Лузга поднял взгляд к тёмно-серому небу.

Есть такие женщины, что даются раз в жизни… Один раз. Больше подобных шансов нет, и не будет. Коли упустил — пеняй на себя.

Лузга не позволял себе ни разу вспомнить об Ульяне. Ни разу! Он гнал эти воспоминания прочь, выжигал из дальних уголочков памяти… А сегодня что-то случилось. Сегодня выяснилось, что ни одно из тех волшебных минут не пропало.

Конечно, всё вспоминалось в контексте… Ликёр, к примеру. Он сразу породил тысячи мгновений, мельчайших деталей… Улыбка, ямочки на щеках, родинка на левой скуле… жемчужины зубов… влажный язык, проникший в его рот…

О, Сарн!

Глаза пекли неимоверно. Откуда-то изнутри хлынула такая боль… Лузга еле-еле сдержался, чтобы не зареветь медведем. Хорошо, что никто не приметил выступивших слёз.

Бор щедро налил зубровки. Экспедитор с каждым словом Лузги лишь мрачнел. Он упёрся взглядом себе под ноги и молчал. И ещё пил.

— Кания была другой… Ей-ей другой! Я вам в этом клянусь, — Лузга посмотрел на Бора, потом на свою железную кружку. Он втянул носом запах зубровки и заметил: — А дальше, как идти к дому барышника Гудова, была старая винокурня… Красные ворота, оббитые медными единорогами. Очень красивые… Там мне довелось как-то пробовать ликёр… Божественный напиток. Ох, и вкуснотища!

Лузга вдруг замолчал, долго глядя на дно кружки. Его лицо вдруг посерело, глаза стали такими же колючими, как и всегда.

Он никак не мог взять в толк, отчего он, в сущности, не такая уж и поганая личность, умудрился стать наёмником у другого, возможно, тоже не плохого человека (тут, как посмотреть).

Обстоятельства? Почему именно так сложилась судьба? Кто или что виновато в том? А главное, зачем именно так всё произошло? Кому это надо?..

Лузга, или Прохор Власьев, был сыном счетовода, служившего у барышника Курилова в небольшом городке Старая Липа, что в Белокричевском уезде на древнем аллоде Великого Мага Клемента — Горуре.

Родословной похвастаться Прохор не мог, поскольку все его предки большей частью крестьянствовали на близлежащих землях. Однако же все они были людьми честными, добропорядочными и тем весьма гордились.

В памяти у Лузги навсегда осталось то, что и его отец, и его тихая заботливая мать, всю жизнь тяжело трудились. Лишней копейки в доме не было, но семья не голодала.

Вырос Прохор достаточно грамотным, и ко всему прочему был послушным и усердным малым. Отец прочил ему тёплое местечко у какого-то купца из соседнего квартала. Будущее уже было расписано до самой старости: честная работа, потом (всё зависит от усердия) и свой домик (небольшой, но уютный). Следующий шаг, как водится, добропорядочная жена и трое или четверо детей…

Надо сказать, что Старая Липа был городком со строгими благочинными нравами. Все его жители, словно посуда на полках: у каждого своё место, своя жизнь. Никто не скачет вверх, и мало кто падает вниз. Все сословия на своих насестах: дворяне, купечество, разночинцы, мещане и прочие, прочие, прочие…

Ульяна… Да, действительно милая озорная девчушка. Дочка бывшего полковника, а ныне именитого гражданина города — Топоркова Кирилла Афанасьевича.

Было начало лета. Вечером в городе становилось по-праздничному весело и шумно. На Брашной площади только-только установили помост для танцев. Обычно его сооружали именно к лету. Как раз и дни становятся длиннее, и горожане начинают дольше гулять.

Девушка стояла сама, подружки где-то затерялись среди многочисленных лавок. Прохор сразу выделил её из толпы.

Во-первых, она сильно контрастировала на всеобщем фоне. В тот момент Прохор сравнил Ульяну с цветком, одиноко растущем среди сухой блёклой травы в бескрайней степи. А во-вторых… во-вторых, такой нежной и беззащитной красоты он ещё никогда не видел. Как всякого мужчину его просто тянуло «спасти и защитить» этот чудо-цветок.

Он смотрел на неё во все глаза, отчего девушка смущённо улыбнулась. Её носик смешно сморщился.

— Ты так глядишь на меня, — сказала она Прохору, — что скоро прожжёшь дыру в платье.

Смех Ульяны был звонким, как у маленького колокольчика…

Потом были ухаживания, танцы, прогулки по Липовой улочке.

— Эй, молодые люди! — окликнул парочку лавочник возле винокурни с единорогами на воротах. — Не хотите ли попробовать… эльфийский напиток? Напиток любви!

— Какой? — улыбалась Ульяна, чуть смущаясь.

— Ликёр, — подняв палец кверху, сказал лавочник. — Бесподобная вещь! И только для вас двоих я сегодня припас бенедектин… О! Вы знаете, что в его приготовлении использовали двадцать семь особых трав?

— Нет, — честно признался Прохор.

Он видел по глазам Ульяны, что она хочет его отведать и полез в карман, тут же вспоминая, что там пусто.

— А-а, — отмахнулся продавец, — я сегодня угощаю! Не надо никаких денег… Глядя на вас… эх! Где мои молодые годы?

Лавочник протянул небольшие стеклянные рюмочки, наполненные эльфийским напитком с приятным волшебным запахом каких-то цветов.

— Ликёр… бенедектин… что значит «Благословенный», — сказал улыбающийся лавочник.

Потом были поцелуи в тихих местах. Нашёптывания, признания в любви… планы.

Ох, сколько же было планов! Даже не думалось и не представлялось, что всё может быть как-то по-иному. Кто знал, что через несколько месяцев Прохору придётся бежать… и бежать без оглядки…

Н-да, кто же не был молод! Кто не влюблялся до безумства, так чтобы душу разрывало от чувств! В такие дни и солнце светит ярче. И по ночам дышится сладко.

Однажды (это было по осени) к Прохору на улице подъехал старший брат Ульяны со своими друзьями.

— Вот что, любезный, — без всяких предисловий начал он, придерживая жеребца, — советую тебе быть поскромнее. Не про тебя кобылка-то. Ты какого роду-племени?

Прохор молчал, глядя исподлобья на масляные рожи сотоварищей брата Ульяны.

— Ты оглох, что ли? — спросил последний.

— Да он язык проглотил, — пробасил один из друзей.

— А, может, и говорить-то не умеет, — в шутку предположил второй.

— Да, он по-нашему не понимает. Может, по козлиному? Ме-е-е… Дошло?

Прохор снова промолчал, но поглядел так, что даже слепому станет ясно.

— Давай-ка повторю, — язвительно улыбаясь, проговорил брат. — У Ульяны есть и жених, и будущее её уже определенно. Смекаешь?

Прохор кивнул.

Нет, он не испугался. Ему вдруг стало обидно…

Его род, может, не такой знаменитый, как Топорковы. Но и он, и его мать с отцом, да и все его предки всегда считались честными и достойными людьми. А что до денег, так это дело наживное. Вон, и сами Топорковы разве сразу стали богатыми? Кирилл Афанасьевич воевал, на том и скопил золота да серебра.

Сказано всё это было прямо и открыто.

— Что? — лицо брата побагровело. Таких речей ему ещё слышать не приходилось. — Ты нас ровняешь друг с другом? — прохрипел он.

— Разве я сказал неправду?

В ответ просвистела плётка и на широкой спине Прохора тут же проступила длинная кровавая полоса. Рубаха лопнула, обнажая разрубленную кожу.

Маленький «шаг» — он решил всё. Можно было бы стерпеть, пусть бы ехали себе дальше, довольные, что проучили «сего пройдоху». Но свалившийся на одно колено Прохор нащупал в земле полузарытый камень.

Всегда спокойный, всегда обдумывающий свои действия наперёд, а сейчас Прохора прямо-таки подменили. Мысль, ясная как день. Она заполнила собой всё. Теряя трезвость рассудка, Прохор выпрямился и швырнул булыжник. И надо же, чтобы он попал именно в висок. Вот только не брату Ульяны… а сыну местного воеводы. Вот он тот злополучный «шаг»…

Лузга одним махом выпил зубровку и протянул кружку Бору.

— Давай последнюю, — сердито прохрипел он. — И спать! Хотя бы часок подремим…

Северянин выполнил его просьбу. Лузга посмотрел куда-то вверх в предутреннее небо, и напоследок бросил:

— Эх, думы, мои думы…

Только к обеду следующего дня удалось наткнуться на общий лагерь. Позже выяснилось, что таких заблудившихся в тумане, как мы, набралось немало.