— Ты все еще здесь, моя хорошая?

— Я только что говорила с тетей Бланш…

— Понимаю. Так как у тебя дела, Бланш?

— Я думала, девочка уже выросла и ты сможешь приехать.

— У тебя что-нибудь случилось?

— Ничего, кроме того, что мы никак не можем встретиться.

— На той неделе в Сент-Луисе состоится встреча парикмахеров. Я постараюсь подскочить туда на день или два, а потом взять отгул и поехать к тебе. Ладно?

— Может быть, и я подъеду, — вставила Кейси.

— Ты уверена, что в твоем положении стоит летать? — спросила Бланш.

— А что тут особенного? Я бы с удовольствием заглянула в университет.

— Мы обсудим это позже, Кейси. Бланш, мы все обсудим, и я тебе перезвоню.

Грэйс страшно разозлилась на Кейси. Как! Она хочет вернуться, чтобы встретиться с ним?! За ужином Грэйс решила расставить точки над i.

— Мне непонятно твое внезапное желание навестить Бланш.

— Мама, но она единственная родственница, которую я знаю.

— Ты видела ее всего однажды и то мельком в аэропорту и ни разу за все время, пока жила на восточном побережье, не заехала к ней. Правда в том, что ты хочешь встретиться с этим негодяем, втянувшим тебя в историю.

Грэйс решила резать с плеча, не заботясь о тактичности формулировок.

— Мама, это не твое дело!

— Нет, это мое дело. Это ты вернулась домой за помощью. Я не понимаю детей, которые сперва обращаются к родителям за помощью, а потом игнорируют их советы. Ты ничего о нем не знаешь, так? Он даже ни разу не позвонил тебе!

На мгновение Грэйс почувствовала вспышку ненависти к собственной дочери, ни разу не пожалевшей ее, к девочке, принесшей в ее жизнь столько боли и теперь толкающей ее на действия, которые могут погубить их обеих. Кейси внезапно побледнела как мел и, застыв, смотрела в тарелку. А Грэйс распалялась все больше:

— Он хотел отослать тебя подальше! Он не собирается разговаривать с женой, и ты это знаешь не хуже меня.

Кейси встала и шатаясь вышла из кухни.

— Кейси, вернись! Ты можешь уйти, от меня, но от правды не уйдешь!

Девушка не ответила. Она медленно прошла в спальню и бросилась на кровать. Выглядела она совсем больной. Гнев Грэйс улетучился, оставив место лишь материнской жалости. Она села к дочери на кровать и погладила ее по голове.

— Кейси, ты хорошо себя чувствуешь?

В ответ только рыдания. В молчаливой безысходности, чувствуя себя виноватой во всем, Грэйс взяла холодную руку дочери.

— Мама, — выдавила из себя Кейси сквозь всхлипывания, — мне не хочется смотреть правде в глаза, но я знаю, что ты права. Он мне не звонит. Я поеду и узнаю, как обстоят дела.

— Кейси, еще можно сделать аборт.

— Я не хочу, мама. Я решила родить этого ребенка. Как ты не можешь понять, даже если я не смогу получить Джерри, его ребенка я все равно хочу. Он изменит свое отношение ко мне и решит, что нужен нам обоим, и мы будем здесь вместе ждать его рождения.

— Бог мой, Кейси, не надо так думать! Не надо посвящать жизнь бесплодному ожиданию того, что скорее всего никогда не случится.

— А разве ты, мама, по-другому жила? У нас с тобой так хорошо получалось жить вместе. Тебе повезло с работой. Ты занимаешься делом, которое любишь. Мы жили счастливо.

— Существует разница в том, как жила я и как собираешься жить ты. Ты закрываешь дверь перед новой любовью. Я этого не делала. Все эти годы я сохраняла надежду на то, что в один прекрасный день в мою жизнь войдет любовь, появится кто-то, кто будет обнимать меня по ночам. Этого не случилось, но это могло произойти.

— И у меня будет надежда, мама… надежда и воспоминания, как у тебя. Мы обе находили тепло и покой в памяти отца.

Слова дочери вновь вернули Грэйс к тому, что ей предстоит совершить. Джерри Кейси должен умереть, чтобы освободить сердце дочери. Только тогда она сумеет начать новую жизнь. Ведь до тех пор, пока Джерри жив, он будет терзать их обеих.

— Может быть, тебе стоит немного подождать, малышка. Если уж ты приготовилась ждать всю жизнь, несколько месяцев, безусловно, не в счет. Он знает, где ты находишься. Позвони ему и поговори. Твое внезапное появление может показаться ему навязчивым, будто ты собираешься надавить на него или загнать в ловушку.

— Наверное, ты права. Так я его только напугаю.

Кейси встала и пошла на кухню.

— Пойдем, мама, я умираю от голода.

Грэйс невидящим взглядом уставилась в тарелку. А Кейси принялась есть.

Дорогая Пич!

Только что от меня уехала доктор Сабатини, и я сразу села за письменный стол, чтобы поделиться с тобой радостью. Впервые за много недель я почувствовала себя хорошо. Хорошо — это, наверное, слишком громко сказано, но, во всяком случае, не так мерзко, как обычно. Впервые я смогла произнести вслух, что Джим оставил меня, хотя мальчикам я уже об этом писала. Я обещала доктору заставить себя написать письмо кому-то не из нашей семьи и вот пишу. Я даже собираюсь отправить его по почте, что вообще-то делаю нечасто.

Не могу найти слова благодарности за то, что ты привела ко мне Кристину. Она умная, интеллигентная, добрая и тактичная женщина. И ты такая же.

Сегодня мы прогулялись с ней по саду вокруг дома. Она радуется моим успехам, и вскоре я, наверное, смогу сесть за руль, чтобы подъехать к ней в офис. Это будет не просто, но я смогу.

Хорошенько посмотрев на себя в зеркало, я обнаружила, что стала настоящей ведьмой. Поэтому сейчас я собираюсь вымыть и уложить волосы. Пока они будут сохнуть, я вычищу кухню и приготовлю сладкое к приходу Кристины Сабатини.

Еще раз благодарю тебя, моя дорогая подружка. Желаю прекрасно провести время с сыном.

Любящая тебя Лаура.

Время приближалось к полуночи, а Кирк все не звонил. Весь вечер Мэгги старалась занять себя набросками интерьера, но не могла сосредоточиться. Наконец телефон затрезвонил, и Мэгги сразу схватила трубку, но это оказалась дочь.

— Энджи, так приятно услышать твой голос… Как у тебя дела?

— Я обижаюсь на тебя. Вот уже неделю от тебя не было письма. Что случилось?

— Ну, я просто следую твоей линии поведения. Ты-то вообще ни разу не написала.

— Но я ведь звоню, не так ли?

— Да, довольно регулярно. Эй, а ты монетку не забыла опустить?

— Черт, забыла!

— Следи за речью. Может, у вас так принято, но у нас все еще считается неприличным.

— Мамочка, ты у меня страшно старомодная.

— Не такая, как ты можешь подумать. Ну, рассказывай, Энджи, как учеба?

Больше десяти минут Мэгги слушала излияния дочери о профессорах, об экзаменах, пока наконец сумела вставить несколько слов о Нью-Йорке, о Белинде Корнуол, о доме в Малибу.

— Мама, да это же грандиозно! Папа, должно быть, страшно тобой гордится.

— Увы, нет. Похоже, он сердит на меня, как и ты. Папа собрался в Японию и хочет, чтобы я бросила работу и ехала с ним.

— Что за глупость!

— И ты тоже так считаешь?

— Мама, и что ты намерена делать?

— Работать. Тебя рядом нет, заняться нечем. Не могу же я целыми днями играть в бридж и гольф.

— Папа поймет, что ты была права. Дай ему только привыкнуть к этой мысли. Мама, у нас тут собирается компания горнолыжников. Не будете ли вы с папой против, если я поеду на каникулы в горы?

— Я должна дать ответ прямо сейчас?

— Да. Надо быстрее заплатить за путевку.

— Сколько?

— Сто долларов. Но мне еще нужно новое лыжное снаряжение. Не то на своем старом запросто могу сломать ногу.

— Хорошо, я поговорю с отцом…

Мэгги поймала себя на том, что продолжает мыслить прежними категориями. Зачем ей спрашивать у Кирка денег, когда она уже сама их зарабатывает?

— Хорошо, езжай. Я велю перевести немного денег на твой счет. Сколько тебе надо?

Энджи даже растерялась. Так легко оказалось выпросить желаемое!