2. АГРАФЕНА ДОРМИДОНТОВНА Огнями холмов называются звезды На бегущей к морю сибирской реке. Там очень густой, удивительный воздух И утки таятся в густом лозняке. К вёдру комар толчется, вызванивая, Прямо на медведя летит, не таясь. Какого вы имени, какого звания, Чьи будете вы, комариный князь? Проезжий лошадник на ярмарку мчится, Конь ступит в болото — и со страху храпит… Во дворах постоялых вовек не приснится, Чем славится город Ирбит. А чем же он славен, скажи между нами? Так-то Ирбит не виден собой… Твоими глазами, твоими бровями, Аграфена Дормидонтовна, твоею красой… Повадкой твоею, когда ты в пляске Плывешь по земле — словно лебедь летит,— И люди завидуют, будто в сказке… Вот чем славен город Ирбит… <1957> 13. НАДЕЖДА Всё мне кажется, пишутся где-то Те стихи, что мой внук затвердит, И в тетрадь молодого поэта Великанское утро глядит. Начинает он дело большое, За которое браться — беда, Знать не будет он сердцем покоя, Не узнает вовек, никогда, Что такое довольство собою. Днем и ночью мучительный труд. Он дорогой пройдет стиховою, Как по горным вершинам идут. Альпинисту ведь все-таки легче: Взял вершину — садись, отдохни. А ему и укрыться-то нечем, Ведь на сердце не будет брони. И придется седеть молодому И за жизнь кровью сердца платить, Потому что вовек по-другому Стихотворцу не следует жить. Тяжело? Мне еще тяжелее, Хоть я только прохожий, — не трусь, Приходи, приходи поскорее, Первым низко тебе поклонюсь. Приходи, приходи поскорее, Приходи же в родительский дом, Что зовется отчизной… Стареют Без тебя мастера над стихом… <1957> 14. ПЕСНЯ («Зима, и повсюду сугробы…») Зима, и повсюду сугробы, И всюду костры на пути, И надо помучиться, чтобы По старому лесу пройти. Всё кажется нынче легко мне, Хоть щеки мороз мне обжег, — Ведь снова я молодость вспомнил, Услышал ее говорок. И вышел я в ночь снеговую, Надел нараспашку пальто, Я песню придумал такую, Какой не придумал никто. Я всё ее нежу и холю, Держу под руками в тепле, Я дал ей и разум, и волю, И право бродить по земле. Впервые она оглянулась, И нет, не печалит ее Моя бесприютная юность, Беспутное счастье мое. Иду я в заветные дали, Где небо в вечерних кострах, И старость ее не печалит С лихой сединой на висках. Ведь с песней заветной, покуда Живу на земле снеговой, По свету скитаться я буду, Всегда она будет со мной. <1957> 15. ЛЮБИМАЯ КНИГА
Как ржаную ковригу, В свои руки беру И держу эту книгу На холодном ветру. Сладко бродит в ней солод, Теплый запах ржаной, Стих по-прежнему молод, Стих совсем молодой. И звучит в нем дерзанье, Разговор озорной, В каждом слове — сказанье О сторонке родной. Жить тебе, жить не старясь, Каждой строчкой своей, Будешь вечно как парус На просторах морей. Подымать за собою, Как могучий прибой, Вечно звать к непокою На гряде огневой. <1957> 16. БАГРИЦКИЙ Тридцатилетье с той поры прошло, С тех дней тридцатилетье миновало, Взгляну назад — становится светло, И вижу всё — от земляного вала, От нашей первой встречи до того Последнего простуженного часа, Когда в снегах проезда твоего Сто конников тебе навстречу мчатся, Чтоб выручить, чтоб вырвать, чтоб спасти, Чтоб гроба не было на колее знакомой… Но встретили нежданно на пути Усталого седого военкома, И безнадежно он махнул рукой, И стало тихо в каменном проезде, Где слабый свет разорванных созвездий Струился слабо теплою зимой. Но не созвездья помню — тихий дом, Где пел ты, сидя на тахте широкой, И говорил мне иногда с трудом О зрелости, до боли одинокой… А мальчики-поэты — те всегда К тебе стучались с первыми стихами… И проходили дружные года, Перекликаясь на рассвете с нами. Но бьют часы. Уходит человек. Другой глядит печальными глазами И маленьких двух рыбок прямо в снег Роняет вдруг дрожащими руками. Они поэту не нужны теперь… Напоминает сердцу о печали Распахнутая настежь дверь В ту комнату, где песни отзвучали. 1957 |
