Степь легла от Оренбурга

Голубой межою,

Туча черная, как бурка,

Висит за рекою.

Далеко в степи кайсацкой

Ковыльное поле,

А попутчик машет шашкой,

Поет он о воле.

Иль увидел он в долине

Аул неприметный?

Ночь над озером раскинет

Шатер разноцветный.

Звезд на небе очень много,

Да не легче горю,

Пролегла в песках дорога

К Аральскому морю.

То в долине, то в овраге

Нетронутой новью

Скачут конники к ватаге,

К рыбацкому зимовью.

Дождь в краю том несчастливом

Пахнет горькой солью,

Снова путь ведет к обрывам,

К тихому раздолью.

Над тобой горит зарница,

Сторона глухая,

Скоро ль весточка примчится

Из родного края?

Враг решил меня обидеть

В грозную годину,

Как хотелось бы увидеть

Мою Украину…

Снова юность призывает

Молодою речью,

Плывет туча грозовая

Над старинной Сечью.

Ты неси ее далече,

За поля седые,

В этот тихий, ясный вечер

Неси до России.

Чтобы барщины, недоли

Не было в помине,

Светлой воли в чистом поле

Дала б Украине.

…Так Шевченко едет степью,

Оренбургским склоном,

По тому великолепью,

По кустам зеленым.

Саксаулы ночь колышет,

Гуси мчатся к морю…

Вдруг Тарас Григорьич слышит:

Проиграли зорю…

Вон костры горят в тумане…

После злой погони

Спит солдат на барабане,

И заржали кони.

А трава в ту ночь примята

Колкими дождями,

У заснувшего солдата

Ранец за плечами,

Ус, прокопченный махоркой,

Подбородок бритый…

С чистою водой ведерко

Попоной закрыто…

Расседлали коней, тотчас

У костра заснули,

На просторе звездной ночи

Шатры потонули…

Ночью сон поэту снится:

Лодки за горою.

Днепр широкий серебрится

Лунною порою.

Будто кто-то снова кличет

Давнюю отраду:

«Тече річка невеличка

З вишневого саду».

Вновь пройти б вишневым садом

На ранней зарнице…

Просыпается, а рядом

Лишь зола дымится…

Стук немолчный барабана…

На краю обрыва

Чья-то песня из тумана

Кличет сиротливо:

«У степу могила

З вітром говорила:

Повій, вітре буйнесенький,

Щоб я не черніла…»

Может быть, земляк давнишний

Тот солдат усатый,

И встречались с ним под вишней,

За отцовской хатой…

Снова едут по равнине

Оренбургской степью…

Словно каторжник, он ныне

К ней прикован цепью…

Веял ветер с лукоморья,

Туманились дали,

А за тощей речкой Орью

Ковыли мелькали.

И молчал он, лоб нахмурив,

В этот день суровый…

На Урале город Гурьев,

Край солончаковый…

Словно в ночь набедокурив,

Разошлися тучи,

Обступили город Гурьев

Небесные кручи.

И струится над землею

Свет зеленоватый,

Белы скаты за рекою

Как родные хаты.

Как полынь, сухая горечь,

Желтый край обрыва…

«Погляди, Тарас Григорьич,

Под копытом — ива…»

И глядит он: на дороге,

Черной, каменистой,

Хоронясь за холм отлогий,

Прутик лег пушистый.

Ах ты, ива, словно в детстве,

Смотришь, в воду свесясь…

Колдовал в родном соседстве

Ошалелый месяц…

Не забыть вовек былого,

Молодого круга, —

Словно встретилася снова

Давняя подруга.

Взял он иву-полонянку,

К седлу приторочил,

На разводьях спозаранку

Путь в степях короче.

То ли месяц на крыльцо

Смотрит ночью пестрой?

То ль колодника лицо,

Изрытое оспой?

«Наметет метель снега,

Истомивши мукой,

И вопьется в грудь нудьга

Лютою гадюкой.

Днепр, не ты ли обо мне

Плачешь ночью снежной,

В незабвенной стороне,

Мой крутобережный?»

Будто хата на Днепре,

В Гурьеве стоянка.

Выходила на заре

Девушка-белянка.

Волны светлые кудрей,

Гребешок узорный,

Платье светлое на ней,

Полушалок черный.

Отчего ж теперь слеза

Грусти одинокой

Набежала на глаза

С милой поволокой?

На приезжего глядит,

Смотрит сиротливо

И задумчиво твердит:

«Ива моя, ива…»