— Искра есть у всех. Даже у зверей. А думать по иному — в корне неверно. Единственное, что отличает нас от гоблинов, так это вера в сам Дар.

— Я прошу лишь об одном: дай мне возможность снести голову этим турора.

— Это пленные. Сделаешь это сейчас с врагами, потом сотворишь с друзьями, а потом…

— Я прекрасно различаю врагов и друзей!

— Ты сейчас так думаешь. А потом всё изменится.

Я вспомнил про соляной бунт на Фороксе, о котором часто вспоминали в Торговом Ряду. По рассказам очевидцев, если бы Наместник того аллода — Иван Подвижник, был более разборчив в людях и сдержан в эмоциях, и не считал за врагов тех, кто думает иначе чем он, то никакого бунта на Фороксе бы не было. А там ведь тоже начиналось с малого: сначала боролись с врагом, а как его не стало, за оного сошли и бывшие друзья Наместника.

— И кстати, — заметил я, — даже если ты молишься иным богам, чем эти турора, то это не даёт тебе право свершать столь… столь…

Я хотел сказать «гнусные поступки», но столь высокий слог к лицу лишь эльфам.

— Не кипятись, Сверр, — подал голос самый уравновешенный в группе — Игорь.

— Ты считаешь, — подначивал Холодок, — что им можно вот так запросто придти к нам, к людям… к человеку, и обвинить его в воровстве… хотя вот эти труженики никакого дела в…

— Не надо передёргивать! Мы за золото готовы глотки не только гоблинам, но и самим себе перегрызть.

Спор был бессмысленным. Здесь не было ни одной правой стороны. Мне просто пришлось выступить на стороне людей, потому что я сам был человеком, и потому что так сложились обстоятельства. Хотя и гоблинов мне тоже не было жаль. Дело лишь в том неприятно осадке, который образовался в душе.

И вот сейчас, сидя на бочке, чистил меч и слушал «доводы разума», но теперь уже от Игоря. Он всё пытался оправдать наши действия.

— Сколько тел? — перебил его я.

— Что? — не понял Игорь.

Несколько секунд он соображал, а потом как-то смущённо пробормотал:

— Около шестидесяти, включая и Форка.

— А сколько гоблинов проживает в Уречье?

— Ну-у… тысяча. Или около того. Я слышал, что Тур говорил, будто у них воинов насчитывается до трёхсот душ. А что?

Я закончил с клинками и убрал их в ножны.

— Давай-ка, Игорь, созывай всех. Будем думать, что нам делать дальше.

Ратник понимающе кивнул и пошел к товарищам.

— Семь работников солеварни, — начал я, — да нас пятеро…

— И?

— Я о том, что нам раненых надо как-то вывозить отсюда.

— Да, без подводов и лошадей нам тут не сдюжать, — заметил Добрыня. — Далеко не дотянем.

— И что ты, Сверр, предлагаешь? — спросил Игорь.

— Гоблины могут вернуться. И это сделают наверняка. Потому надо торопиться. Отправим посыльного к Туру, пусть тот снимает лагерь и мчится сюда.

— А если гоблины придут раньше? — спросил Добрыня.

Никто не взял на себя смелость, чтобы ответить.

— Итак, кого пошлём? — спросил я, чуть погодя.

Все посмотрели на Семёна. Тот тут же побледнел и чуть попятился.

Я уже понял, что у него в голове сложилось твёрдое убеждение, что в лесу его поджидают турора. Охотник даже вжал голову в плечи.

— Ладно! — подал снова голос я. — Значит мне «выпала честь» отправляться лагерь.

— А мы? Что делать нам? — несколько растерянно спросил Добрыня.

— Ждать. И молится Святому Тенсесу или своему покровителю…

Тур долго смотрел на меня, что-то обдумывая.

— Значится, освободили солеварню? Убили около шестидесяти гоблинов? Впятером?

Стоявшие рядом с ним ратники заулыбались и начали было подшучивать, но сотник поднял руку и все снова замолчали.

В стороне лежал спеленатый тигр. Во рту у него была зажата толстая палка.

Я глядел, как нервно дёргается его хвост и как бешено вращаются глаза.

Зверь периодически пытался вырваться, но чувствуя всю тщету этих попыток, ещё больше злился, издавая жуткое утробное рычание. Рядом сидели псы. Они насторожено глядели на животное, но при этом внешне оставались спокойными, как статуи.

Тур обтёр своей широкой ладонью рот и резко встал.

— В общем, мне всё ясно, — глухо сказал он, чуть откашлявшись. — Вы двое, да ты, Егорка, собирайте лагерь. А мы закончим наше дело, а потом отправляемся на солеварню.

— Время не терпит, — сказал я.

— Как говорят гибберлинги: «Чего быть, того не миновать».

Сотник взял рогатину и пошёл к тигру. Следом отправились ратники, ну и конечно я.

— Ох, и зверюга! — заметил кто-то.

Тигр при нашем приближении чуть оживился и стал яростно вырываться. Тур подошёл первым и с силой прижал рогатиной голову зверя к земле.

— Чего ждёшь? — крикнул сотник одному из ратников.

Тот вытянул широкий нож и, наклонившись над зверем, стал как-то неуверенно колоть его в бок. Тигр рыкнул и снова попытался выбраться. Верёвки плотно обтягивали его конечности, препятствуя освобождению.

— Ещё, — потребовал Тур.

Ратник снова сделал несколько проколов. Я увидел, как на яркой оранжевой шерсти появились тёмно-красные пятна.

— Так! Возьми кто-нибудь рогатину, я сам всё сделаю.

Один из ратников перехватил палку и Тур вытянул свой нож. Он подсел прямо к голове животного и, схватив его за загривок, нанёс сильный удар в район груди.

Так продолжалось несколько минут. Тигр уже совсем обезумел от боли. В его глазах была такая ярость и злоба, что если бы он был сейчас не связан, то разорвал бы на клочки всех вокруг.

— Кажется, он уже готов, — подал голос кое-кто из ратников.

Тур снова схватил тигра за загривок и уставился ему в глаза. Сотник был так близок от оскаленной пасти, что любая ошибка с его стороны, могла стоить жизни…

— Все вы меня ненавидите, — как-то даже обрадовано усмехнулся Туча. — Все без исключения. Но я ведь не ваша мамка. Не ваша жонка. Меня не надо любить. Я этого сам не хочу. Триста лет мне это не надо! Вы пришли сюда, чтобы стать Защитниками Лиги. А если нет — валите вон! Трусам и слабакам тут не место. Не место! Ведь вы — первый и последний рубеж, о который разобьются волны Империи. Первый и последний…

Я вдруг увидел, как к лицу сотника потянулась красноватая дымка. Её оттенок был до отвращения неприятен.

И тут рука тура дёрнулась, и нож вошёл зверю в горло.

Сразу же к Туру подсел ещё один ратник. Он раскрыл мешочек и вытянул из него небольшие прозрачные камешки. Все их бросили в лужу вытекающей крови, отчего камни почти мгновенно покраснели. Нет, не в смысле, что испачкались кровью, а стали краснеть, превращаясь в «рубины».

Тур вытянул нож, а другой рукой достал из кармана веточку ели. Сотник ловко всунул её ноздри зверя и что-то забормотал. Все, что я услышал, так это слова про удачу.

— Зачем веточка? — тихо спросил я у одного из стоявших рядом ратников.

— Чтоб нас не учуял.

Едва он это сказал, как я снова увидел красноватую дымку, но теперь чуть в стороне у деревьев. По форме она походила на фигуру тигра.

Эта дымка несколько секунд стояла среди елей, а потом с кошачьей грацией «пошла» в лес, изредка поглядывая на нас.

— Всё, — проговорил Тур. — Отделите голову и оставьте на шесте. Туловище сожгите.

Ратники всё делали быстро, и вот уже скоро на длинной еловой жерди торчала голова тигра, а в огромном костре, пованивая палёной шерстью, горела его туша.

«Рубины» собрали и снова уложили в мешочек, подальше от людских глаз.

Тур подошёл ко мне и вдруг спросил:

— Ты что-то видел?

— О чём это…

— Не юли. Куда пошёл дух?

Я указал рукой.

— Он оглядывался?

— Да. Три раза.

— Хвостом бил?

— Кажется, нет.

— Кажется?

— Точно нет.

— Хорошо. Значит, простил.

— Кто? Я не совсем пойму.

Тур махнул рукой, но потом всё же сказал:

— Мстить не будет. Это хорошо. Ладно, пора собираться в путь.

— Постойте. А как вы догадались, что я что-то видел?

— Мне Бажена говорила, что только твоё присутствие отгонит прочь дух зверя.