С той памятной «встречи на Ниле» у Вики с Бобом так и повелось: они встречались на курортах и проводили вместе 2 недели. В течение года, помимо Египта, они побывали в турецкой Анталии и на тайском Пхукете. Боб исправно оплачивал Викин отдых и на время совместной поездки брал на себя все Викины расходы и охотно покупал ей подарки. Но как только она уезжала в Москву, спонсорство американца заканчивалось. Ни разу Боб не предложил Вике денег и не спросил, не нуждается ли его подруга в чем-то на родине. И хотя в промежутках между встречами Боб и Вика регулярно созванивались и переписывались, беседы их были абстрактными — как говорится, о снах-о книгах. И через год Вика поняла: если она сейчас не возьмет быка за рога, то может так и не дождаться предложения руки и сердца от своего не очень-то жаждущего под венец заморского принца. Как и миллионы дочерей Евы до нее, она решила использовать старый как мир, но часто срабатывающий прием — залететь. И твердо решила: в следующий совместный с Бобом отпуск предохраняться она не будет. Мало того, подгадает, чтобы он попал на «залетные» дни цикла.

Получилось как всегда у Вики: сказано — сделано.

— Я подстроила все таким образом, чтобы мы с Бобом оказались на Мальдивах как раз в оптимальные для залета дни. Я очень старалась: провоцировала секс по несколько раз на дню. Боб все удивлялся, что это я вдруг стала такая темпераментная? А я отвечала: соскучилась. Пускалась на разные хитрости, потому что Боб очень следил за контрацепцией. Ему сказала, что противозачаточные таблетки пью, а сама, наоборот, даже презервативы все продырявила.

Вернувшись в Москву, Вика вскоре с ликованием обнаружила: ее затея удалась: она беременна! В тот же вечер она сообщила об этом Бобу.

— Ты уверена, что хочешь этого ребенка? — сдержанно поинтересовался американец. — Ты еще очень юная, студентка…

В ответ Вика разразилась эмоциональной речью, что для не вопрос так стоять не может в принципе: она всегда мечтала о ребенке от любимого человека. Тем более, она чувствует, что у нее будет мальчик, сын. На это Боб промолчал, но Вику это не смутило. Молчание — это уже не сопротивление, это почти что знак согласия.

С того дня Вика стала ежедневно делиться с Робертом подробностями своего состояния. Через какое-то время он свыкся с ежевечерними отчетами и стал сам интересоваться самочувствием будущей матери. Вика сознательно не заводила никаких разговоров о женитьбе, не хотела пугать потенциального жениха. Она была уверена: рано или поздно он сам задаст вопрос о юридическом статусе будущего ребенка. Вика ждала, когда по УЗИ можно будет определить пол плода, вот тогда она заведет с Бобом предметный разговор. Пока все шло по ее плану — кроме одного. Если в самом начале она придумывала жалобы на самочувствие, чтобы делиться ими с Бобом, вовлекая его в процесс своей беременности, то теперь Вика в самом деле стала чувствовать себя неважно. Вику тошнило, мутило, скакало давление и тянуло низ живота. На 12 неделе Боб, наконец, «родил»:

— Дорогая, раз ты хорошо подумала и все для себя решила, нам с тобой следует пожениться. Ребенок должен родиться в законном браке. Готова ли ты стать моей женой и переехать в мою страну?

У Вики перехватило дыхание от счастья:

— Конечно, милый, ведь я люблю тебя.

Они стали обсуждать детали: планировалось, что Вика в ближайшее время приступит к сбору необходимых документов — с таким расчетом, чтобы лететь в Америку не позднее, чем на 6 месяце. На большем сроке перелет через океан может быть опасен для беременной. Но ребенок должен родиться в США, чтобы автоматически стать гражданином этой страны — так они решили.

Но жизнь внесла свои коррективы. Вика только начала общение с американским консульством, как оказалась на больничной койке. Как-то вечером у нее схватило низ живота так, что пришлось вызвать неотложку. Врачи были категоричны: надо ложиться на сохранение.

— Как ты понимаешь, — делится со мной Вика, — на тот момент ребенок для меня был важнее всего. Это был самый главный, основополагающий проект, от которого зависело все мое будущее. Как же мне хотелось вырваться из нашей опостылевшей «панели» в Сокольниках и уехать к Бобу за океан! Поэтому я безропотно пролежала в гинекологии нашей районной больницы больше месяца — ногами кверху. При мне в палате был ноутбук и телефон, я каждый вечер сообщала о своем состоянии Бобу, он очень переживал. Меня радовало, что он волнуется за меня и за нашего будущего ребенка, хотя, конечно, я и сама была не нервах. Со мной в палате было еще пятеро женщин с угрозой выкидыша, мы целыми днями обсуждали нашу проблему. Бывалые тетки рассказывали страшилки — про то, как некоторые не могут забеременеть вообще, даже при помощи ЭКО, а им так хочется детей, что они усыновляют сирот из детдома. Тогда мне это казалось диким: кому нужен чужой детеныш? Ребенок — это и так хлопоты, как говорится, «геморрой» на всю жизнь, а если он еще и не родной? Нет, я, конечно, уважала такое благородство, но к себе его примеряла. Потом, я помню, были какие-то праздники, целых 4 выходных дня. Больница, конечно, не закрывалась, но врачей все равно не было, только санитарки. И меня отпустили на эти дни домой, велели больше лежать и не поднимать тяжестей. Я старательно соблюдала все рекомендации. А на третий день наклонилась положить еды кошке. Хотя теперь я думаю, что дело было не в кошке, а в моем организме… В общем, у меня началось кровотечение. Мама вызвала «Скорую», меня отвезли назад в гинекологию. И уже через час стало понятно — выкидыш. Для меня это прозвучало как приговор, как выстрел. У меня не хватило духу сообщить об этом Бобу, ведь я потеряла мальчика, его сына! По моей просьбе, моя мама позвонила ему и сказала, что у меня небольшое осложнение в течении беременности и мне временно запретили пользоваться телефоном и компьютером. Он вроде поверил. Только взволнованно спрашивал: «Может быть, мне стоит прилететь? У нее что-то серьезное?» Но мама отвечала, как я ей велела: «Ничего страшного, справимся». Я провела в больнице еще неделю, но помню все смутно, была как в тумане. Мне сделали чистку — настоящую операцию под общим наркозом. По словам врачей, это нужно было, чтобы исключить заражение крови — какое-то серьезное воспаление было. Я постоянно рыдала, меня пичкали успокоительным и снотворным. А в конце недели — еще один приговор. Меня вызвала в свой кабинет наша зав. отделением Алла Ивановна — пожилая, опытная и прямолинейная «гинекологиня» старой закалки и сказала: «Вика, возьми себя в руки и постарайся принять то, что я тебе скажу, конструктивно. Возможно — и, скорее всего — ты никогда не сможешь выносить своего ребенка. У тебя очень слабая матка, риск невынашивания — процентов 98 %. Хотя чудеса случаются при любых диагнозах. Но я сторонница того, что пациентка должна знать правду — даже самую горькую. Уж лучше пусть потом случится приятный сюрприз…. Ты еще молодая, у тебя все впереди. Зная, как обстоят дела на самом деле, ты сможешь планировать свою жизнь. Может быть, возьмешь ребеночка в Доме малютки или, наоборот, посвятишь себя карьере. Все женщины по-разному поступают в такой ситуации, но никто от этого еще не умер. Поверь мне, уж я многим молодым девчонкам, оказавшимся в твоей ситуации, слезы утирала…» Я была убита, уничтожена! Все рухнуло! У меня случилась истерика прямо в кабинете Аллы Ивановны, я потеряла сознание…

Очнулась Вика под капельницей, вокруг нее суетилась нянечка — простая русская старушка, которую все назвали «наша Матюша». Про нее рассказывали, что она прослужила в гинекологии этой больницы более 40 лет.

— Вот, что я скажу тебе, дочка, — заговорила Матюша, когда Вика проснулась и стала снова плакать. — Не ты первая, не ты последняя. Сколько годов-то тебе? Двадцать третий? Тю! Да погодь ты — водичка утечет, время пройдет, боль уляжется, раны затянутся… Может, и родишь еще — сама-то…

— И я не знаю почему, — на глазах Вики наворачиваются слезы — впервые за весь наш откровенный разговор, — но я вдруг выложила этой Матюше все как на духу — и про американского жениха, и про обещанного ему сына. Долго рассказывала ей, рыдала, в отчаянии колотила тапком по спинке кровати. Матюша выслушала меня внимательно и сказала: «Знаешь, милка, жизнь-то, конечно, с обмана не начинают. Но у каждого своя правда — это уж я знаю, жизнь-то прожив. Иногда бывает такое, что доброе дело ложь-то и искупает. У меня свояченица в нашем районном роддоме работает, только намедни мне звонила: отказник там у них, мальчишка двухнедельный. Девчонка молодая родила, мужа нет у нее, ну и отказалась — оставила дите в роддоме. Если ты сейчас подсуетишься, сможешь официально усыновить. Сразу, конечно, не отдадут, но месяца в 3 сможешь забрать ребеночка — если к тому моменту все бумажки соберешь. Я тебе подсоблю, если решишься. Уж не впервой моя свояченица бедолагам с моего отделения помогает — таким, как ты. Думай, решай и бумаги начинай собирать. У тебя есть три месяца. Как раз примерно столько тебе доносить оставалось… Ты меня поняла?»