— Что это за длинный шрам?

Пальцы его нащупали восьмидюймовый рубец, начинавшийся под левой грудью и заканчивающийся на правом бедре. «Ну что же, — решила Грэйс, — хочешь правду, так получи ее. Может, это остудит твой пыл».

— Меня изнасиловали, когда мне было девятнадцать. Это только один из шрамов, что оставили они на моем теле.

— В самом деле?

Его пальцы заскользили вниз.

— Сколько их было?

— Ты имеешь в виду гангстеров? Всего пять, но мне показалось, что их не меньше ста.

— Как это было? — спросил он, задыхаясь и лихорадочно шаря по ее телу.

Эта скотина возбуждается от рассказа о ее муках! Ненависть взяла верх над отвращением, и она позволила ему делать все, что он захочет. Зато это совокупление будет последним в его жизни. Об этом она позаботится. Грэйс старалась думать только о том, что она должна делать. Наконец, испустив долгий вздох, он скатился с нее. Как только она могла считать его великим любовником?

— Господи, я вне себя, — сказал он.

— Закрой глаза и отдохни, — ответила Грэйс и сквозь зубы добавила: — Ты был великолепен. Отдохни немного, и мы начнем по новой.

Убедившись, что Джерри крепко спит, она встала и унесла стаканы в ванную. Прикрыв за собой дверь, сняла парик и подтяжки с лица. Затем приняла душ, смыв всю косметику и следы своей жертвы. Вытеревшись насухо, она снова облачилась в мужской костюм, белую рубашку, коричневый свитер и галстук; прикрепила седой парик, наклеила усы и бороду, серыми тенями пририсовала синяки под глазами и впалые щеки. Водрузила на голову кожаное кепи, а на глаза очки без оправы. Затем, вывернув пальто наизнанку так, чтобы скрыть в его фалдах пакет со своими вещами, Грэйс отложила все в сторону, вымыла и вытерла стаканы и, надев перчатки, тщательно протерла каждую вещь, которых могли коснуться она или ее гость.

Когда комната, по ее мнению, была чиста, Грэйс наполнила шприц дигиталисом. Она решилась включить свет у кровати, на которой спал доктор Кейси, но тот даже не пошевелился. Сон его был глубок и крепок. Секонал оказал действие. Сегодня Джерри проиграл. Но это уже не имело значения. Грэйс все сделала для того, чтобы выглядеть такой, какой была в молодости. В глубине души она надеялась, что он ее вспомнит. Но нет, он забыл о ее существовании. Забыл напрочь. Ей пришлось испить и эту горькую чашу. А даже если бы он узнал ее, он не смог бы сообщить ничего такого, что заставило бы Грэйс изменить свое решение.

Сняв с иглы колпачок, Грэйс нащупала артерию возле самого виска и, проследив ее путь кончиками пальцев, нашла точку на волосистой части головы, где при вскрытии след от иглы вряд ли смог бы обнаружить даже эксперт. Дрожащей рукой она вонзила иглу. Слава Богу, удалось попасть с первой попытки. Грэйс медленно нажала на поршень, вводя лекарство. Во время всей процедуры Джерри Кейси даже не шевельнулся. Оставалось надеяться, что дигиталис окажется столь же эффективным, как и секонал. Перед уходом она еще раз проверила комнату, убедилась, что ничего не забыла.

«Ах ты, ублюдок! Ты ведь считал, что не имеешь ни одного врага».

Ей удалось покинуть отель незамеченной и незамеченной пройти до автобусной остановки. Там поймала такси, доставившее ее на вокзал, где она села в чикагский экспресс. После двух дней скуки Грэйс села в самолет до Лос-Анджелеса. Она сама удивилась тому, как спокойно все прошло и как хорошо себя чувствует. Где же те трубы и флаги, должные ознаменовать это величайшее из событий?

Погода и воскресные пробки задержали ее в пути. Так что Грэйс попала домой довольно поздно. Жаль, ведь сегодня День Благодарения!

Кейси ждала ее дома.

— Мама, я так рада, что ты вернулась! — воскликнула Кейси, едва Грэйс ступила на порог, и крепко обняла ее.

— Вот так прием! Меня не было всего несколько дней.

— У меня замечательные новости! Джерри позвонил мне сегодня. Он попросил жену о разводе, и она согласна. Мы, видимо, успеем пожениться до рождения малыша. Ты можешь в это поверить?

Индюшку весом не меньше двадцати двух фунтов запихнули в духовку часов в девять утра. Пирожки с тыквой, клюквенное желе и крабовый салат были приготовлены накануне. Ей хотелось, чтобы все в этот особенный для нее день было сделано как следует. Мальчики еще спали. С того самого дня, как они приехали, Лаура впервые почувствовала себя человеком.

Надо признать, что первый разговор с близнецами оказался не таким болезненным, как она этого опасалась. Они обнимались, целовались и говорили друг другу утешительные слова. Лаура старалась не радоваться их гневу на отца, но тем не менее радовалась.

Доктор Сабатини предупреждала ее, что не надо поощрять их отрицательные эмоции к отцу. Чем быстрее дети его простят, тем лучше. Более того, Кристина настаивала, чтобы мать им в этом помогла, сказав, что никто не выиграет, если Лаура решит наказать Джима, настраивая против него детей. Наоборот, с каждым словом в защиту мужа будет расти в Лауре чувство собственного достоинства. Гораздо больше удовольствия можно извлечь из роли непонятой, но понимающей жены, и на сыновей произведет неизгладимое впечатление благородство их матери. «Интересно, — думала Лаура, — у меня уже появился нимб?»

Лаура принялась накрывать на стол. Она очень любила это занятие и, напевая, протирала хрусталь и новое столовое серебро, которое купил Джим, как только смог себе это позволить. Тогда эта трата казалась напрасной, ведь у нее сохранилось серебро, приданое ее матери, но мужу всегда хотелось иметь все лучшее, что можно купить за деньги. Вероятно, Джилли такая же. Ну что же, пусть она забирает мужа, но больше ни к чему руки не протягивает.

— Ну, мама, вижу, настроение у тебя приподнятое, — сказал Дан, заходя в столовую.

— Я счастлива, оттого что вы дома. Я так скучала по вас обоих. Хочешь завтракать?

— Пока нет. Дождусь, когда проснется Шан. Он еще храпит. Мама, мы с Шаном поговорили вчера перед сном и решили провести Рождество с тобой. Отцу мы, наверное, сейчас вообще не нужны… Эй, не перебивай, хорошо? Мы не собираемся его наказывать или еще что-то, понимаешь? Просто… ну, ты одна, совсем одна, а он нет.

Во время этого разговора, весьма длинного для всегда молчаливого Дана, Лаура старалась смотреть сыну в глаза, но не могла заставить себя сделать это. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Не хотелось такой замечательный день омрачать слезами, она и без того выплакала их целое море. Что ж, она была тронута.

— Мама, ну перестань. Мамочка, не плачь.

Лаура вытерла глаза и притянула высокого сына к себе. Испытывая неловкость от такого эмоционального выражения своих чувств, Дан немного отстранился и похлопал мать по спине:

— Ну, мама, будет тебе.

— Дан, спасибо тебе за все. Я хочу, чтобы ты знал: я ни о чем не жалею. Наш брак был удачен хотя бы потому, что у нас замечательные сыновья.

— Я рад, что ты так считаешь, мама. Скажи, как насчет того, чтобы немного прогуляться со мной и Шаном? Может, с нами ты попробуешь?

— Конечно, но не сейчас. Всему свое время. Иди буди брата. Я хочу убраться пораньше. Не забывай, мне еще надо одеться.

В два часа в дверь позвонили, и Шан поспешил открывать. Весь дом наполнял аромат индейки. В камине весело потрескивал огонь. Солнце спряталось за грядой облаков. Настоящий зимний день, какой бывает в Южной Калифорнии.

На пороге стояли Мэгги, Кирк и их дочь Энджи. У всех троих в руках подарки. У всех было приподнятое настроение, и все были немного по-праздничному напряжены. Кирк впервые видел Лауру после ее разрыва с Джимом и чувствовал себя немного неуютно, несколько натянуто, хотя и старался создать атмосферу непринужденности. Легонько коснувшись губами щеки Лауры, он сказал:

— Лаура, ты сегодня красивее, чем обычно. Я такой тебя не видел сто лет.

Затем настала очередь Лауры приветствовать Энджи:

— Энджи, ты так выросла… Скажи, как могло случиться, что ты превратилась во взрослую женщину, когда мои мальчики так и остались детьми?