Карета вместе с обитателями роскошного замка и кони расплылись в тумане навернувшихся слез.

Хозяйка замка смотрела на Нину всё так же серьезно, даже с сочувствием.

Взгляд девочки недоуменно споткнулся об это участие.

Фрау кивнула Нине, поманила пальцем.

Узница подошла медленно, с опаской. Что понадобилось от нее этой красивой даме?

Хозяйка черного замка наклонилась к девочке из глубины кареты.

— Hast du noch Kleider? (У тебя есть еще платья?)

Голос был низким, ласкающим. В бархатных интонациях участие смешивалось с любопытством.

Нина узнала «Kleider».

— Да. Такое же, — ответила девочка внешне безучастно, но в глубине души порадовалась, что лютая зима заставила носить два платья сразу. Вспомнила Нина и о парадном красном платье, оставшемся где-то в Козари и вздохнула.

Оба серых платья совсем износились, но других не было. Девочка старательно латала старые дыры, но за неделю старая ткань, стянутая новыми нитками, снова расходилась, и приходилось снова зашивать сгнившую одежду.

Женщина покачала головой и бросила кучеру.

— Fahren wir! Едем!

Через несколько дней на лесную дорожку снова завернула карета из Черного Замка. Как и в прошлый раз, сёстры рассматривали русскую девочку и беззлобно смеялись, подталкивая друг друга локтыми. На этот раз их было только трое. Хозяйка замка снова подозвала Нину к экипажу.

В руке у женщины был сверток, аккуратно перевязанный бечёвкой.

— Das ist für dich, Это тебе, — с покровительственной улыбкой протянула Нине подарок.

— Danke, Спасибо, — только и успела пробормотать девочка.

Карета скрылась за деревьями.

Белоснежная бумага издавала приятный хруст под пальцами, но тот час на ней оставались грязные следы от рук.

Нина положила подарок на пень под сосну и стала ждать вечера.

День, как назло тянулся медленно, словно поддразнивал девочку.

Наконец небо порозовело. Пауль лениво вздохнул и махнул рукой: «Гей!»

По дороге в барак Нина уже не чувствовала усталости, свёрток в руках придавал сил и подгонял, как только может торопить обещание сюрприза.

У порога девочка остановилась, с особой тщательностью прополоскала руки в бочке с водой, вытерла их насухо о подол и, крепко сжимая сверток под мышкой, почти взлетала на чердак.

Миг предвкушения заставлял сердце замирать, а потом чаще биться нетерпением: «Что там, в белой бумаге?». Нина провела рукой по гладкой поверхности и осторожно потянула за край некрепко завязанной бечевки.

В белоснежной упаковке сверкнуло что-то ослепительно яркое.

Девочка встряхнула подарок. Платье!

Красный шелк горел на солнце, скользил по шершавым, огрубевшим от работы тонким пальцам, завораживал глянцевым блеском.

Даже её потерянное праздничное платье по сравнению с обновкой выглядело бы как дом Тихона рядом с Черным замком. Нина даже немного расстроилась. Жалко на работу надевать такое платье. Оно не было совсем новым, но ткань ещё не выцвела. Наверное, раньше его надевала по праздникам одна из сестёр, а потом все пятеро, в разных, но похожих нарядах, с отцом и матерью садились в золочёную карету, чтобы ехать на какой-нибудь праздник в большой красивый замок, такой, как у Майера.

Нина даже закрыла глаза, чтобы представить готические шпили и белые стены. Да, этот замок пусть будет белым.

Девочка приложила платье к себе и закружилась по комнатке Стефы, немного попросторнее кухни. Полячка ещё не вернулась в работы. Вот удивится, увидев обновку. Нина представила, как брови соседки по чердаку становятся домиком, и заулыбалась от нового предвкушения.

Ей захотелось вдруг поразить Стефу. Нина аккуратно положила обновку на железную кровать, такую же, как у соседки. Но у полячки были одеяло и подушка, так и искушавшие понежиться на них в отсутствии хозяйки, а у Нины только старенькое лёгкое покрывало. И всё равно на чердаке было куда уютнее, чем на нарах, не говоря уже о том, что смешливая Стефа куда более приятная соседка, чем ставший ворчливым Иван.

Девочка аккуратно, чтобы не помять, разложила обновку на кровати и торопливо выбралась из серого ситца. Старая ткань трещала, угрожала порваться, если её будут стаскивать вот так, рывком. Но что заботиться об изношенном наряде, когда обновке уже не терпится прильнуть к хрупкой девичьей фигурке.

Нина нырнула в платье, как в закат. Красное, мягкое, ласково облепило тело. Нина и платье как будто были созданы друг для друга, так удобно и ладно село оно на ней.

Юбка мягко спадала ниже колена. По бокам вставки из ткани чередовались со вставками из сетки. Рукава как раз доходили до кистей.

Нина сгребла серую рухлядь с постели Стефы и отнесла её на свою кровать, положила в изголовье, к другому точно такому же платью.

На лестнице послышалось быстрое деревянное цоканье. Привычно скрипнула дверь.

— Нина! — застыла Стефа у порога.

Большие глаза полячки стали ещё больше от удивления.

— Смотри, какое платье мне подарила хозяйка из замка!

Нина снова покружилась у кровати Стефы, как амазонка у огня. Шелк победно блеснул в лучах заходящего солнца.

Стефа смотрела на него с тем завороженным выражением, с каким женщина смотрит на красивое платье. Улыбающийся её взгляд говорил о том, что мысленно она представляла обновку на себе.

— To jedwab, Шёлк, — пощупала Стефа ткань.

Но уже через несколько мгновений блеск в глазах полячки погас, а уголки губ поползли вниз.

— Nie zakładaj tej sukienki.

Не надевай это платье!

— Почему? — удивилась девочка.

— Ona jest z zabitej. Sukienkę uszyto po włoskiej modzie, — покачала головой полячка. — Ta Włoszka popadła w krematorium.

Это с убитой. Платье сшито по итальянской моде, — . — Эта итальянка, наверное, попала в печь.

Нина и сама не раз слышала, что перед тем, как отправить людей в печи, их раздевали и разували. Одежду и обувь потом раздавали немцам, у которых работали узники.

Наверное, Стефа права. Радость от подарка померкла.

Нина вздохнула. Захотелось поскорее выбраться из платья, влезть в старенькое, привычное. Но и выкидывать подарок было жалко. Нина завернула его аккуратно в бумагу, снова перевязала бечёвкой и положила на подоконник.

«Может, когда-то и придется еще надеть» вертелось в голове назойливой пластинкой.

Сверток так и остался лежать на подоконнике.

Нина не раз замечала, что к концу недели работается легче. Не так сосредоточен Кристоф. Мягче и как будто ленивее становится Пауль. Каждый мысленно переносится уже в воскресенье.

Кристофу не терпится уже хотя бы на день сбросить с плеч своих груз взрослых забот, забыть о лесе и об узниках и погонять с друзьями мяч.

Мастеру рисовалась в воображении заслуженная кружка черного пенистого пива в конце рабочей недели.

Даже Шрайбер, когда наведывается в лес в пятницу, не так придирчив в предвкушении вкусного обеда с пирогом на десерт после воскресной службы, хотя и по своему обыкновению он также оставлял велосипед у дороги и незаметно выходил из-за беседки.

На этот раз никто не бездельничал.

Мужчина и старший его сын обрубали сучья у только что спиленного дерева. Мальчишка и девчонка носили распиленные бревна на дорогу.

Девчонка… Кажется, Берта что-то говорила о ней. Лесник нахмурился.

Конечно!

Он ведь и сам не раз думал об этом. Жене трудно убирать одной большой дом. А Ирма еще мала.

Но и русская девочка, наверное, ровесница их дочке. И так худа… Но к работе ей не привыкать, да и дом убирать не тяжелее, чем таскать в лесу тяжести.

— Нина, — строго подозвал лесник.

Девочка послушно подошла.

— Gehe morgen in mein Haus. Du Wirst es Sonnabends in Ordnung brigen.

(Завтра утром иди в мой дом. Будешь убирать по субботам.)

Нина кивнула.

Вечером девочка поделилась новостью со Стефой.

Полячка не удивилась. Только покачала головой.