Оборачиваюсь. Стражник лишь на мгновение замер шагах в пяти от меня, при этом глядя за холмы, где уже выскочили и бегут несколько ратников. И Первосвет с ними.

Итить твою мать! Спугнули!

А дальше, как во сне. Я вскакиваю и бросаю фальшион (такого проделывать ещё не удавалось). Клинок медленно-медленно завертелся в воздухе, догоняя спину улепётывающего врага.

Хлоп!

Удар получился плашмя, но и он, слава Сарну, помог: стражник свалился наземь. А дальше уже плевое дело…

Вытерев «кошкодёр» от липкой тёмной крови, я обернулся к подоспевшим ратникам.

— Я что вам сказал?

Наткнувшись на мой недобрый взгляд, все попятились назад. Даже Первосвет.

— Мы думали…

— Я вам сигнал подавал? Это ещё повезло, что он не успел никого предупредить.

Тут подошёл Лузга и Фрол.

— Всех? — спросил экспедитор, кивая на тела. — Ловок, шельмец!

Ему понравилось представление. Он присел подле одного из убитых и, чуть откинув одежду в сторону, стал разглядывать мертвеца.

— Что это? — он кивнул на странные, явно железные, штуки.

— Механизмы, — вспомнил я мудрёные слова. — Впервые видишь Восставшего?

— Впервые, — усмехнулся Фрол. А потом, кивнув на тело, добавил: — Баба.

— Угу, — согласился Лузга. — Сиськи ничего. Пойдут.

Экспедитор потянулся к лицу убитой и попытался стянуть маску. Сделал он это с большим трудом, а когда всё же смог, то нашим глазам открылась бледно-серая кожа иссохшего морщинистого женского лица. У неё были отталкивающие грубые черты вызывающие такое отвращение, что даже Лузга, глядевший на полуобнажённую грудь, скривился и отвернулся в сторону. Больше женская «красота» его не интересовала.

— Культисты, — буркнул Фрол, поднимаясь.

Ратники, толпившиеся вокруг, как-то хмуро глядели то на меня, то на убитых Восставших. Все их мысли читались, как в открытой книге: тут было и неприятие людей Зэм (уж очень разительно отличались от нас, настоящие уродцы), и неприятие такого хладнокровного убийства с моей стороны (им по душе открытая честная драка), да, кстати, добавь и то, что культисты оказались женщинами. А с бабами воевать — последнее дело.

Никто не сказал ни слова, все молча чухали головы, потирали бороды.

А я глянул на них всех и вслух заметил:

— Да, с вами каши не сваришь. Ну чего стоим, мечтаем?

Мы подошли к громадному высокому входу и заглянули в полумрак тоннеля. Тот поднимался кверху, а дальше, шагов через пятнадцать, уже нельзя было ничего разглядеть.

— Ну? — спросил Фрол. — Пошли, что ли?

— Не торопись, — отвечал я. — Голову завсегда сложить успеется.

Зачарованная стрела вспыхнула, и, используя её как факел, я двинулся первым. Тоннель вывел нас к громадной дыре в полу. Её дно терялось в зелёном полумраке.

— Ничего себе, — присвистнул Первосвет. — Что будем делать? Ни лестницы, ни верёвки… Летают они тут, что ли?

Я повернулся ко всем и задал вопрос:

— Кто останется здесь охранять вход?

Тишина. В лицах растерянность, у кого-то страх. Только Фрол да его сподручный выглядели бодрячками. Им бы до золота добраться, а там…

Я уже видел всю будущую картину. Находим мы это нихазово золото, тянем, как дураки в порт, типа с целью доставки в столицу, а дальше… Свою долю я, безусловно, получу, но нужна ли она мне?

Этот Фрол ещё тот… молодец! Не помогай я ему… Даже представлять не хотелось. Подлая тварь.

— Ещё раз спрошу: кто останется? Нет желающих?

— Да спустимся вместе, — начал кто-то. — Оно и легче отбиваться будет. А коли погибнем…

Погибнем?

Тихо-тихо горит пламя «факела». В его свете лица ратников кажутся тусклыми, неясными. Взгляд замер на Первосвете… Если погибнет, мне будет… будет… Надо бы его подле себя держать.

Фрол… Лузга… Этих сама судьба хранит. Видно богам они пришлись «по душе»… А такие, Бор, и живут долго. И хорошо живут. Совесть не мучает.

Экспедитор оторвался от созерцания черного зева, и упёрся взглядом в меня.

Да, придёт час, и мы схлестнёмся. А там, как Сарн положит, кому жить, кому в чистилище отбывать.

А Фрол сейчас вдруг снова подумал, что стоит не крутой развилке своей жизни. Ему и раньше не раз приходилось выбирать дорогу.

Спустимся вниз, и мир для меня изменится в который раз, — думалось ему. — Найдём мы это треклятое золото, или не найдём, а он изменится. И я изменюсь…

Перед внутренним взором снова встало лицо отца. Слышно было, как зубы заскрипели от ненависти.

— Я никогда не буду таким, как ты! — кричит маленький мальчик, глядя на раскрасневшееся от вина лицо своего отца. У последнего в руках кнут, который вот-вот опустится на спину, упавшей на пол, матери. — Не трогай её! Я убью тебя!

Оплеуха стороннему наблюдателю показалась бы слабой, но на самом деле у Фрола зашумело в голове. Пошла носом кровь и его чахлое тельце свалилось на деревянный пол.

— Я убью тебя! Слышишь?

Потом был пинок ногой. Удар пришёлся в живот и Фрол захрипел, теряя воздух. Ему никак не удавалось сделать вдох. Лицо раскраснелось, глаза стали застилать слёзы.

Да, отец сильнее. Во сто крат сильнее… Но придёт момент. Он пожалеет, ох, как пожалеет!

Тогда Фрол изменился. Резко изменился. Многим показалось, что мальчик даже стал выглядеть взрослее.

А он страдал от собственного бессилия. От того, что не в состоянии защитить ни себя, ни мать, от этого… этого ненавистного зверя…

Зверь, — Фрол снова глянул в зев ямы. — Сколько же таких зверей попадалось на моём пути? Вон очередной, — он кинул косой взгляд на Бора.

Страшный человек… Хотя, и не человек он вовсе. Такими люди не бывают. Ему всё одно, что убивать, что есть, что пить. Он зверь, подчинённый только своим инстинктам. И такого не приручишь. Это тебе не домашняя кошка, не собака. Он хищник… из тёмных чащ. Он родился таким и умрёт таким.

А я? — Фрол облизал пересохшие губы. — Я — человек… Да, я — человек. Слабый ли, сильный, умный ли, глупый — но человек! Я не жру себе подобных!

Болезненное чувство справедливости со временем переросло в какую-то фобию. Фрол этого практически не замечал, но желание бороться со «зверем» внутри «человека» с годами не проходило. И большей частью, именно поэтому Фрол стал экспедитором Сыскного Приказа. Чтобы охотиться на зло во всех его проявлениях, любыми способами, любыми средствами. Чтобы в этом мире восторжествовало слово добра… А ещё Свет…

Фрол, как ему показалось, лишь на секунду закрыл глаза. Марево прошлого снова укутало его в свои чёрные укрывала.

Отец в очередной раз был пьян. Он был настолько пьян, что не мог даже подняться. Его водянистые глаза остановились на сидевшем рядом сыне.

— Какой ты у меня… — заплетающимся языком, сказал он. — Я, как был… лет на пять старше, уже сражался… с Империей…

Фрол смотрел на отца не мигающим взглядом. Как смотрит змея на поющую птичку.

— Сражался, — браво продолжал отец, стукнув при этом своим волосатым кулаком по засаленному столу. — Чего не ешь?.. А, интересно?.. Ну, слушай…

Вино щедро полилось в деревянную кружку. На стол брызнули несколько тёмно-вишневых капель.

— Слыхал ли ты о сидении на Згорской заставе? — не смотря на хмель, отец ещё мог кое-как здраво и понятно изъяснятся. — Осталось нас тогда двадцать восемь человек… двадцать восемь… из двухсот. А я такой, как ты… нет, старше, лет на пять… или семь… Вспомнил, мне тогда девятнадцать годков стукнуло. Во, как! Девятнадцать.

Отец открыл свой громадный рот и одним махом влил туда половину содержимого итак немаленькой кружки.

— Сосунок ты ещё, спорить, — продолжил он, чуть погодя.

Фрол молчал. Он до сих пор не произнёс ни одного слова. Его глаза жадно глядели то на кувшин с вином, то на кружку, но в потемневшее обрюзгшее лицо отца. От последнего воняло, как от свиньи, но он, словно и не замечал этого.

— Загорская застава, ик!.. ик… Во, как!

Сидение на Згорской заставе — кто об этом не слышал? Один из ключевых эпизодов Тырской компании. Всех, кто устоял, кто выжил — почитали за великих героев. На них ровнялись, вспоминали в песнях. Но мало, кто знал, что пришлось пережить защитникам заставы. На какие «жертвы» пришлось идти…