миллион. Деньги, как известно, долго в карманах не залеживаются. Но если не дать им должного хода, они становятся непомерным грузом и тянут корабль благополучия на самое глубокое дно. Мы с Жорой тратили их как могли. Деньги, добытые не умом и тяжким трудом, но упавшие с неба как легкий снежок, точно так же, считали мы, должны и уйти. Бешеным деньгам – бешеную жизнь! Тот нелегкий труд, которым мы занимались изо дня в день, был для нас развлечением, детской игрой, забавой, ведь по сути мы наслаждались генной комбинаторикой в свое удовольствие и не ставили на нее, как на резвого скакуна. Победам мы радовались, а проигрышам не огорчались. Пока однажды за пивом Вит не спросил:

– Откуда у вас та-акие деньги?

Наша бесшабашная жизнь стала бросаться в глаза.

– Хочешь заработать? – спросил Жора.

– Да, – сказал Вит просто, – хо-очу.

И Жора, зная бульдожью хватку Вита и его умение прикладывать копейку к копейке, к рублю рубль и, когда выгорает какой-нибудь завалящий коммерческий проект, сулящий получение хоть ничтожнейшей прибыли, не теряя ни минуты бухнуть в него все сбережения без остатка, Жора тотчас отдал ему все наши деньги.

– Бери, – сказал он, – этого добра не жалко.

Вит был ошеломлен, ошарашен.

– Жо-ор, – сказал он, – ты меня просто пу-угаешь. Будь я на твоем месте…

– Садись, – предложил тут же Жора, – пожалуйста!..

Между тем время шло, и этот другой раз наступил только лет через семь.

Совсем недавно, в июле прошлого года, я был в Сиднее, и кто-то из наших мне сказал, что Михаил Николаевич…

– Умер?

– Что ты, что ты!.. Он цветет и пахнет! Он женился на двадцатилетней Санди.

– Санди?

– Кажется… Одним словом, мы нашли свою золотую жилу!

Свои собственные клеточки, привезенные сюда из подвала бани, я давно собирался пустить в дело. Сколько же можно было испытывать их терпение?! Я ждал удобного случая. Требовалось надежное лоно – здоровая крепкая женщина, которая согласилась бы выносить плод и, возможно, стать ему матерью. Найти б нашу Азу! Нет, сейчас бы я не стал рисковать незнакомками. Здесь, в Москве, дамы ушлые, с ними держи ухо востро. Нет, я бы не стал рисковать. Аза! Я готов был оплатить все ее издержки. Где ее найдешь? А мне до смерти хотелось снова взглянуть на свое детство, так сказать, со стороны, прожить его еще раз, сделать его, может быть, более радостным, звонким, счастливым… У меня ведь в детстве тоже не было детства. Дитя беспощадной войны миров я был лишен многих его радостей.

Я все еще держал в тайне историю с Азой и ее малышом. Это была грустная история. Поэтому любое случайное воспоминание о ней сковывало мои мысли и тисками сжимало сердце. Это был для меня урок, но и достижение, результат, о котором даже маститый ученый мог только мечтать. А я прятал этот факт в темном чулане своей памяти и старался забыть к нему дорогу. И время от времени даже терзался угрызениями совести.