146. ДРУГУ О друг моих мальчишеских мечтаний, Как счастлив я, что снова ты со мной, Что можно здесь, над гулкими мостами, Услышать голос юности былой. В лесах кедровых зори золотые Горят в кистях зеленой бахромы, Тогда мы были мальчики смешные… Скажи, о чем порой мечтали мы? Ведь, может быть, о тех мечтах, с годами, Когда другие юноши придут, Поведает построенное нами, Наш праздничный, но ежедневный труд: Строка стиха, написанная мною, Река, вчера открытая в тайге, Пергамент, бывший тайной вековою, Что ты прочел на древнем языке, И первый стратостат, что сохранится Предвестьем новых, сказочных дорог, И памятник чекисту на границе, Где старый друг в сырую землю лег. 1938 147–152. СМОЛЬНЫЙ В НАЧАЛЕ 1918 ГОДА 1. «В заливе Финском шторм, и снова…» В заливе Финском шторм, и снова Огни сигнальные горят. Зовет меня родное слово, Как слепок замысла былого, Как чистой музыки раскат. Полнеба в свете небывалом, Нева огнем озарена, И весь залив раскрашен алым, И порознь — каждая волна. Тяжел Невы гранитный пояс. Бегут в туман прожектора. Ведет матрос по звездам поиск, На взморье горбятся ветра. Страшна штормов осенних ярость, И кажется издалека, Что воду пьет, пригнувшись, парус, Что в город ринулась река. Приди ко мне, воспоминанье, И запах времени вдохни, Разлей вокруг свое сиянье И сквозь земные расстоянья Теперь в глаза мои взгляни. Опять зовут родные дали… Как наша молодость светла! Нет, не по книгам мы узнали Твои, История, дела,— Мы шли с тобой в пути раздольном Из часа в час, из года в год, Рассвет, не меркнущий над Смольным, Доныне в памяти живет. 1935, 1948 2. КОМНАТА ЛЕНИНА К СМОЛЬНОМ Край белой ночи — город, вознесенный Над низким финским берегом. С утра На тихом островке горит огонь зеленый. Осенний, темный час. Туманная пора, Когда томят тоской сигналы штормовые, Когда идет река на приступ вековой, Когда на площадях горят костры ночные И пляшет на волне огонь сторожевой. Полночный Петроград. Гремят слова декретов. Зовет своих сынов земля большевиков, И Ленина лицо глядит со ста портретов, И в Смольный шлет народ надежных ходоков. По снегу и по льду, голодные, босые, Они идут к нему из дальних сел России. Они ему несут волнения свои, Заботу жизни всей, заветные мечтанья, И радости свои, и горькие страданья, Любовь несут ему — и нет сильней любви. И он везде живет — о нем повсюду толки,— В полночный тихий час над берегами Волги, На родине его, в его краю родном, Солдаты говорят о встречах с Ильичем. Есть в Смольном комната. В заветный этот год Крестьянским ходокам она была знакома, Здесь начат был тогда великих лет поход, И вождь подписывал декреты Совнаркома. Идут отряды вдаль, во мгле костры горят, Шумит метель в ночи по селам и равнинам, Одним своим крылом накрыла Петроград, Другое занесла над Киевом старинным. Но всюду на часах красногвардейцы. Мгла Прорезана давно огнем зарниц багровых, — Россия поднялась, по-ленински светла, Для исполинских дел и для свершений новых. Как слава вечная невозвратимых лет Осталась комната Предсовнаркома в Смольном, И смотрит экскурсант с волнением невольным В вечерние часы на ленинский портрет… Есть в нашей простоте особое величье. Вот на столе письмо, — и это жизнь сама Потомкам воссоздаст его души обличье В каракулях простых солдатского письма. 1936 3–4. НЕКРАСОВ
1. «Некрасов… и вот начинается детство…» Некрасов… и вот начинается детство: Ненастная осень, костры за рекой, В тех песнях, что часто слыхал по соседству, Твой голос был сызмальства голос родной. Забыть ли про то, как старик ярославец (Саженные плечи и брови вразлет), Струны балалайки заветной касаясь, О двух коробейниках песню поет. На синем рассвете и в сумрак вечерний, В холодных раздольях родной стороны Лесные просторы сибирских губерний Некрасовской вольною песней полны. От лжи виршеписцев, посредственной, узкой, Уводит народной мечты торжество, В былинном укладе поэзии русской Живет самобытное слово его. Где русскою песней и русскою речью Полны города, да прославится вновь Поэт, не забывший тоску человечью, Но прежде всего возлюбивший любовь. |
