Человек в зеленом костюме поставил подпись быстро, размашисто. Таким же резким широким движением отложил в сторону карандаш.

— Geht, — сделал он русским приглашающий знак рукой, но они не двигались с места. На лицах узников застыла нерешительность.

— Geht nach Hause, — повторил человек в одежде лесника уже более строго.

Узники поднялись с земли. Направились за ним к проёму в ограждении из колючей проволоки.

Собака то и дело поводила ухом в строну обритых наголо людей, которые молча шли сбоку. Идти было недалеко. Вскоре вдали показалось небольшое здание железнодорожной станции.

На перроне ждали поезд пассажиры с чемоданами и без. Некоторые из них также вели узников.

Совсем скоро показался вдали все замедляющий скорость паровоз. Поезд был совсем маленьким — всего четыре вагона, но и те оказались заполненными лишь наполовину.

Немец в зеленом сел на скамью у окна. Собака расположилась у его ног, настороженно поглядывая на людей с обритыми головами и усталыми лицами.

Узники разместились напротив на нескольких скамьях.

Поезд тихо вздохнул, тяжело двинулся с места. За окнами поплыли дома и деревья.

Неизвестность постепенно обретала очертания. Человек в зеленой шляпе с пером, светло-серая с черными пятнышками собака, поезд, который когда-нибудь куда-нибудь приедет…

Иоганн Шрайбер был лесником. Лесником был его отец, Герберт. Как он гордился, когда увидел своего единственного сына в форменной зеленой одежде с пером, венчающим шляпу на старинный манер. Но ведь традиции несравненно выше торопливой моды, особенно для того, кто вырос среди зеленых угодий, где так много зайцев и лис. А сколько белок в лесу под Лангомарком! А сколько птиц!

Лесник из Лангомарка не представлял себе жизни в большом городе, таком, как Берлин. Где много людей, там много страстей, ненужной суеты. А жизнь сгорит и не заметишь.

А какой прок от всех этих случайных знакомых и сомнительных приятелей.

Были бы верные друзья!

Не зря и отец любил повторять: «В лесу нельзя одному без преданных помощников».

У Ионанна Шрайбера было двенадцать друзей. Характер и привычки каждого он знал также хорошо, как и свои собственные.

К ним он спешил каждое утро, едва перешагнув порог, что иногда выводило из себя Берту.

Но супруга супругой, а все-таки прав был отец! Тысячу раз прав! Что за жизнь без друзей.

Вот, к примеру, старый добрый Джек. Кажется, тысячу лет они знакомы друг с другом. Жаль сейчас у бедняги Джека здоровье уже не то, чтобы повторить прежние подвиги. А ведь однажды на охоте старый верный друг спас лесника от волка! Да… Иоганн Шрайбер отчетливо помнил тот зимний день тридцать четвертого, когда они вдвоем с Джеком отправились на охоту, как будто это было вчера… И надо ж было так случиться, чтобы он, лесник и сын лесника, дал осечку… Что было бы, не подоспей на помощь друг? А ведь досталось тогда и старине Джеку от разъяренного хищника. До сих пор на теле остались отметины от волчьих зубов.

Иного склада характер у Конрада. Всегда полон достоинства. Истинный англичанин. Джентльмен. Но если нужна его помощь…

Такова же и его верная спутница Джилли. Все вокруг говорят, что они идеальная пара. Оба сильные, стройные, кареглазые. Похожи, как брат и сестра.

А вот дети их, все трое, как один, уж слишком веселого нрава, что совершенно нетипично для чопорных британцев. Впрочем, может просто дает знать о себе молодость. Эх, молодость!

Да и красотка Лайма тоже совсем еще девчонка, но уже сейчас видно, скоро во всей округе ей не будет равных по силе и смелости. Настоящая амазонка. Рыжая, как огонь! Независима, неуправляема. Дикарка!

То ли дело близнецы Том и Ральф. Ни секунду не могут друг без друга. Потомки королей. В жилах их течет французская кровь. Ох уж эти французы! Правда, и у Берты пра-пра-… какой-то там дедушка родом ни то из Канн, ни то из Ниццы. Но сама-то Ирма — настоящая арийка.

А изо всех чистокровных французов Иоганн Шрайбер жаловал только Тома и Ральфа. Да не просто французов. Их предки, слышал лесник, сопровождали кареты королей. А теперь вот судьба занесла братьев-французов в зеленый Лангомарк.

От Меккена же, если честно, проку мало. Нет, он не трус, конечно, но слаб… С таким не на работу, не на охоту… Зато всегда в хорошем настроении, всегда выслушает и всегда поймет. И у жены с дочкой пользуется особым расположением.

Совсем иного склада характер у лучшего друга Иоанна Шрайбера… Не друг — скала!

Лесник невольно нахмурился, вспомнив, что сейчас он с Кристофом, его учеником. Кто знает, что они учинят вместе с Дугласом?

И, наконец, любимица Конда… Шрайбер нежно убыбнулся собаке и она ответила ему такой же ласковой улыбкой…

Всех девятерых узников Шрайбер вез в лесничество под Лангомарк. Пришла пора высаживать деревья, а сильные мужчины на войне. От этих тоже, конечно, мало будет пользы (прав был тот офицер). Мужчин всего два, но один заметно хромает, а другой слишком нервный (половила лица постоянно передергивается), высокий, но худой, сутулый, как старик.

Иоганн Шрайбер имел полное право взять и себе троих узников — работать дома и в огороде. Сын его, пилот, с начала войны кружит в небе на «Юнкерсе». Шрайбер хоть и был слегка недоволен тем, что старший сын его Ален, предпочел земле небо, но втайне гордился им, высоким, широкоплечим, настоящим арийцем.

Но брать в помощники русских узников Иоганн Шрайбер не видел смысла. К тому же, с детства он привык делать сам всю мужскую работу. Помощница Ирме по дому, конечно, нужна, но девочки совсем маленькие, а женщины — одна слишком худа, а у другой совсем болезненный вид. Бледная и кашляет. Наверняка, туберкулез. Впрочем, даже если бы была здорова — неосмотрительно впускать в дом чужого человека, тем более, узника. Совсем недавно по радио сообщали: какой-то русский, допущенный хозяевами в дом, подсыпал в кастрюлю отраву.

А подвергать такой опасности жену и детей… Нет, не стоит…

Ровное покачивание вагонов успокаивало.

На первой станции в вагон вошла фрау с карманной собачкой на руках. Спаниель зарычал, но хозяин строго окрикнул:

— Конда!

Услышав свое имя, Конда посучила еще немного лапами по полу, недовольная присутствием в вагоне незнакомой собаки, но вскоре успокоилась.

Фрау опустилась на скамью рядом с немцем в зеленом костюме и, мельком взглянув на узников, переключила интерес на холеную сероватую в крапинку собаку. Ее хозяин в свою очередь потрепал по пушистой белой мордочке карманную любимицу случайной попутчицы.

Поток иностранной речи захлестнул узников. Особенно часто мужчина и женщина повторяли слова «hund», «Рози» и «Мекен».

И каждый раз, услышав «Рози», белоснежная собачонка вздрагивала ушами и тыкалась мордочкой в грудь хозяйки.

Несколько раз в этой, по всей видимости, приятной беседе, немец произнес кличку своей лежавшей у его ног собаки, но она только лениво поводила ухом на каждое праздно брошенное «Конда».

Однообразные пейзиажи за окном, ухоженные, как будто с открытки, луга и леса, постепенно погружались в темноту.

Откинувшись на спинку скамейки, Нина задремала.

Спать было неудобно, но после казавшегося почему-то бесконечным дня сон пришел быстро.

Утром Нину разбудили голоса.

Сзади на лавочке завозились Надя и Павлик.

Фрау с карманной собачкой уже не было в вагоне.

Поезд замедлял ход.

— Schon gekommen, — поднялся немец в зеленом. — Geht heraus. (Приехали. Выходите).

Город, куда привезли узников, был тихим и светлым. Оборванные и обритые люди жалко и нелепо смотрелись на его по-мещански уютных улицах, утопавших в беззащитно-яркой и бесстыдно-нежной зелени.

Казалось, здесь не знают, не хотят знать о войне — такое разливалось умиротворение в утренних весенних лучах.

Шрайбер привёл узников в неприметное двухэтажное здание.