16. «Вот родная земля за Леной…» Вот родная земля за Леной. Кони ринулись с высоты. Восьмигранная мать вселенной — Так зовут тебя якуты. Как прозрачны речные воды, И отборны твои леса, И богаты в горах породы, Ослепительны небеса! И тропа отступает, пятясь, Снова песня поет в груди, На обломанных соснах за́тесь — След пробившихся впереди. След прошедших в тяжелых катах Над раздором лесных путей, По кандальным дорогам каторг, По тропам сорока смертей. Хоть уйду от тебя далеко, Хоть не той судьбой заживу, Всё же в сердце стучит Олёкма, Кони мнут по лугам траву. А тайга убегает в горы, Студенеет страна отцов, И светлы на заре просторы Всех пустынных ее гольцов. 1933, 1937 17. «Года прошли — и сердцу пособили…» Года прошли — и сердцу пособили, И жар остыл неукротимых лет, По наледям моей родной Сибири Прошел мой путь, как узкий лыжный след. В глухую ночь в тайге кричит сохатый, За много тысяч верст он слышит соловья. Так я иду, кругом снегами сжатый, Но знаю, близко выручка моя. Два-три словца, в которых бродит солод, Оставлю я иль песенку одну,— В седой тайге, где звездный край расколот, Всё будут славить девушки весну. И может быть, среди других, мне равных, Пройду походкой медленной своей, И невзначай строку повторит правнук, Когда в снегах, как в думах, Енисей. Ведь свет гостил в тех песнях небогатых, Придет пора — я другу принесу Сказанья давних дней о кедрах и сохатых, Тайги сибирской дикую красу. И этот край, прославленный и зримый, Где каждый колос выстрадал я сам, Как часть твоей судьбы неповторимой Я по складам потомству передам… 1933, 1939 18–21. ВОСПОМИНАНИЯ 1. «А на острове дальнем, где белое полымя вьюг…» А на острове дальнем, где белое полымя вьюг, Вспоминаю тайгу и ночную тоску перелесиц, Поторжные дороги, как лето, уходят на юг, И как ложка кривая — над старыми юртами месяц. В соболиных следах потеряется след бурундучий, Кренясь, вновь пробегают над брошенным прииском тучи. Смута желтых снегов. Над озерами лед голубой. В дымный край мерзлоты позабытый уходит забой. Приискатели спят. Страшен прииск богатый в ночи. С фонарями «летучая мышь» пробегают вдали копачи. Человеческий фарт. Человеческой жизни удача. Якуты постоят и на север уходят, судача. Вдруг заржала кобыла, бежит жеребенок ее, Это пулю ведет по коротким нарезам ружье. Я ребенком еще по дорогам Сибири прошел. Душны ночи ее, а заря — огуречный рассол. Помню яркие звезды и воздух как порох сухой. Мимо летников братских, где кормят нас жирной ухой, Мы уходим на север — ветер каторжный шастает прочь, И с любой стороны наступает на прииски ночь. Нам якут говорил: «Я рубахой клянусь, что не спятил, Чертов сын в красной шапке, над пихтой подымется дятел — И, как рог, не промерзнет то дерево. Ветви его серебря, Так, без стуку, над ним пролетит молодая заря». Что же, сердце мое, ты опять меня смутой томишь? Ведь уже отшумел по далеким болотам камыш, И другая тайга от оврага бежит на овраг, В экскаваторном шуме и яростной поступи драг. 1933 2. «Заплетается вновь в перелесках весенняя вязь…»
Заплетается вновь в перелесках весенняя вязь. Снова горы багряные рвутся ко мне, громоздясь. Полуденник скользнет — не пройдешь, не отыщешь соседства. Теплый ливень в гольцах. О, мое бесприютное детство! Одиночество сердца, не знавшего детства. Глухие Завитимские дали. За прииском — грохот телег. В десять лет из отцовского тесного дома побег. О дорожные камни изранены ноги босые. И где путники пели — там след мой короткий прошел. Злая хвоя в тайге осыпалась на дикое поле. Мимо душных становий и черных загубленных сел Я, как странник, прошел и узнал всю страну поневоле. Песню пел мне шахтер о страданиях каторжных лет, Пел рыбак, что до света в озера закидывал невод, Как зажжется в снегах на соленых озерах рассвет. Крепнет в сердце моем это властное слово напева. То, что слышал тогда от солдат и прохожих людей, От сказителей верных, в ночи, на дворах постоялых, — Стало радостью сердца, и лучшею песней моей, И свершеньем судьбы, и началом надежд небывалых. 1937 3. «Что же, я знаю, рассказы твои пособили…» Что же, я знаю, рассказы твои пособили Радости первой, и воле, и доблести всей. Каторжный ветер кружил по размытым долинам Сибири… Реки сибирские: Лена, Иртыш, Енисей. Сердце вселенной, открытое вечному шуму Хвойных лесов и грустящих о полюсе рек… Зоркий охотник таил вековечную думу. В лютых пожарах кончался прославленный век. Мамонты ходят на древние стены Китая, Режет глаза поднебесная темная синь, Зыбким узором снегов азиатских пугая, Льдами морей и песчаным безлюдьем пустынь. Детство свое перечту, как старинную повесть. Стонут орлы, и поблекла трава в сентябре. Поле в цветах, и безоблачно небо, как совесть. Я ли тот мальчик, который грустил на заре? 1937 |
