58. «Старый сон мою пытает душу…» Старый сон мою пытает душу, Ночь в саду сырою вешкой бьет, — Спят просторы ста морей, и суша, И тяжелый стан озерных вод. Жизнь идет — и всё уносят годы, Тяготят и тихо старят сны. Полые, взметнувшиеся воды, Дни моей неведомой весны. Только разве памяти не стало Помянуть минувшее добром? Молния мне сердце рассекала, И катил ко мне лафеты гром. На полянах поднимались травы, Судорогой сердце мне свело. По степям форштадты и заставы Небывалым снегом замело. А от снега волосы седеют, Редечка-ломтиха не горька, Облака пролетные желтеют, Как разводы твоего платка. 1931 59. «Искатели таинственных цветов…» Искатели таинственных цветов, Не вписанных в тома энциклопедий, Во снах мы видим чашечки из меди, Тычинки из литого серебра, Ночных цветов зазубренные тени. Мы видим сны, и сотни поездов, Товаро-пассажирских и почтовых, Всегда служить ботанике готовых, Спешат к лесам, где бурые медведи, К озерам, где разрезана жара Грудными плавниками осетра, Где волны моют белые ступени. А жизнь пройдет по сотням переправ, По мхам болот и по распутьям сопок, Чтоб из безвестных человеку трав Могли родиться каучук и хлопок. 1931 60. «Ты в светлые воды в то утро смотрелась…» Ты в светлые воды в то утро смотрелась, Сквозным отражением плыли леса, И пламенем черным заря разгорелась, И горькая сразу легла полоса. Пусть годы проходят, — спокойная зрелость Уже заглянула, туманясь, в глаза. Пора расставанья — в холодной невзгоде, В минуту последнюю только взглянуть На лодку, что пляшет в родном ледоходе, На пламя костра и на брошенный путь, — Как лебедь на взлете, шумит половодье, И тлеет в разводьях зеленая муть. Услышать твой голос — на брошенных пожнях, На злом ледоплаве, в разливе зари,— Предвестьем разлуки и странствий тревожных Недаром казалось мне время любви. Неужто в горах, на распутьях дорожных Померкнут печальные звезды твои? Сады расцветут, — от трезвона черемух Проснется до света твоя сторона, Но встретит меня дымных гор окоёмок, — И там в половодье шумит тишина, И там, по названьям цветов незнакомых, Узна́ю безвестных друзей имена. Так! Быть однолюбом, не помнить невзгоды, В заветную пору, в медвяных краях Увидеть высот заповедные своды, Окликнуть тебя — и услышать в горах, Как ты отзовешься сквозь версты и годы — Любовь, победившая горе и страх! 1932 61. «В цветах запоздалых нескошенный луг…» В цветах запоздалых нескошенный луг, Снопы выгорают на ниве, Ты песню печальную вспомнила вдруг, Предсмертную песню об иве. Загадочна песня и странно-дика, Бегут по раздолью обрывы, Крылом лебединым мелькнула рука Над веткой загубленной ивы. Ты хочешь понять ее, смысл ее, И муки ее, и надрывы, О, как отразилось навек бытие В значеньи Шекспировой ивы! Ведь ветка прообразом жизни была В ее нескончаемой силе, И вот почему так печально-светла Прощальная песня об иве. Ведь ива от веку считалась людьми Живучей, упорной, счастливой, — И вот почему так рыдала, пойми: Ведь с жизнью прощалась, не с ивой… 1932 62. «Как ты в жизнь входила?..» Как ты в жизнь входила? Весело? Легко? Иль тоска бродила Где-то глубоко? Или просто — в светлом Платьице своем Шла ты вместе с ветром, С песней о родном, С зорькой золотою На большой реке, С ивовой простою Веткою в руке? 1932 63. «Мы в зеркало ручья глядимся…» Мы в зеркало ручья глядимся. Вдали зарницы на лугу. Лишь в целостном его единстве Я облик полдня сберегу. Он здесь во всем — в очарованье Лесов и скошенных полей, И в чистом, медленном дыханье Суровой спутницы моей, И в том стихе, что будет сложен, — И он в единстве том живет — Как это зарево тревожен И светел светом этих вод. 1932 64. «Я жалобу всегда скрывал…» Я жалобу всегда скрывал — Мужское, властное начало Мне вслух грустить не позволяло, И, стиснув зубы, я страдал. Так почему ж сейчас слеза Какой-то странною напастью От полноты земного счастья Туманит медленно глаза? 1932 |
