Нина осторожно нагнулась над зарешеченной дыркой в полу. Вниз вела деревянная лестница. Вот только негоже спускаться в чужой подпол без ведома хозяйки. А уж если узнает отец! Нина даже попятилась от отверстия в полу, вспомнив, как ломал отец стулья на спине старшего сына. Выпила кисель, все, что было в бидоне, и принялась кормить Коленьку кашей.

Маленький, как кружка, котелок быстро опустел, и, напевая, Нина поставила его рядом с кувшином из-под киселя. Сытый довольный малыш благодарно агукал.

— Вот подрастешь немного, слеплю тебе из глины слоника, — пообещала Нина и зевнула.

Обязанности няньки успели её утомить. Нина встала со стула и снова подошла к окну. У ручья уже было тихо. Девочки успели разбежаться.

Только гусиная семейка важно спешила к воде, и вот заскользила с довольным «га-га-га!» по мутной глади. Из трубы приземистого домика лёгкая вязь уходила ввысь и таяла в небе. Печь топила бабушка. Над крышами набрякли облака. За большой небесной гусыней тянулся выводок облачат куда-то к Вечному Ручью.

— Ещё один мышонок!

Нина вздрогнула и вскрикнула. Голос, глухой, дребезжащий, доносился откуда-то снизу.

Конечно же, Захар! Нина осторожно приблизилась к погребу.

— Дядя Захар, это вы? — тихо позвала она для верности.

— Ещё один выводок, — не слушал обладатель дребезжащего голоса. — И не боятся мышеловок. Как же, заманишь их. Беги! Отпускаю! Разве только сыром. Сыру, говоришь, хочешь? Сыр я и сам люблю. Они и сыр заберут. И хлеба не дам. Если только кусочек. Ма-аленький… Ну что ты, маленький, беги, не бойся. Им нужны другие мыши.

— Дядя Захар, — позвала Нина громче.

Мужчина на секунду затаился и начал осторожно карабкаться по лестнице.

— Помоги мне, что ли, — протянул он руку из погреба.

Нина изо всех сил потянула его на себя. Неожиданно взрослый мужчина оказался легким, как ребенок.

Захар испуганно осмотрелся вокруг и облегченно вздохнул.

— Не бойся, они не поймают нас.

— Кто они? — насторожилась девочка.

— Тс-с, — приложил Захар палец к губам быстро-быстро зашептал. — Все думают, что я ловлю мышей, но так мышей не поймаешь. Ха-ха! Они называют меня дурачком, а сами не знают, что мыши любят сыр. Да, сыр! И хлеб. Только глупые мыши попадаются в мои мышеловки. Да, глупые, как этот мышонок. Я отпустил его. Попался, дурачок, в пустую мышеловку.

— Вы ставили с погребе мышеловки? — догадалась Нина.

— Только никому не говори, — хитро блеснул огромными, закрывающими почти всю радужную оболочку зрачками Захар.

Нина испуганно огляделась по углам. Она никогда не боялась мышей, но что-то в словах Захара обдало её страхом. А может быть, выражение его глаз заставило насторожиться.

— Кошек в деревне слишком мало, — деловито, как будто решал самую важную на свете задачу, продолжал Захар. — А мышей слишком много. Но кошки едят только свежее мясо.

— Вы хотите поймать всех мышей в мышеловки?

Нина совершенно забыла предостережение Татьяны. Хоть и говорит ее брат странные вещи, но с таким видом, как будто знает что-то, чего не знают другие.

Захар, держась за спину, медленно проковылял к лавке и, выдохнув, медленно, с усилием, сел.

— Не-ет, — помотал он головой с довольным видом. — Это если люди в черной одежде спустятся за мной с подпол, тут-то и попадутся в мои ловушки.

От странных речей Захара Нине стало жутковато. Хоть и говорила Татьяна, что брат ее мелет ерунду, да только не могла Нина отделаться от ощущения, что в словах его заложен какой-то особый смысл.

Скорее бы, скорее бы пришла Татьяна, развеяла веселым щебетанием мрачные пророчества Захара.

Но постепенно Нина привыкла к несвязным речам Захара о людях в черном и мышах. Ни те, ни другие больше не пугали ее, а сам Захар, с болезненными искорками глазах и блуждающей улыбкой, казался ей почти таким же милым и беспомощным, как маленький Коленька.

Вечером Татьяна недовольно ворчала:

— Опять весь дом мышеловками уставил.

И прятала их на чердак.

Но Захар с невозмутимым упорством снова и снова возвращал их на прежнее место.

Татьяна доила корову и давала Нине кринку парного молока. Девочка спешила домой, радостная и гордая тем, что может помогать отцу.

Через неделю Коля произнес первое слово, что-то среднее между «дядя» и «дай».

А еще через неделю на колхозном поле не известно откуда появились огромные мыши. Толстые, как будто специально откормленные грызуны то тут, то там выныривали из норок среди гречихи, подпрыгивали над грядками среди моркови и свеклы.

— Ох, будет война, — веря старинной примете, качали головой старушки. — Сколько мышей, столько будет и трупов. Много, много крови прольется на нашей земле.

В свои двенадцать лет Нина чувствовала теперь себя совсем взрослой. Серые платья, сшитые на вырост тетей Дуней, были теперь девочке в самый раз, а любимое красное стало совсем мало, и Степан отдал его подрастающим внучкам старшего брата Семена.

Печальная серьезность сквозила во взгляде, в походке Нины. Она как будто говорила всем своим видом: «Мне теперь не до забав. Большая я уже совсем».

«Ох, и девка растёт у тебя, красавица! — говорили Степану мужики. — Готовь ружье, женихов отстреливать».

Степан только усмехался. Откуда взяться некрасивым-то в роду Аксёновых? Все, как одна, и лицом, и фигурой вышли.

Теперь Нина редко бегала по деревне с двоюродными сестрами и часто оставалась в доме Ивана и Татьяны до позднего вечера.

Захар часами рассказывал Нине путанные истории.

Как-то, когда сверчки и лягушки начали свой обычный вечерний концерт, брат Татьяны поманил девочку пальцем, настороженно оглядываясь на сестру.

Нина усмехнулась и последовала за Захаром. Она уже знала, что он будет говорить о людях в черном, которых хочет поймать в свои мышеловки.

Захар рассеянно опустился на завалинку и чуть отодвинулся на край, приглашая девочку сесть с ним рядом.

Нина не ошиблась. Захара снова мучили его странные мрачные фантазии. Он почесал лысый затылок, окруженный седым пухом, как будто забыл, что хотел рассказать, и тут же лихорадочно сверкнул глазами.

— Люди в черном уже близко, — заговорщицки зашептал он. — Но я знаю, как спастись от них, если не помогут мышеловки.

Девочка снова поддалась странной гипнотической интонации, с которой вещал тот, кого многие считали деревенским дурачком. Нина и сама не знала, верит ли она словам Захара, но было что-то в его интонациях и взгляде, что заставляло её прислушаться к этим странным пророчествам. И Захар чувствовал это.

— Будет много огня и пепла. Надо бежать к воде. Нужно только переплыть реку, но она очень широкая, — предостерег Захар, глядя вдаль, как будто видел перед собой эту самую реку.

— Но я не умею плавать, — всерьез испугалась Нина.

— Это не важно, — махнул рукой Захар, улыбнулся по-доброму, даже снисходительно. — Все люди умеют плавать, но не все об этом знают.

Похоже, Захар говорил правду. Кто учил плавать Толика и Сережу? Никто. Значит, сами научились. Значит, умели.

— Там, на другом берегу, — продолжал Захар, улыбаясь совершенно блаженно, — светло-светло… там…

Окончить фразу помешала Татьяна. Она появилась неожиданно с полным подойником: только что подоила корову, и теплое парное молоко еще пенилось.

— Что ты целыми днями ребенку голову забиваешь? — Татьяна остановилась перевести дух, поставила подойник и убрала сбившуюся прядь под красный в белый горох платок.

Очарование странной беседы было нарушено.

Как на недописанной картине, в воображении девочки остались дрожать первые лучи восходящего где-то солнца.

Захар испуганно, пристыжено вжал голову в плечи, как когда сестра обнаруживала расставленные им мышеловки.

Нина надеялась, что он вернётся к своему завораживающему и загадочному рассказу, но Татьяна скрылась с подойником в доме, а Захар по-прежнему рассеянным взглядом ощупывал вершины невидимых деревьев.