160. ОКА Ока — название реки И человеческое имя, Хранят речные тростники Мечту, забытую иными, О том, что может человек Жить многократно, оживая В названиях певучих рек, Текущих по родному краю. Живет певучая река, И наудачу, как в былине, В зеленом платьице Ока Бежит по голубой долине. Конец 1930-х годов (?) 161. СТЕПИ Сокол злой кричит, А костры горят, А весной ключи По степям кипят. Я в степях тех был, Тем путем скакал, Из ключей тех пил, Соколов пускал. Ковыли да соль, След моих охот. Ты скажи, отколь Старый друг придет? Конец 1930-х годов (?) 162. «Есть поколенья…» Есть поколенья, Что горят в огне, Живые звенья Небывалых дней, Они связали Тысячью узлов Былые дали И заветный зов Времен грядущих, Чей придет черед… Наш флаг не спущен, Мы зовем вперед. Уйдем из жизни, В ад уйдем иль в рай, На кладбищах рядами В синий май Уляжемся, а внуков наших дети Всё будут ждать И за чертой волнующей столетий Припоминать, Листая наши книги В крови, в пыли, Каких времен какие сдвиги Тогда прошли. И душам чистым, нежным Я дать хочу Ту силу, что влекла огнем мятежным Меня к мечу, Что победить дала мне силу смерти, Вела нас в бой, Что в будущем разметит и расчертит Простор земной, Чтоб мир цветущим садом стал… И не моя вина, что не застал Я тех времен безмерной синевы… Но за меня прославьте землю вы. Конец 1930-х годов (?) 163. «Есть страшный сон самоубийства: вдруг…» Есть страшный сон самоубийства: вдруг, Взглянувши вниз, увидеть сонный луг, Где спит вьюрок и вьется горный щур, Тропинку узкую, бегущих к дому кур, Дымок далекий, бережок реки, И — ринуться туда, ломая позвонки. Но вот взгляни: тропа, по ней ты раньше брел, Теперь идет по ней подстреленный орел, Он выступает, крылья волоча, Как гренадер, всё с правого плеча, И смело смотрят в пропасть с высоты Голубоглазые альпийские цветы. Смертельно раненный навылет пулей в грудь, Ты тоже должен так бестрепетно шагнуть. Конец 1930-х годов (?) 164. «Что сделал я? Немного песен спел…»
…Что сделал я? Немного песен спел, Измученный работою поденной, — Негаданно мне выпавший удел. Я так мечтал: вот напишу-де повесть, В которой будет всё: и крупный план, И мысль, и стихи, и вдохновенье — то есть Подобие «Полтавы» и «Цыган». Я оглянулся. Холодно и пусто. Неужто ж, дело сделавши на треть, Стать обреченным смертником искусства, Навек в журнальной смуте умереть? А может быть, довольно и того, что, Своим старинным штемпелем гордясь, Мои стихи пройдут в века, как почта, Которую задержит наркомсвязь. Историк сверит надпись на конверте, Потом, письмо на время отстраня, Разыщет дни рождения и смерти И в свой некрополь занесет меня. Конец 1930-х годов (?) 165. ПРЕДВЕСЕННЕЕ На поляне прогалины черные, Словно галки на мокром снегу, Предвесенние тени узорные Никогда разлюбить не смогу. И на сердце так радостно, молодо, Если слышу опять по весне Чистый звон телеграфного провода, Словно тихий твой голос во сне. 1940 166. ИЗ ПИСЬМА Где теперь ты? В бегущих годах? В реве ветра? Иль в зареве диком? Иль в старинных родных городах? В Белозерске? Ростове Великом?.. Вижу ветхий бревенчатый дом, Где скрипят под ногой половицы, Где в озерный большой водоем На заре северянка глядится. Там бегут по ложбинам ручьи, И теперь на любом перекрестке Суета — прилетели грачи… Лишь вчера опушились березки. В этом крае хозяйкою ты, Край твой светел, и тих, и обширен, Облака на рассвете чисты, Словно говор московских просвирен. А на тысячу верст — погляди! — Голубеют озер перекаты, Над дорогами пляшут дожди, Плавят золото в небе закаты. Я на дальней живу стороне, Скоро год уж, как длится разлука, Почему же не пишешь ты мне? Что тебе моя песня и мука? Завтра вечером в школу придешь… География первым уроком. И обступит тебя молодежь — Всё расспросы о мире широком. Будут спрашивать, где бы сейчас Побывать ты хотела в России. Устремишь ты в раздумье на класс В этот вечер глаза голубые, И украдкой покажешь ты им Дальний остров на северном море, Где навстречу огням штормовым Парус мой промелькнет на просторе. 1940 |
