34. НОВЫЕ ПЕСНИ КС. «Немало погибло ребят на фронтах, С винтовкой в руках, С цигаркой в зубах, С веселой песенкою на губах». А нынче — Мы снова подходим к боям, Как в годы Упорства и славы, И новые песни Выводит баян Друзьям из-за Нарвской заставы. Пускай по бульварам Ночною порой Несутся вприсядку И с гиком, Друг другу вручая Условный пароль, Запевочки Гопа со смыком: «Так бесперерывно пьешь и пьешь, Гражданам прохода не даешь, По трамваям ты скакаешь, Рысаков перегоняешь И без фонарей домой нейдешь». Не «Яблочко» нынче баян заведет, Нет! Глотка срывается в марше. Мою он давнишнюю песню поет Про легкое дружество наше. Ту песню, которую я распевал, — Ее затянули подростки, Она задымилась в губах запевал, Как дым от моей папироски. Товарищ, товарищ, проходят бои, Мы режемся разве что в рюхи, И скоро к перу привыкают мои Привыкшие к «ма́ксиму» руки. Но так же, как прежде, я верен боям И го́дам упорства и славы, И песням, которые водит баян Друзьям из-за Нарвской заставы. 1927 35 С После 18. Все звезды остыли, но знаю, тебе уж Доро́гой, что гнет на далекий фольварк, Такою же ночью встречался Тадеуш Костюшка, накинувши плащ и чамарк, За ним палаши небывалого войска, Шумят портупеи, как ночь под Москвой, И клонится сумрачный ветер геройства Над трижды пробитой твоей головой. «Отчизна! Не знаю я тягостней судеб, Чем эти скользящие навзничь струи, Кто шаткою ночью ту землю забудет, Которую кровью и потом поил». Отчизна! Но, впрочем, невнятны названья: «Отчизна», «Отечество», «Родины дым» В стране, где глухая тропа партизанья Сегодня следом легла молодым. И вот стеариновый меркнет огарок, Торопится дюжина жбанов и чарок: «Польша от мержа до мержа, Мать Ченстоховская, ты ль Тонкими пальцами держишь Знамени польского пыль». Вместо 21–22. За пустошью цвета застывшего воска Встает арьергард незнакомого войска. Прислушайся! Это не ветер, а отзыв, Мешая границы, дороги, мосты, Сливает текстильные фабрики Лодзи Со сталелитейною вьюгой Москвы. 41. ТЕРРОР «Звезда», 1929. № 1. От кинжала, который за вольность Подымают в дворцах королей, От мужицкого бунта на волость Уходящих в безвестность полей, Над путями любого простора, Распростертыми в мгле и в пыли, Где стучат гильотины террора Восемнадцатым веком земли. Но не так, исподлобья ощерясь, Как лавина срываяся с гор, Христианство свергавшая ересь Подымала на церковь топор. Так ночами прошла поножовщина В безалаберный лад кистеней, — Талым следом метет пугачевщина, Бьют дреколья с киргизских степей. Он проходит вдоль снежного поля. Волчьим следом ложится заря. В эту полночь «Народная воля» Обрекает на гибель царя. Но романтик, мечтатель и спорщик Слышит ветер с далеких сторон, И хранит дина́мит заговорщик, Террористом становится он. И за грохотом царской кареты Он последнюю бомбу берет, Эти легкие руки согреты: «Хорошо умереть за народ». Сумрак смертью и гибелью дразнит, Но пускай вырастают во мглу Эшафоты отверженной казни, Барабаны стучат на углу. Есть террора последняя мера: То надменная смерти латынь, Что врывается в гром Робеспьера, В нескончаемый треск гильотин. Над путями любого простора Это снова обходит века Угловатой походкой террора Нестихающий гром ВЧК. Разве ты этой песни не знала, — Там Республика строит полки, Там проходят столы Трибунала, Моросят на рассвете штыки. Самый дальний, неведомый правнук! По-другому деля бытиё, Так проносим мы заговор равных Во бессмертное имя твое. 1929 43 «Красная новь», 1930, № 7 Вместо строфы 1. Демократия, сумеречный сон, Истерзанная пулями стихия, В парламентский оледенелый сонм Уже вступала запросто Россия. После строфы 2. Так вся страна — дешевые подмостки, Провинции полуночной урон. Четыре бьют хвоста четыреххвостки От четырех отверженных сторон. |
