Всё можно было обозначить одним словом — «задница». И «она» сидела прямо напротив.

Комендант Тимофей Безрадов, толстый кривоглазый сивериец, развалившийся на покосившейся уличной лавке, держащий в одной руке громадную деревянную кружку с тёмным пенистым квасом, с блаженным видом на лице, глядел на Вертыш. Он только-только вышел из бани и сейчас в предвечерний час нежился в тёплых лучах уходящего солнца.

— Ты что, баба? — совершенно безразличным тоном спрашивал он. — Итить твою мать! Просили прислать подкрепление, а вместо этого…

— Я попросила бы вас… — начала недовольным тоном Мила.

— Что? — здоровый глаз Безрадова повернулся к уряднице. — Мы или поладим, или пошла вон!

Сказано это было хоть и грубо, но совсем беззлобно.

— Кто такая? Рассказывай! — комендант отхлебнул из кружки и довольно крякнул.

— Становой урядник Мила Огонькова. Прибыла из Новограда в ваше распоряжение для…

— Ого! Какая бравая! Как там, бишь, тебя кличут?

Мила повторила, но Безрадов, казалось, даже не услышал. Но на самом деле он был весьма внимательным человеком. За внешним ленивым безразличием, скрывалась властная амбициозная личность. Правда, со временем Тимофей несколько сдал. Его мысли всё чаще занимал небольшой надел в Молотовке, который достался ему за усердную службу от самого Ермолая Сотникова. Жена туда уже успела перебраться, обзавелась хозяйством и в письмах постоянно звала Безрадова оставить Острог, и заняться более спокойным «мирным» делом. Комендант поначалу отнекивался, вставал в позу, но сейчас уже начинал понимать, что возраст уже не тот. Пора, что говорится, и честь знать.

С лёгкой руки коменданта Милу в крепости окрестили Огонь-Бабой. Невысокая, крепкая, с характерным мужским подходом к делу. Она активно занялась реформированием самой крепости.

— Мужика ей надо! — досадовал Безрадов. — Чтобы драл каждый день, а то она со своими блаженными причудами мне уже на шею села.

Комендант частенько в разговоре поругивал Огонькову. Но всё как-то беззлобно. Со стороны это походило на стариковское ворчание.

Надо начать с того, что Острог задумывался Сотниковым, как аванпост в северной части аллода. Крепость расположили на высоком восточном берегу Длинного Вертыша в узком «горле» реки. Это был удобный, хорошо защищенный природой мыс. С востока крепость ограждали отвесные скалы, за свою непроходимость получившие название Черной Стены. С противоположной стороны было глубокое русло реки. В теплое время года преодолеть эту преграду была весьма проблематично, даже на лодках. Быстрое течение постоянно сносило их южнее. Ну и в зимнее, когда вставал толстый лёд, нападавшие со стороны реки были, что говорится, на открытой ладони. А ещё учтите высоту берега, и его естественную неприступность.

Но Огонькова, обошедшая Острог вдоль и поперёк, бескомпромиссно разгромила всю его оборону.

— Что ей там опять не нравится? — сердился Безрадов.

— Говорит, будто с юга следует сделать несколько высоких валов, чтобы…

— Да там же у нас огороды! И выпас яков… Кто, скажи мне, с юга на нас пойдёт? Гибберлинги? — плевался комендант. — Орки же на северо-востоке! А племя этих тупых дикарей-людоедов, вообще за рекой… в горах…

Огонькова приходила, спорила, доказывала.

— Я, может, и вредный старик, — говорил Безрадов, — но будь добра — убеди меня.

— Враг, коли пойдет через «горло», будет отнесён к песчаным отмелям. Оттуда по пологому склону, прикрываясь лесочком, может беспрепятственно подойти вплотную к крепости… мимо ваших огородов и…

— Залезть на стену? — ехидно заметил Тимофей.

— Ничего смешного! Вы, как военный человек должны понимать… Это крепость, или гнилая деревушка на Умойре? Огородики, выпасы… Только занавесочек в горошек не хватает!

— Ты меня ещё учить будешь? — закипел комендант. — Да ты, знаешь ли, сопливая девка, что у нас полгода жалованья не платили? Эти огороды, эти яки, которых мои ребята одомашнили, спасают всю крепость от голода. На пустой желудок особо не повоюешь!

— А северо-западную часть берега надо укрепить высоким валом, — словно не замечая возражений Безрадова, продолжала Огонькова. — Одним, но мощным по примеру умойрских замковых укреплений. Для пущей крепости, мы усилим его рядами бревен. Внешнюю часть надо сделать весьма пологой, и в высоту сажени четыре… пять…

— Ты белены объелась? Да на такие дела знаешь, сколько надо людей да средств? Казна пустая…

— Мы строим на века или так?

— Что?

Безрадов аж покраснел от злости.

— Пошла вон!

Ругались они меж собой часто. Любой другой на месте Огоньковой давно бы плюнул, но Мила была очень упрямой. Она привыкла к порядку везде и во всём. Никакого «авось», только трезвый расчёт и военная наука.

— Что, засосала Сиверия-матушка да Вертыш-батюшка? — как-то лукаво спросил Безрадов. — Вот то-то и оно! Почти всяк, кто сюда пришёл, остаётся в их полоне.

А про себя чуть позже добавил: «Но, а коли уж остался, то живот готов положить за них родимых».

Родину, конечно, не выбирают, но Сиверия, её древняя магическая земля, манила всякого прохожего да путешественника. Нет-нет, а не раз ещё возвращались… Ну, а тех, кто не понравился Сиверии, ждали суровые испытания. И даже смерть.

Безрадов и сам понимал всю верность доводов Милы, но умудрённый опытом, он знал, что на всё это ему не выделят ни денег, ни людей. Однако Тимофей неоднократно посылал Сотникову послания, где вполне умело и аргументировано доказывал необходимость помощи из метрополии.

Ермолай и сам это понимал. И если бы не чиновничье засилье в столице… Взятки, налоги и прочее, прочее, прочее… Сотников ездил в Новоград, даже был принимаем лично Айденусом, но сдвинуть чашу весов на сторону Сиверии был до сих пор не в силах.

Святая Земля — вот что сейчас занимало умы Совета. Проиграть там, значило проиграть везде. Что там какая-то Сиверия, что там Умойр, Ингос и прочие!

Но Сотников добился того, что ему развязали руки, и он активно принялся за «благоустройство аллода», так он написал в своём указе.

Получив очередное послание от Безрадова, Ермолай задумался, и решился на оправданный, по его мнению, шаг: объединение в союз всех племён, находившихся в Сиверии. Это могло не только снять напряженность на аллоде.

— Если дело выгорит, то мы поднимемся, — не раз говаривал Сотников своим сотоварищам. — Перво-наперво надо заложить порт на севере.

— Зачем? — спрашивал его Стержнев.

— Зачем? Гм! Пора нам и самим плавать на иные аллоды. Решать всё через столицу — слишком хлопотно. Там шкуродёров — тьма тьмущая… Сиверия — край богатый. Тут всем добра хватит.

Сотников снова отправился в Новоград и добился от Избора Иверского военной помощи. Тот, правда, руководствовался иными целями, чем «благоустройство аллода», но смог по-своему подсобить. И ранней весной на мысе Доброй Надежде обосновался восемнадцати пушечный корвет «Витязь» во главе с командором Гордеем Зубовым. Ему предписывалось вести «сторожевой дозор прилегающего побережья, а также заложить заставу, для грядущего сиверийского порта». В помощь к морякам также придавался отряд Защитников Лиги в тридцать человек.

Сотников, хотя внешне и не показал своего недовольства (не подобное он хотел видеть на своём берегу, да и не в таком малом количестве), но помощь Избора принял, и потом всячески способствовал обустройству будущего порта. Для этого он подвязался обязательствами с купцами Молотовки, пообещав им за денежную и иную подмогу, всяческие поблажки и выгоды.

Осенью Ермолай решил начать воплощать свой план по созданию союза меж племенами, и предпринял большую поездку по Сиверии. В Вертышский Острог он прибыл ближе к зиме. Первым делом представил нового священнослужителя — эльфийку Люсиль ди Ардер, прибывшую взамен уехавшей год назад в Молотовку Лады. И только затем начался осмотр переустройства крепости.

Сотников явно остался недоволен. Как позже выяснилось, Ермолая поразила не капитальность изменений, а недоделанность. Да и вообще…