…Наутро полковник снова заказал блины и еще гречку с котлетой.

В столовой толпилось еще больше народу, чем обычно: вечером привезли партию раненых.

Чем ближе подходили наши к Рейхстагу, тем ожесточеннее шли бои.

Но в столовой было радостно и шумно. Предчувствие, предвкушение близкой долгожданной победы освещало безусые и бородатые, морщинистые лица.

И все-таки стоять в длинной очереди было утомительно. Но, что поделаешь, адъютанту выбирать не приходится. Нина вздохнула.

Сзади бойцы смеялись веселой чьей-то истории, как будто не было всех тех смертей и боли… еще вчера.

Девушка невольно прислушалась.

Незнакомый офицер рассказывал о каком-то мальчишке, Леньке, который помогал их медсестре ухаживать за ранеными.

Таких теперь сынами полка называли.

— Сшили ему, как положено, шинельку, — звенел молодой веселый голос. — Анечка, то есть Анна Сергеевна наша, даже петлички ему на погонах пришила. Из-за этих петличек и вышел у Леньки конфуз. Приехал как-то к нам генерал. Мы, значит, Леньку подталкиваем: «Пойди, доложись генералу».

Вокруг похихикивали, предвкушая интересную развязку.

— Он, как положено, встал перед генералом навытяжку. Доложился «под козырек». Генерал погладил его по голове. «Молодец, — говорит, — вот только петлички у тебя неправильные. Должны быть красные, а у тебя, видишь, синие». Смотрит Ленька, — и правда, синие петлички. Заплакал пацаненок — насилу успокоили. И петлички, конечно, перешивать нам пришлось.

— А где же сейчас этот парнишка?

Хриплый голос, по-видимому, принадлежал бойцу постарше.

— Парня у нас одного, как подходили к Польше, комиссовали. С ним и отправили Леньку.

На этот раз очередь Нины подошла незаметно.

— Опять блины и гречку? — узнал усатый повар девушку-адъютанта.

— И котлету, — кивнула Нина.

Нина взяла поднос и повернулась к выходу.

Прямо на нее восхищенно и насмешливо смотрели огромные, несмотря на веселый прищур, черные глазищи.

Не выдержав их взгляда, в котором странным образом смешивались восхищение и насмешка, девушка опустила длинные ресницы, но успела заметить забинтованную руку и красную повязку дежурного по столовой на другом рукаве.

— Какие здесь девушки, — растянул в улыбке красивые, в меру полные губы черноглазый дежурный по столовой.

Нина сразу узнала этот голос, и это почему-то удивило ее. Как будто она слышала его давно-давно, и он надолго врезался ей в память.

Но это был тот самый голос, который только что рассказывал о сыне полка, Леньке…

Нина почувствовала, как румянец заливает щеки. Никогда еще мужчина так открыто не восхищался ее расцветающей красотой. Тем более такой молодой и красивый.

Но любопытство одержало верх над застенчивостью. Нина замедлила шаг, исподтишка взглянула на бойца с веселым звонким голосом.

Высокий, стройный, черноволосый. На вид около двадцати пяти.

Заметив, что девушка робко и быстро окинула его взглядом из-под длинных ресниц, дежурный по столовой засмеялся.

Нина покраснела еще больше и решительно направилась к выходу.

— Придешь еще сегодня? — услышала она вслед. На этот раз голос звучал серьезно, даже немного грустно.

— Приду, — обернулась Нина и, испугавшись собственного голоса, в котором промелькнула робкая надежда на что-то, пока не изведанное, строго добавила: — За обедом.

И почти побежала к выходу, ощущая на себе этот насмешливый, восхищенный взгляд.

Время до обеда тянулось нестерпимо долго. Нина ждала и боялась новой встречи с черноглазым красавцем, а еще больше боялась, что уже никогда не увидит этих насмешливых и серьезных черных глаз.

За полчаса до обеда девушка была уже у полковника.

— Не пора уже, Владимир Петрович?

— Что-то ты сегодня рано, Ниночка, — удивился он. — Наверное, еще и обед не сварили.

Нина покраснела и отвела глаза. Ей показалось, что полковник догадался о причине ее торопливости.

Владимир Петрович был прав. Обед только-только приготовили.

Нина подавила разочарованный вздох. Бойца, имени которого она не знала, в столовой не было.

Раздосадованная на саму себя, девушка торопливо попросила суп и гречневую кашу с отбивными и, не глядя по сторонам, направилась к выходу.

«Наверное, он уже забыл обо мне», — решила она, и тут же снова разозлилась на себя за то, что вот уже полдня думает о мужчине, которого видела всего минуту.

Но вечером, когда Нина поднималась по лестнице в спальню полковника за подносом, девушку снова охватило непривычное беспокойство, к которому примешивалась радость. Наверняка он придет на ужин! Наверняка!..

Из приоткрытой двери доносился хрипловатый женский голос:

— Но ты сам прекрасно понимаешь, война скоро закончится. И что потом? — донеслось до Нины.

— Прошу тебя, Надюша, не начинай снова… — голос Владимира Петровича звучал непривычно напряженно и устало. — Мы же не раз…

Нина распахнула дверь, и полковник смолк на полуслове.

В кресле, небрежно развалившись, полусидела — полулежала дама средних лет в военной форме и нервно, часто затягиваясь, курила сигарету.

Грубоватые черты лица женщины обрамляли небрежные пепельные завитки, верхние пуговицы гимнастерки были расстегнуты…

Увидев Нину, женщина в военной форме удивленно вскинула брови, смерила недовольным взглядом вошедшую девушку и резко отвернулась, раздосадованная не то тем, что прервали разговор, не то появлением незваной гостьи вообще.

Полковник строго посмотрел на женщину, все так же нервно пускавшую кольца дыма.

— Входи, Ниночка. Что стоишь в дверях? — теперь голос Владимира Петровича звучал по-отечески ласково. — Вот что, Ниночка… — полковник обвел комнату взглядом, в котором сквозила растерянность. — Принеси мне картошку с курицей, а товарищу капитану… — мужчина вопросительно посмотрел на женщину в военной форме, но она продолжала молча курить. — … А товарищу капитану принеси блинчики.

Нина кивнула и поспешила покинуть комнату, где, как дымовая завеса, нависли раздражение и обида.

Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что полковник и «товарищ капитан», как он ее назвал, — любовники.

Не красавица и уже не молода. Она боится его потерять. А у него, наверное, дома жена и дети. А любовница… Не сегодня — завтра кончится война. Забудется походно-полевая жена.

Нина усмехнулась, вспомнив смешное слово ППЖ — так теперь таких называли, и обида за надменный взгляд любовницы полковника сменилась неожиданной жалостью.

Но гораздо важнее было другое… То, что совсем скоро она увидит его…

В столовой было многолюдно. Нина поискала взглядом черные глаза, но его не было ни в очереди, ни за длинным столом, где обычно сидят офицеры.

Девушка рассеянно перечислила все, что заказывал полковник. Для себя попросила кисель, хотя есть не хотелось.

Хотелось забыть. И нестерпимо хотелось увидеть те черные глаза…

Нина вернулась с ужином в комнату полковника в самом мрачном настроении. На этот раз женщина даже не удостоила ее взглядом.

Девушка поставила на стол поднос и быстро вышла из комнаты.

Перед тем, как уснуть, Нина дала себе слово забыть этот обжигающий, черный взгляд.

Утром полковник был не в духе. Женщины с пепельными кудрями в спальне уже не было. Наверное, «товарищ капитан», кажется, он еще назвал ее Наденька, решила все-таки выяснить до конца, что будет с их отношениями, когда закончится война, и все закончилось скандалом.

— Принеси мне что-нибудь мясное, — буркнул полковник, и по выражению его лица Нина поняла, что лучше не уточнять, что именно.

В столовой уже гремела посуда, сливались в веселый гул голоса и взрывы смеха, и надо всем этим откуда-то сверху лились звуки рояля, будто клавиши сами, повинуясь одной лишь гармонии, приходили в движение — так в момент вдохновения руки пианиста уподобляются стихии: дождю или ветру.

Слова этой песни, простые и проникновенные, были у каждого в душе: