Жора сделал паузу и добавил:

– Если, конечно, он не выращивает капусту где-нибудь на маленьком приусадебном участке или не разводит кроликов…

– Он – не такой.

Чтобы расшевелить Жору и подробнее разузнать его мысли о возможной причастности Юры к веренице этих загадочных убийств, я пытался противоречить, ставил под сомнение его аргументы и догадки, спорил:

– Да он муху не обидит. Помню…

– Не знаю.

У Жоры было свое представление о таких, как Юра тихонях, да и я давно знал, что в каждом тихом болоте есть свой черт. Тем не менее, я то и дело раззадоривал Жору, подливая масла в огонь.

– Он всегда был противником проведения экспериментов на животных. Мы как-то работали с амебами, изучали репаративные способности их клеточной поверхности, разрушали механическим воздействием – кавитацией – и смотрели, как они, полумертвые, латают дыры…

– Он возмущался?

– Какой там! Он назвал нас дикарями, варварами и живодерами.

– Так и есть.

– Да, но…

– Разве не так? До сих пор не понимаю, – сказал в конце концов Жора, – зачем он нам нужен? Можно попытаться разыскать его через Интерпол. У меня есть там концы и ребята помогут.

Неделю или две я не предпринимал никаких попыток, связанных с поиском, ни разу в разговорах с Жорой не упомянул его имени, запретил себе думать о нем. Чтобы успокоить себя, мне нужно было переспать с мыслью о том, что если даже мы с Жорой не правы в своих догадках и нам не удастся найти Юру, у нас, тем не менее, все получится. Как бы там ни было рано или поздно мы своего добьемся. И как часто бывает, решение придет совсем неожиданно. Все решится само собой и наилучшим образом, думал я, даже если Юра будет для нас потерян. Да и других дел было невпроворот. Звонила Аня.

– Ты не звонишь.

– Ань…

– Наши планы меняются?

– Да, я улетаю, но ничего не меняется.

– Звони хоть… Я обещал.

Приехал Вит и стал задавать свои дурацкие вопросы о каких-то жизненно важных денежных потоках. Я и ему обещал подумать. Мы по-прежнему торчком торчали в лаборатории, не все у нас ладилось, хотя, на первый взгляд, все всё делали правильно. Но теперь и Жора понимал, что без Ани и Юры нам не обойтись. Я знал, что так будет. Мы четко не формулировали причин этого понимания, но каждый из нас знал наверное, что только они сдвинут дело с мертвой точки. Она и на самом деле оказалась мертвой, точка, которую мы поставили в своем деле своим бессилием что-либо изменить. Абсолютная безысходность. Какие-то недочеты, недоработки, сволочные оплошности и ненавистные мелочи стопорили дело, которому мы безраздельно, да-да! посвящали жизни. Так бывает, когда вдруг дела идут вкривь и вкось (закон Мерфи), а против закона все бессильны. Как потом оказалось, недочеты и всякие там оплошности были здесь ни при чем. И вот однажды, когда очередная попытка обучить высоколобого Жана простейшей манипуляции переноса клеток из одной подложки на другую трагически, как жизнь Кеннеди, оборвалась, Жора не выдержал и стал орать на меня, да, орать, нещадно орать. Никто никогда не мог похвастать, что знал Жору орущим. Никто! Никогда! Жора орал так, будто ему серпом отрезали яйца. Ясно, что все, кто был в лаборатории, остолбенели. Я не знал, куда себя девать.

– Ты втравил меня в это гиблое дело!..

У меня волосы, что называется, встали дыбом.

– …и ни хрена у нас не получится, если ты будешь такой размазней…

У меня, что называется, отвалилась нижняя челюсть… 

Жора грохнул о кафель какую-то попавшуюся под руку реторту и как ошпаренный выскочил из лаборатории. Он не ночевал ни дома, ни в лаборатории, я обзвонил всех наших знакомых – его нигде не было. В тот день Жора открылся мне новой гранью. Я впервые видел его вышедшим из себя. Я его понимал: он не понимал, на что он тратил свою жизнь – на какие-то никому ненужные прожекты!.. Он! Жора! Но ради чего?! Жизнь лилась из него, как вода из лейки, и он не был ее господином. Это признание самому себе было нестерпимо. Но я был уверен в том, что и эти трудности мы победим. Я возражал:

– У меня есть целый мешок доказательств, что…

– Засунь свой мешок себе в задницу, – орал Жора.

Юля, глядя на Жору, была в восхищении! И это меня злило, но и смешило! Ага! Я не мог себе объяснить – почему смешило?

Всякая попытка с моей стороны убедить его в том, что мы на верном пути, еще сильнее бесила его. На верном-то на верном, но как долго будет он длиться? Меня тоже не покидали сомнения.

– Слышал, – сказал как-то Жора, – опять кого-то грохнули. Без единого следа насилия. Как тогда того турка в Багио. Без единого… Теперь в Эмиратах. Наверняка это дело рук твоего Юрки.

И тут он скривился, как от кислого.

– Какого турка? – спросил я.

– Никакого!..

Никакая логика не могла заставить меня поверить в такую нелепость: Юра – убийца! Это не укладывалось в голове. Этот хлипкий вегетарианец и тихоня, пай-мальчик, галантный ухажер и послушный ученик, вдруг – убийца! Могла ли с ним произойти такая трансформация? Вряд ли. Зачем же я себя мучаю? Подобные вопросы не давали покоя. Изысканное интеллектуальное убийство? Да, это бы Юре понравилось! Это бы ему подошло. И было бы впору и по плечу. Ему, тихоне, гурману и гуманисту. Он бы взахлеб рассказывал, как ему такое удалось. И я бы поверил его рассказу. Мне и самому было бы интересно разобраться в такой методе лишения жизни. Когда-то я зачитывался детективами с такими сюжетами. Жизнь и смерть неразлучны, как сиамские близнецы. Мы каждый день понемногу умираем и каждую долю времени теряем частичку жизни, приобретая частичку смерти. Что-то от нас отпадает, отшелушивается, отлепляется, отстает. Но что-то и пристает, прилепляется, как банный лист к заднице. Кто кого? Ясно, что мириадами умирают эритроциты, клетки кожи, желудка, кишечника и на смену им толпами спешат новые. И каждую из этих частичек-клеточек мы можем увидеть, пощупать, взять, так сказать, на зуб. Мы, ученые, не имеем права этого не знать, это наш хлеб, наша соль, если хочешь, смысл нашей жизни. Мы знаем законы жизни, изучили и наперечет знаем признаки смерти. Но ее, смерти, законы нам неподвластны. Мы можем лишь констатировать: пришла карга старая… У нас хорошо получается следить за ее поступью, за каждым ее шагом и в чем-то даже мешать ее уверенности в себе. Нам иногда удается ее отодвинуть. Но остановить – никогда. Никому (кроме Иисуса!) еще не удалось провозгласить: «Я тебя, старая, победил!», хотя каждый жаждет этой победы. Куда там! Мы перед нею, как моська перед слоном. В каком же месте нашего величественного «Я» таится эта смертельная закваска? С чего она начинается, где искать ее зародыш? Смешно сказать, но в наш просвещенный и продвинутый век никто, никто! этого не знает (кроме Иисуса!). Догадок тысячи, гипотез и теорий – тьма. Но ни одна из них не выдерживает проверки временем. Идут годы, налево и направо плодятся новые и новые доктора наук и академики, раздаются направо и налево Нобелевские премии в области медицины, химии и биологии. Она только ухмыляется нашим потугам. Какой позор, какое бесстыдство и какая вопиющая беспомощность перед смертью! Зачем тогда жить? А она, хитрющая, милая и ласковая, просто душка, живет себе поживает, без забот, без стыда и совести, перемалывая нас, как Молох, таинственно и нежно, без каких-либо заметных усилий, стелется по лицу планеты как утренний туман. Только и слышны ее жуткие напевы: то тот умер, то этот. «Печальная весть пришла из Парижа: скончалась Франсуаза Саган…». Какая потеря! Уходят и уходят. Лучшие из лучших. Страх, жуть и беспардонное безобразие. Понимание всего этого просто бесит. А что можем мы? Ни-че-го…

Так вот, разобраться в этом смертельном деле мне всегда было интересно. Интересно! Какую несусветную чушь я несу! Это стало делом моей жизни, если хочешь – мечтой. Мечтой, которую можно осуществить, вылепить, как воробышка из глины. Я понимал и сейчас понимаю, что в наших руках были вожжи жизни, и осталось совсем немного, чтобы ее кони понесли тебя в желанную вечность. Вот тут-то и нужны были Юра и Аня, Юля и Тамара, и Вит, и, конечно же, Жора со всеми своими недюжинными достоинствами испытателя природы и всеми своими спичами и свечами. Жора такой, какой есть. И никакой другой. Ну и все наши Джоны, Таи и Гвинет, Ахметы и Ии, Сань-Ли и Мохаммед-Али-ибн-Сины и Моники, весь наш коллектив, бригада, команда, если хочешь – семья. Да мы сроднились, слились воедино, образовали некий биоконгломерат, синцитий, этакую ноосферу, да, разумную каплю, концентрат интеллекта, кипящий слой ума и недюжинной творческой силы, кристалл творца. Мафия! И вот этот кристалл сиял и светился, рассеивая тьму труднодоступного и неизведанного и, казалось, мы проникли и погрузились по уши в тайну жизни, ухватили ее за павлиний хвост и…Что-то оказалось не так, не все складывалось, не клеилось, чего-то недоставало… И вот тут-то и понадобилась реторта, чтобы взорвать тишину неудовлетворенного недовольства.