– Даже Ушков, даже ваш осторожничающий Ушков? – спрашивает Лена.

– Он теперь был впереди всех с флагом в руках.

– Со знаменем! – уточняет Лена.

– Да, с флагом. Чтобы ни у кого не возникло сомнений или, не дай Бог, подозрений в том, что кто-то может поддаться искушению и под каким-либо соусом торговать своим опытом (мы еще так несовершенны!), каждый ежедневно языком цифр и только нам понятных символов писал краткий отчет о проделанной работе, и машина его анализировала.

– Каким языком? – спрашивает Лена.

– Мы сдружились с цифрами, да. Цифровые технологии заменили нам все недомолвки и устранили все трудности общения. Программа контроля не допускала промахов, так что мы не опасались проколов. Человечеству не грозила, по нашей твердой убежденности, никакая угроза перенаселения, медленного вымирания или внезапной гибели. И мы были спокойны и за своего Homo, и за своего sapiens'a. Вид, по нашему мнению, не страдал, а лишь укреплял свои позиции, только совершенствовался и процветал. По нашему твердому убеждению.

Кроме известных исторических личностей, ребята клонировали и литературных героев. Ната взялась за своего Дон-Кихота…

– Какая Ната, – спрашивает Лена, – Горелова или Куликова?

– А Инка, так та прилепилась к своему волейболисту, а Танечка принялась за Гуинплена. Что она в нем нашла, ума не приложу! Стае к этим поползновениям был безразличен, как, впрочем, и Вит, а вот Ушков, смех да и только! тайно от всех растил себе Гобсека. Правда, прибавив тому немного генов от чеховского Беликова и зюськиндского Гренуя. Вот чудище бы выросло, если бы не… Слава Богу, Он вовремя все это остановил… На радость Юлии. Она никогда не была в восторге от этих, так сказать, кровосмешений.

– Да уж, – говорит Лена, – вовремя вас остановили! Не то бы…

– А наш Колюня, представляешь, – вдруг говорит Алька Дубницкий, – клонировал-таки Переметчика! Для нашей Светки. Он был от нее без ума!

– Кого клонировал? – спрашивает Лена.

– Чмо!

– Чмо?

– Ага! Это самое Чмо собрало в себе всю мерзость мира. Это такой ублюдок! Ты видела когда-нибудь, как улыбается жаба?

– Жаба?

– Или гадюка, гад?!

– Да-а-а-а… Ты, брат… Видно, тебя…

– Жалкое, жадное, мелкое, никчемное, ничтожненькое отродье… Это… Это…

Лена наливает воду в стакан:

– На – выпей. Что с тобой?

Я никогда не видел Альку таким возбужденным!

– Ага, спасибо. Извини, пожалуйста.

– За что? Собственно, за что? Да у тебя, брат, руки дрожат!

– Прости. Прости, пожалуйста. Понимаешь… Этот Еремейчик…

– Налить еще? Может, коньячку?

– Да ладно! Ладно тебе! Я в порядке…

Алька берет сперва стакан, отпивает глоток, затем берет себя в руки.

– Понимаешь, – говорит он, – это же просто модель. Ну, пойми – всю мерзость мира, всю нечисть и мразь Вселенной нужно собрать в одну… в одно… Даже не знаю, как ее обозвать.

– Тварь!

– Даже не знаю. Тварь? Не-е-т. Тварь – это звучит гордо! А это… это… Ну, да ладно. Ты ведь и без названия понимаешь, что…

– Понимаю, – кивает Лена.

– А вообще-то человечество еще не придумало слов, чтобы выразить всю мерзость и убожество этого отморозка…

Пауза.

– Зачем же он, ваш Колюня, его…

– Чтобы уравновесить! Для баланса!

– Ясно, ясно, – говорит Лена, – как противовес! Хотела бы я на него взглянуть.

– Бррр! Что ты! Такой урррррод! Аж смердит! Да! Он даже зубы по утрам не чистит!

– Ясное дело!

– Этот говноед…

– На-на, выпей-выпей…

– Ага, спасибо. Если бы я знал, какому ублюдку оставляю управление…

– Управление чем? – спрашивает Иван.

Лиля только улыбается.

– Я бы…

А Людочка Жос таращит на меня свои глазищи, мол, что ты такое говоришь?!!

– Какому ублюдку? – спрашивает Ильюшина.

– Этому говноеду? – спрашивает Света.

– …я бы повесился…

– Ты можешь это сделать сейчас, – говорит Жора.

– У тебя есть в довесок к твоему Переметчику, – говорит Ната, – еще и твой Валерочка Чергинец, все эти блеющие, ну помнишь, этот ваш метиз – булавки и скрепки, и шпонки, и заклепки, эти шипящие швецы, шпуи и шпаки, шапари и шуфричи, все эти шариковы и швондеры, Наконец, чергинцы, здяки, авловы, и… Кто там еще?..

Слушай, ну и вонь же! Брррр… Зачем же ты их всех собрал в эту гнилую навозную кучу?

– Ха! – Теперь Алька улыбается, – зачем? Зачем? Ясно зачем! Чтобы… Чтобы…

Он не знает, что сказать, берет сигарету и прикуривает.

– Вся эта хрень собачья… – выдохнув струю дыма, наконец, говорит он и затем только щурится. И молчит.

Каждый клон подвергался тестированию на интеллект. Коэффициент IQ, как правило, был очень высок – за 180. Как правило, у многих. Но были и такие, кто не мог усвоить простую истину. Скажем, маленький Наполеон наливал в ванну горячую воду и все время пытался выяснить, как долго аквариумные рыбки могут в ней продержаться. Или почему крохотный кролик не пьет фруктовый кисель. Ему было невдомек, что как рыбка, так и кролик могут существовать только в известных условиях и пить только то, что они могут пить. И почему стрелки часов движутся только по часовой стрелке?!.

А вот Эмма, на мой взгляд, рисковала, пытаясь воспитывать малыша Франкенштейна по своей новой методике. Она была убеждена, что ни Франкенштейн, ни Дракула, ни другие интеллектуальные уродцы не представляют никакой угрозы для общества, если их вовремя наставить на путь истинный.

– И даже ваш Перемотчик-кишкомот? – спрашивает Лена.

– Вот: кишкомотатель! Как точно! Ты тоже учуяла в нем ублюдка?

– Ты уже дважды назвал его ублюдком.

– Хм, дважды! Да он, золотая моя, достоин быть ублюдком в стотысячной степени! Мир ведь и гнется под тяжестью таких вот…

– Ублюдков?

– Упырей… А Николка – святая простота! – надеялся выстрогать из него добряка и паиньку. Но эта простота…

– Хуже воровства?

– Ха! Хуже… Она убийственна! Ведь нет ничего страшнее деятельного невежества и жажды наживы. Этот говноед…

– И что же?

– Бесполезно: говно, пардон, и есть говно! И говняные пули не…

– Ясно-ясно…

Лена только кивает, мол, и с этим понятно.

– Возможно, Эмма была и права. И все же оставалась опасность выпустить джина из бутылки. И мы это должны были предвидеть. Чтобы никакие кентавры, циклопы или снежные человеки на нас не накинулись. Предвидеть – значит избежать, верно?

– Хм! Само собой!

– Ген – это ген. С ним шутки плохи. Сила его – безмерна. Мне было понятно желание каждого поиграть в кости с самим Богом, поспорить и, ясное дело, позабавиться своими малышами, пытаясь лепить из них то, чем, возможно, жизнь тебя обокрала. Все-таки дети – это самые лучшие в мире куклы! К тому же, здесь было где разгуляться воображению. Наши ребята большей частью создавали химер из растений, жучков, паучков и птичек, и разных животных. Каких только комбинаций не напридумывали! Смешивали и перемешивали, кроили и перекраивали, лепили, созидали, ваяли… Нет в мире ничего интереснее игр, в которые играют взрослые люди. Но невозможно утишить или победить страсть деятельного ученого, однажды откусившего от плода своего воображения. Необоримый азарт игрока, неизлечимый диагноз, наркотик… Даже Юра не смог удержаться от соблазна клонировать своего «мышонка». Так он называл творение, созданное из генов жирафа, кактуса и паука… Жуткое зрелище… Там было что-то и от акулы, и от грифа, и от крота… Юра развлекался. А Жора и не думал скрывать свою любовь к Нефертити. Его Тити, Тютелька, как он ее называл, росла первой красавицей. Так и должно было быть. И хотя мы не опасались никаких неожиданностей, тем не менее были всегда начеку. Мало ли!.. Генная комбинаторика – страшная зараза, наркотик… Он влекла нас в неведомое…

Гены, как известно, – это вопрос свободы, Эйнштейн оказался прав. Они, как тот джин, вырвались на свободу, которую мы им и предоставили. Ох, уж эта тяга к независимости…

– Ну, а кого-нибудь из своих вы тоже… – спрашивает Лена.