К концу ужина позвонила Пич. Кейси пошла в спальню, чтобы поговорить с ней без свидетелей. Рассказав о необычно бурной реакции матери на имя «Джерри», Кейси спросила у Пич, что она по этому поводу думает.

— Не знаю, Кейси. Ясно только одно. Время для лжи закончилось. Она достаточно сильна для того, чтобы воспринять правду. И Ева, и я не считали, что твоя беременность такое уж приятное для твоей мамы известие, так что говори, не бойся.

— Не могу решиться. Боюсь, произойдет что-то ужасное и испортит нам Рождество.

— Кейси, ты такая же, как мать, — раздраженно сказала Пич, — вы обе громоздите вокруг себя горы лжи и тем самым только усложняете жизнь себе и другим.

Кейси сразу же уцепилась за неосторожную оговорку маминой подруги:

— Что ты имеешь в виду? О чем мама лгала?

— Бог мой, Кейси, забудь о моих словах. Все это давно в прошлом…

— Психиатр сказал, что все, что касается жизни моей матери, очень важно. Зачем вы прячете то, что может помочь ей? Вы же знаете, если нам не удастся докопаться до истоков маминой депрессии, она может вновь попытаться себя убить.

На том конце провода долго молчали.

— О некоторых вещах тебе не имеет права рассказать никто, кроме мамы. Кейси, прошу тебя, не допускай ее ошибок. Смотри правде в лицо. Скажи все Джерри. Скажи и маме, что ребенка больше нет. Может быть, если ты решишься сказать правду, и она осмелится обо всем рассказать.

Кейси вернулась, когда Грэйс и Рудольф мыли посуду.

— Давай я сама, — попросила Кейси, но Грэйс не позволила.

— Я не хочу чувствовать себя инвалидкой. Может быть, я немного странная и забывчивая, но уж с посудой могу управиться. Только проследи, чтобы я убрала ее в посудомоечную машину, а не в духовку или холодильник, ладно?

Позже, когда все слушали детский церковный хор, а огни на елке мерцали в свете камина, Кейси решилась:

— Мама, я должна тебе кое о чем сообщить.

Рудольф поднялся, чтобы уйти, но она остановила его:

— Оставайся, Рудольф. Ты мне нужен.

Грэйс испуганно посмотрела в расширившиеся от страха зрачки дочери. Неужели она заболела?

— Десять дней назад я бы еще не рискнула рассказать тебе об этом, но сейчас я вижу, что ты в силах это вынести. Пусть Бог мне поможет.

Надо было торопиться, пока хватало смелости, и Кейси выпалила одним махом:

— Мама, у меня был выкидыш.

Грэйс смотрела на нее и никак не реагировала.

— Мама, ты поняла, о чем я тебе сказала? Я была беременна, помнишь? Но что-то случилось, и я теперь больше не беременна. Я надеюсь, ты не очень расстроилась. Обещаю, я когда-нибудь рожу тебе внука.

— Ребенка нет? Ты уверена? — откликнулась наконец Грэйс, но на лице не было ни сожаления, ни боли. Только вопрос.

— Нет. Это произошло в госпитале.

— С тобой все в порядке?

— Я прекрасно себя чувствую. Я не хотела говорить, но Пич настояла…

— Ты мне не врешь? Ты ведь не сказала мне это, чтобы я почувствовала себя лучше?

Грэйс наклонилась к дочери и взяла ее за руку. Кейси почувствовала, как сильно сжимает мать ее кисть и как напряженно звучит ее голос.

— Мама, подобными вещами не шутят. Однажды, когда я была у тебя в госпитале, у меня начались схватки. Они положили меня на стол и… и все было кончено. Так все и было.

Не отпуская руки дочери, Грэйс повернулась к Рудольфу. Ей требовалось подтверждение. Она все еще не верила Кейси.

— Она говорит правду? Ребенка больше нет?

— Увы, мадам, — кивнул Рудольф.

Грэйс отпустила руку дочери и встала. Мозг ее заполнился таким количеством образов, что у нее закружилась голова. Казалось, в мозгу что-то взорвалось, осветило все яркой вспышкой, и одна за другой стали проплывать картины: Чикаго, Джерри Кейси, Финли и Бланш. Ребенка нет! Случилось чудо. Она делала ужасные вещи. Она лгала. Она покушалась на убийство. Она пыталась покончить с собой. Небеса должны были наказать Грэйс, а вместо этого одарили. Почему? Она всегда считала, что во Вселенной нет порядка, но эта череда невероятных превращений была за гранью понимания. Неужели Бог услышал ее? Благодарение тебе, Всевышний!

— Мама, с тобой все в порядке? Я рассказала только потому, что Пич велела мне это сделать. Я думала, так будет лучше.

Кейси боялась, что спокойствие, с которым мать восприняла новости, было предвестником бури.

— Я в порядке, Кейси. Мне только надо немного времени, чтобы привыкнуть ко всему этому. Пич была права. Спасибо, что сказала мне правду. Я знаю, как ты расстроена потерей малыша, но так было суждено свыше.

Грэйс обняла дочь, и Кейси вдруг почувствовала, что к ней вернулась прежняя мама. Может быть, когда Грэйс станет старой и дряхлой, они снова начнут игру, но до этого еще так далеко. Слава Богу, что она снова может стать маминой дочкой. Обе они расплакались, и вся горечь ужасных недель словно смылась слезами.

Поздно ночью, когда погас камин и просохли слезы, Кейси, как в детстве, забралась к маме под бочок. Она снова была маленькой девочкой, боящейся темноты. И перед тем, как уснуть, Грэйс пообещала себе раз и навсегда, что…

Кирк приехал к Лауре, чтобы забрать ее на рождественский сочельник, и она заметила круги у него под глазами.

— Кирк, что-то не так?

— Все не так, но об этом сейчас говорить не будем. Сейчас Рождество, пора веселья. Ты готова?

— Да. Возьми из кухни вон ту коробку. Хотя Мэгги и просила меня ничего не готовить, я все же решила испечь кофейный торт на завтрашнее утро.

В машине Кирк обратил внимание на то, как напряженно держится Лаура.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Может быть, я никогда не смогу к этому привыкнуть, но перебороть себя постараюсь. У меня получится. Я знаю врага в лицо.

— Расскажи мне, в чем дело.

— Дело в пережитом страхе. Впервые такой же приступ был со мной в самолете. Хотя, может быть, я и раньше часто испытывала подобные симптомы, просто не обращала внимания.

— Когда, например?

— Помнишь, как я не любила ездить по скоростной трассе?

— Джим любил тебя помучить, это точно.

— И близнецы тоже. Но я чувствовала приближение паники задолго до того, как выехать на скоростную магистраль, теряла часы, следуя в объезд, по тихим улицам. Стоило мне оказаться на этой трассе, ладони начинали потеть, я чувствовала себя беспомощной, слабой. Сейчас благодаря Кристине я научилась распознавать приближение приступа и подавлять его в зародыше. Я знаю, что смерть от него мне не грозит, и приказываю себе действовать дальше.

У дома их встретила Энджи:

— Лаура, ты потрясающе выглядишь! Какой у тебя чудный свитер, ты отдашь мне его, когда он тебе надоест?

— А почему бы нам не носить его по очереди? Я — зимой, а ты — летом, — пошутила Лаура.

— Благодарю покорно. Заходите. Мама на кухне.

— Хорошо. Может быть, я смогу ей чем-нибудь помочь, — ответила Лаура, отправляясь к Мэгги.

— С Рождеством! — приветствовала Лаура хозяйку. Женщины обнялись.

— Мэгги, что у вас случилось? Вы оба с Кирком какие-то не такие.

Мэгги быстро отвернулась, чтобы избежать пристального взгляда подруги.

— Все в порядке, правда. Я просто подустала с этой работой на Белинду, только и всего. Помоги, пожалуйста, открыть баночку икры.

Лаура повязала фартук и стала помогать. Очень быстро все было готово, и они присоединились к Энджи и Кирку. Алкоголь придал беседе непринужденность, все немного расслабились. За обедом Лаура рассказала о своей встрече с Джимом, заслужив похвалу своей храбрости и выдержке. Кирк описал домик, который он подобрал для нее, и все решили поехать взглянуть на него по дороге к Пич.

После ужина смотрели балет «Щелкунчик» с Николаем Барышниковым. Позже Энджи поднялась к себе, а Кирк сказал, что устал и хочет спать. Лаура с Мэгги вымыли посуду.

— Сочельник оказался прелестным, Мэгги. Не знаю, как благодарить вас с Кирком за то, что вы позволили мне почувствовать себя частью вашей семьи.