— Я лучше побираться пойду, но своего ребенка не отдам! — заявляет Наталья. — Ты так и напиши! Португальские журналисты мне говорят: «Ты не можешь быть матерью своего ребенка, потому что у тебя в доме нет евроремонта, а у Флоринды и Жуана есть!» Ну это разве нормально? Что мне теперь, раздать своих детей по тем домам, где лучше ремонт? Или так: каждому португальцу, который осилил евроремонт — по качественному русскому ребенку!? Какая связь между материнством и ремонтом? Да я бы не отказалась евроремонт сделать, но откуда ж у меня такие деньги? Раз они так желают, чтобы Сандра жила в евроремонте, пусть приедут и сделают его. Или денег на него пришлют. Я не против.

— Мы очень благодарны нашему правительству! — вступает в разговор Ольга Ивановна. — Наше правительство и посольство России в Португалии нам очень помогло! Отдельное спасибо товарищу Путину: я писала ему письма, он их прочел и принял меры!

В голосе бабули — неподдельная радость и даже восторг. Ее слова звучат почти также, как в нашем хрестоматийном прошлом: «Спасибо дедушке Ленину за наше счастливое детство!»

— Мы патриоты своей страны! — с гордостью продолжает Ольга Ивановна. — Вы сами поглядите, как у нас здесь хорошо! Почему же они, — она сокрушенно указывает на телевизор, — на всю страну заявляют, что где-то за морем лучше, чем у нас в России? Мы свою родину любим: сами отсюда не уедем, и деток своих не отправим!

Смотрю я на бабулю Ольгу Ивановну и дедулю Сергея Николаевича и вдруг понимаю: они ведь не лукавят, им и правда тут хорошо! Они ж другого не видели, и к другому не привыкли! А тут дети-внуки рядом, значит вот оно — немудреное счастье! Что касается Натальи, у нее тоже есть повод для патриотизма. Хваленая чопорная Европа не принесла ей ожидаемых евро-барышей, да еще и нанесла оскорбление, по сей день обзываясь обидными словами.

— А насчет языка мы не волнуемся, — делится Ольга Ивановна. — Сандрочка вон с детками играет, уже по-русски понимает. В этом возрасте детки языки быстро схватывают. А португальский она скоро забудет. Я думаю, даже акцента у нее не останется.

Это мне не понятно:

— Так, может, лучше поддерживать у Сандры знание португальского? Пусть два языка знает, это же здорово!

— Да на кой он ей нужен? — удивляется Наташа. — С кем ей тут на нем разговаривать? А Флоринда и Жуан, если хотят, пусть русский учат!

— Ой, да забудет она этот португальский, как и не было его! — уверяет Ольга Ивановна. — Вон мой отец ребенком долго был у немцев в плену, русский вообще не знал, только по-немецки говорил. А потом ничего — освободили его, он немецкий и позабыл. Ни одного немецкого слова вспомнить не мог. Русский же человек, родной язык у нас в крови — плен-не плен…

А ведь тут, в селе Пречистом, это именно так и воспринимается: Сандра была в португальском плену! И, если вдуматься, тем и сильна Россия. Нет у простого народа никакого пиетета перед Европой, плевать нам на нее с самой высокой колокольни! А уж на «Европину жопу» тем пуще плевать. Пусть они сначала русский выучат, а там посмотрим — может и поговорим….

Тем временем ужин подходит к концу, котлеты съедены, бутылка опустела… Но искомый пьяный дебош так и не начинается. Алкоголиков-то ведь сразу видно: они остановиться не могут, ищут добавки, устраивают «продолжение банкета» или скандал… Но «пречистенские алкаши» из сюжета про «девочку и чудовищ» явно выбиваются. Дед откланивается и идет прилечь — возраст, давление. А Наталья и Ольга Ивановна начинают мыть Сандру в корыте, предварительно натаскав в него воды из уличного колодца. Завтра они собираются в гости к родне в Ярославль, поэтому помывка всех членов семьи обязательна. В корыте будут мыться все по очереди. Увы, ни ванной, ни даже душа в хате у них нет — как и евроремонта.

Как ни странно, уходя из этого дома на заре, я выношу с собой ощущение тепла. Простого, незатейливого, но живого. Так тепло бывает летом в деревне, на сеновале. Тепло и уютно — хоть и воняет навозом. Просто навоз в деревенском контексте — не грязь, а органичное дополнение к общему пейзажу. Эдакий крестьянский быт без прикрас.

Если честно, у меня не вызвала отторжения или возмущения ни сама Наталья, ни ее семья. Если взглянуть правде в глаза, по сути Наталья — простая русская баба с непростой судьбой. Самая обычная и типичная для наших широт женщина. Чуть грубоватая, прямолинейная, манерам и реверансам не обученная… И таких полно в селеньях по всей России-матушке. У них часто нет не только евроремонтов, но и работы, и мужиков… Но они как-то живут, как-то выдюживают и почти не жалуются. Рожают детей, как-то растят детей и любят их так, как умеют. Провинился — кнут, постарался — пряник. Так было на Руси испокон веку: так — в тесноте, да не в обиде — вырастили и саму Наталью, и ее мать, и еще множество поколений в русских селах. Так чего же удивляться, что теперь Наталья намерена так же вырастить Сандру? Ведь по-другому она себе даже не представляет. И Наталья непременно осудит своих дочерей Леру и Сандру, если они, когда-нибудь родив ей внуков, удумают отдать их чужим людям. Пусть даже в роскошные условия и в евроремонт. Неправильно это, не по-нашему.

Семья Зарубиных — не лучше и не хуже остальных. Да, они живут бедно — но не как-то особенно бедно, а ровно так, как все их соседи в округе. Да, по выходным на их столе появляется водочка — но не в больших количествах, чем на всех воскресных столах по всем бескрайним русским просторам. Да, они моют говорящую на языке сериалов девочку в цинковом корыте и могут шлепнуть за непослушание. Но так здесь жили веками. Одни цари сменяли других, вершились революции, дефолты и путчи, уходили в отставку целые правительства, на смену коммунистам пришли демократы… А простой люд как жил-поживал, так и живет — довольствуясь малым, нехитро закусывая по выходным в окружении резвой босоногой детворы… И, что интересно, продолжая любить и родину, и царя-батюшку. Мы хорошо усвоили: наше главное богатство — наши дети. Вот мы и не хотим отдавать их иностранцам ни при каких обстоятельствах. Пусть в корыте, зато в родном — со своими, с родными. Оглянитесь вокруг по великой Руси: все так живут. Что ж нам теперь — всех наших детей отправить в Португалию?

Но, прежде чем покинуть дом Зарубиных, я делаю еще кое-что. Для этого у меня имеется домашняя заготовка. Я не владею португальским, но мне очень хотелось спросить у Сандры кое-что, не пользуясь услугами ее мамы, как переводчика. Вот я и подготовилась загодя, при помощи своего друга, знающего португальский.

— Сандра, — я наклоняюсь к ее уху. — Da qual casa tu gostas mais — na Russia ou em Portugal? (Какой дом тебе больше нравится — в России или Португалии?)

— Ambas! («Оба!») — отвечает дитя, не задумываясь.

— E onde e mais divertido brincar? («А где тебе интереснее играть?») — пристаю я.

— Aqui, perto do lar, da «petch»! («А играть лучше всего на печи!») — отвечает мне Сандра.

Как справедливо гласит русская поговорка, сделанного не воротишь. А американцы говорят: единожды облажавшись, надо хотя бы попытаться в своем дерьме не утонуть. Раз уж наше общество единожды вмешалось в жизнь девочки и кардинально изменило ее, хорошо бы взять себя в руки и хотя бы не сделать еще хуже… Сначала мы торжественно и на весь мир вручили ребенка его родной матери. Соблюли державное лицо. Теперь мать нам не глянулась, и мы собрались с такой же помпой вернуть Сандру нашим португальским друзьям… Не похоже ли на то, что мы, как в том старом анекдоте, «детей не любим, но сам процесс нам нравится»? Может быть, все-таки стоит подумать о благополучии и удобстве самой девочки? Сохранить для нее возможность общаться с любящими ее людьми — и в России, и в Португалии? Пусть у нее, в лучших традициях сериалов, будет две мамы — и русская, и португальская. Если мы все-таки ратуем не только за собственный имидж, но и за интересы ребенка, мы должны понимать: ласковое дитя двух маток сосет. А Сандра — дитя пока ласковое и пока еще, к счастью, не осознавшее, как многое в ее судьбе от нее совсем не зависело.