Наряды обступали, как враги, так и просились в руки. «Примерь меня, и меня…», как будто хотели навсегда захватить темноволовую красавицу в шёлково-бархотный плен. Но надо было спешить. Каждый день теперь непредсказуем. А в бараке скоро проснутся. Не время сейчас крутиться у зеркала.

Тем не менее, Нина все-таки решила на минуточку остановиться у озера.

Черные лебеди всё так же величественно и грустно скользили по темной глади, медленно поднимали и опускали красные клювы. Зеленые листочки нелепо оборвавшимися юными древесными жизнями плавали по озеру и казались похожими на потерявшиеся в океане кораблики…

…Бульона и мяса хватило еще и наутро. Подкрепившись, узники выбрали себе из ряда велосипедов, стоявших у стены дома с голубятней, по одному и поехали в сторону Лангомарка.

Толком ездить на велосипеде Нина не умела. Как-то пару уроков ей дал Габриш, но этого оказалось не достаточно, чтобы уверенно держаться в седле совсем ещё новенького двухколёсного голубого красавца. Иван со старшими сыновьями, как оказалось, ездить на велосипеде умели, и даже, к удивлению Нины, Надя и Павлик управлялись с велосипедом лучше неё.

— Пока все были на работе, Ирма и Курт давали нам покататься на велосипеде, объяснил Павлик в ответ на пристрастные расспросы Нины.

— Это ещё что, — похвалился Илья. — В Брянске мы на велосипеде с рамой катались, — провел он рукой от седла к рулю, показывая, где находится эта самая рама. — Так на них кататься тяжелее.

— Упадешь, так уж упадешь! — подтвердил Володя и уехал вперед.

Иван с остальными детьми поспешили за ним, оставив Нину далеко позади.

Велосипед по-прежнему не слушался, но скользить по узкой лесной дорожке было легко и приятно. Семейство Ивана уже скрылось из виду.

Тёплый ветерок колыхал деревья в такт многоголосому утреннему птичьему концерту.

Девочка хотела было окликнуть уехавших вперёд, но переднее колесо наскочило на толстую ветвь. Беспомощно попытавшись проехать по воздуху, велосипед, как норовистый конь седока, сбросил девочку в кусты.

От неожиданного удара в глазах так и заплясали солнечные зайчики.

Нина потёрла ушибленное место и, морщась от боли, поднялась на ноги. На коленке сквозь белую, чуть подрумяненную весенним солнышком кожу проступало уродливое синее пятно.

Откуда-то из-за деревьев доносилось нестройное пьяное пение.

Девочка взяла велосипед за руль и, прихрамывая, сделала несколько шагов.

Из-за поворота, за которым скрылись её спутники, лихо наклоняясь набекрень, выехала тачанка.

Навстречу ехали двое — щуплый блондин и здоровяк с залихватскими рыжими усами. Обоим мужчинам было лет по тридцать пять.

Два вороных скакуна быстро отбивали дробь копытами.

— Эх, тачанка-растачанка,

Наша гордость и краса! — разносилось по лесу.

Пьяный дуэт вдруг резко оборвался.

— Стой, девочка! — рыжеусый с неожиданным для пьяного проворством соскочил с тачанки.

Второй, лениво развалившись на устилавшем её брезенте, наблюдал за происходящим с выражением предвкушения в уголках глаз и пьяной ухмылкой.

Нина остановилась под пристальным и почему-то враждебным взглядом возникшего перед ней, как хищный зверь, здоровяка.

— Ты кто? — подошел он ближе.

Голос офицера был таким же недоброжелательным, как и взгляд.

— Я русская, — Нина сама удивилась, как неуверенно прозвучал ее голос, как будто перед ней вдруг появился сам Гитлер. Но от короткого ответа, который, казалось бы, должен был настроить более дружелюбно этого русского бойца, хищный зверь вырвался одним прыжком из мутной глубины его глаз.

— Ах ты сука! — подошел офицер уже вплотную, так что девочке пришлось попятиться. — Немецкая проститутка!

Девушка молча хлопала ресницами, а обвинитель по-прежнему смотрел на нее с презрением и ненавистью во взгляде.

— Сбежала с немцами! — продолжал он, пьяно покачиваясь. — У меня и сестра здесь. Такая же…!

Рыжеусый нецензурно выругался и презрительно сплюнул сквозь зубы.

— Тоже с немцами, сука, сбежала. Если встречу ее — вот этой самой рукой застрелю.

Для убедительности рыжеусый офицер потряс в воздухе увесистым кулаком.

— Иди! — отрывисто бросил он в завершение пьяной тирады, показывая кивком головы на дорогу.

Нина сделала вперед несколько шагов, оставив тачанку позади.

Короткий щелчок (этот звук прицелившейся смерти нельзя было спутать ни с чем) заставил девочку снова остановиться.

Резким движением Нина отбросила велосипед на землю и повернулась лицом к офицерам. Дуло пистолета смотрело на неё в упор.

Худощавый офицер лениво слез с тачанки, пьяно покачнулся и подошел к рыжеусому. Таким же ленивым жестом толкнул его в бок и сделал девушке знак рукой:

— Подойди-ка сюда…

Нина несмело шагнула навстречу.

— Сколько тебе лет-то было, когда ты сюда попала? — прищурился он.

— Двенадцать.

Русоволосый офицер испытывающее посмотрел девушке в глаза.

— Сама приехала или как?

— Немцы из деревни выгнали.

В памяти Нины снова заскрипел, медленно покачиваясь на ходу, переполненный холодный вагон.

Рыжеусый все так же держал курок на взводе.

— Да ну ее на…! — махнул рукой второй офицер. — Ребенок еще была!

Пьяной походкой только что вышедшего из спячки медведя он вернулся к бричке, показывая всем своим видом, что пустяковый инцидент не стоит его внимания.

Рука с взведенным на курок пистолетом медленно опустилась.

Колеса тачанки снова лениво скрипнули.

…Остальных узников Нина догнала уже у Лангомарка. Глаза ее все еще испуганно бегали по сторонам.

— Куда это ты пропала, — с присущей ему проницательностью заметил беспокойство девочки Володя. — Мы уже испугались, не случилось ли чего.

— Еще чуть-чуть, и случилось бы! — разозлилась Нина на кроткого безобидного Володю, сама не зная почему.

И тут же ей стало стыдно и почему-то жалко и его, и себя.

Обида и только что пережитый страх подступили к глазам и вылились наружу сдавленными слезами.

— Ведь наши же бойцы, наши, — невнятно повторяла Нина и сбивчиво рассказала, что с ней только что произошло.

— Вот ведь сволочи! — возмутился Иван. — Уже свои на своих, как в гражданскую войну!

Поверженным, покорным встретил обгорелыми стенами Лангомарк. Дома недоуменно смотрели в никуда пустыми глазницами. Кирпичи и осколки устилали землю. Все в поселке говорило о том, что недавно его покинули хозяева, а по улицам безжалостно проехались гусеницы войны.

По главной улице тянулась к Берлину цепочка советских танков, которую замыкали пушки и лошади с нагруженными оружиями повозками.

За Лангомарком взглядам узников открылось огромное неровное поле, которое пересекала дорога. Вдали показались дома. Над одним из них победно развивался по ветру красный флаг.

Нина вытерла слезы. В комендатуре было шумно и весело. Поляки из Берхерверга уже ждали очереди к столу, за которым освобождённых вписывал в толстую тетрадь пожилой комендант. Нина поискала взглядом Стефу. Не нашла.

Незнакомые люди завязывали разговор, как будто знали друг друга много лет.

— Ты откуда? — услышала Нина рядом звонкий голосок. Ей весело и чуть смущенно улыбалась бойкая чернявая девушка её возраста с озорным взглядом. Новую знакомую звали Маруся. Оказалось, её тоже угнали в Германию из Смоленской области.

— Так хочется посмотреть, как наши Берлин берут! — мечтательно вздохнула она.

— И мне! — закивала Нина.

За разговором девушки не заметили, как приблизилась их очередь. Иван, не жалея эмоций и красок, рассказывал, как только что одну из них едва не застрелили по дороге свои же бойцы.

Комендант понимающе покачал головой:

— Ну что вы, ребята, обижаетесь? У некоторых наших бойцов семьи погибли на этой проклятой войне. Передовая есть передовая. Здесь виновных не найдешь.

Маруся уже нетерпеливо тянула Нину к выходу. Ей и самой не терпелось оказаться на душистом воздухе весны, не похожей ни на какую другую свою шестнадцатую весну. Весны Свободы.