Как рассказывает Юля, в октябре еще никаких признаков беременности по ней видно не было, но в школе на нее началась откровенная травля. Должно быть, Стас поговорил с братом, а тот доложил все матери. Тамара Георгиевна вообще перестала разговаривать и здороваться с Юлией Алексеевной, хотя раньше была очень любезна. По догадкам Юлии, это Тамара натравила на Юлию остальных педагогов, ведь она работала в этой школе с момента открытия и пользовалась большим влиянием среди коллег. Во всяком случае, как говорит Юля, лично от Тамары в ее адрес не поступало никаких гадостей, а вот все остальные пытались превзойти друг друга, насолив «развратной англичанке».

— Весь педсостав на меня разом взъелся, хотя никто вслух не говорил, почему именно. Коллеги сочиняли про меня всякие гнусные сплетни, даже вспоминать противно, — рассказывает Юля. — Как-то физрук распустил слух, что застал меня в подсобке с нашим трудовиком. А он старый, лысый и страшный! Потом я узнала, что мой Стас после уроков сильно избил физрука. Из школы его не выгнали только потому, что он Тамарин сын. Школьники, понятно, тоже скоро стали сплетничать. Это ж школа, шила в мешке не утаишь. Я понимала, что педагоги-злопыхатели стараются не столько ради того, чтобы довести меня, сколько ради Стаса. Хотят показать ему, какая я грязная и развратная, испорченная женщина. Не сомневаюсь, что об этом их попросила Тамара Георгиевна. Сам Стас пытался меня как-то поддержать. Но в школе я с ним принципиально не вступала в разговор и домой к себе не пускала. Он несколько раз пытался зайти, я просто не открыла дверь. За весь тот период мы всего лишь пару раз поговорили по телефону. И каждый раз было одно и то же. Я его просила, чтобы он оставил меня в покое — ради нас обоих и будущего ребенка. Он же говорил, что любит меня и ни за что не оставит — несмотря на негативную реакцию своих родных.

— Юля, а почему ты тогда не ушла из школы? — решаюсь я влезть в эту волнительную драму со своим вопросом. — Ты же твердо решила родить здорового малыша, а подобные потрясения беременным не на пользу. К тому же, понятно, что именно этого и добивалась мать твоего Стаса. Чтобы ты скрылась с глаз долой и перестала внушать страсть ее отпрыску…

— Знаешь, я сама не раз задавала себе этот вопрос, — откликается Юля. — И поняла вот что. Во-первых, конечно, мне нужно было накопить денег к рождению малыша, помощников-то у меня нет. А другую работу я едва ли бы нашла, будучи на сносях. Но не только это. Я вдруг поняла, что мне тяжело будет не видеть Стаса. Я привыкла видеть его каждый день. Мне даже не обязательно было с ним разговаривать, прикасаться к нему… Каждое утро — быстрый обмен взглядами вскользь, как сигнал — он здесь, я здесь, значит, все хорошо. Между нами была словно какая-то энергетическая связь. И если одно звено выпадало, второе начинало страдать. Как-то Стас заболел, и я всю ту неделю, что он не ходил в школу, просто места себе не находила. Это, понимаешь, было сильнее меня. И хотя я искренне собиралась никогда с ним больше не спать, именно тогда я поняла, что тоже его люблю. Причем, безумно. Впрочем, я понимала и другое: хочу я или нет, но вскоре моей работе в этой школе придет конец.

Так оно и вышло. Как-то к Юле, наконец, подошла сама Тамара Георгиевна:

— Ну что ты делаешь вид, что ничего не происходит? Все же знают уже. Позорище-то какое! Совратила мальчика, так хоть теперь постыдись, задним числом! А ты продолжаешь детей учить, как ни в чем не бывало! Не видишь что ли: мы все ждем, когда у тебя совесть проснется, и ты сама заявление напишешь, пока вся эта грязюка до РОНО не докатилась! Но ты, видно, по-хорошему не понимаешь. Скройся с глаз немедленно! А то в тюрьму отправлю, и не посмотрю, что имя моего сына будет в деле фигурировать! И мой совет — аборт! Думаешь, я не понимаю, что ты на денежки моего Артемчика позарилась? Понимаешь же, сявка, что Артем слишком умный и взрослый, чтобы на такой пройде, как ты, жениться. И ты, чтобы добраться до денег нашей семьи, решила развести по жиже этого слюнявого несмышленыша, тварь!

По словам Юли, она даже не ожидала от интеллигентной математички такого злобного пассажа! Разрыдалась, убежала домой. А уже на следующий день ее вызвала директриса и открыто пригрозила: не уйдешь из школы сама и не оставишь мальчика в покое, заведем уголовное дело. Мол, Тамара Георгиевна напишет заявление, я с удовольствием подпишу.

— Конечно, пришлось уволиться, — вздыхает Юля. — Я набрала по объявлению учеников, подрабатывала уроками инглиша до самых родов. Как я ушла из школы, Стас мне постоянно звонил, подкарауливал у дома, пытался прорваться в квартиру. Но я его не пускала. А по телефону твердила одно: «Отстань от меня, или ты хочешь, чтобы меня из-за тебя посадили?» А у самой сердце кровью обливалось.

А через какое-то время Юле позвонил старший брат Стаса Артем:

— Слышь, ты, сердцеедка ваганьковская! Оставь пацана в покое! Из-за тебя мы без матери останемся, у нее сердце слабое. А если тебе замуж невтерпеж и фамилию ребенку дать, может, ты лучше за меня посватаешься? Мы ж с тобой ровесники, никто не осудит, — Артем захохотал. — А что: я мужчина видный, обеспеченный. И со Стасиком породнитесь!

После выпада Артема Юля вообще перестала отвечать на звонки Стаса. В положенный срок родился Антон — хорошенький, здоровенький.

Стас подкараулил молодую маму с коляской в самую первую их прогулку с Антоном:

— Я не могу забыть тебя, Юля!

Юля говорит, что тогда ее сердце дрогнуло. Она показала Стасу малыша:

— Все-таки он отец! И не важно, сколько ему лет. Ребенка же он смог зачать, значит, природа его к этому подготовила. К тому же, на тот момент он уже школу закончил. С того дня Стас тайком заходил к нам с Антоном, приносил памперсы, соки. Даже иногда гулял с коляской. В лесу, правда, чтобы никого из знакомых часом не встретить. Так продолжалось весь первый год жизни Антона. Стас говорил, что очень любит меня. Мол, сейчас немного встанет на ноги, подзаработает и женится на мне, как обещал. Он поступил в университет, а по вечерам подрабатывал. Не могу сказать, что я очень верила в обещания Стаса, но мы с ним возобновили интимные отношения. Я его хотела, он меня тоже, что с этим поделаешь? А потом Стас вдруг пропал. Так неожиданно, что я сначала даже испугалась: не случилось ли с ним что?

Через общих знакомых Юлия навела справки. Выяснила, что ее Стасик жив и здоров. Просто о его возобновившихся отношениях с училкой как-то прознала его мать — и слегла якобы в предынфарктном состоянии. Заявила, что если Стасик немедленно не бросит свою «старуху», то она умрет.

— Тогда же вышла эта гадкая статья в местной газете с моей фотографией. Наверное, Тамара ее заказала. Там говорилось, что, мол, вот эта женщина выдает себя за учительницу, а сама пристает к ученикам. Но про Стаса — ни слова!

— Почему же ты в суд не подала на эту газету? — удивляюсь я.

— А толку? — вздыхает Юля. — И откуда у меня деньги судиться с газетами? Мне бы Антошку поднять! Мне мои нервы и здоровье сына дороже, чем все эти дрязги. Тамара на меня в суд не подала — и на том спасибо! Ведь на самом же деле у нас со Стасом были интимные отношения, пока он был несовершеннолетним. Значит, по закону, я виновата. Что будет с Антошкой, если меня посадят? В общем, я предпочла молча пережить, переждать, пока шум утихнет. Он и утих вскоре. Люди пообсуждали-позлословили, да и надоело им, так всегда бывает. Только Стас так и пропал. Видно, он испугался за мать и просто меня бросил. Даже не позвонил, ничего не объяснил. Боялся, наверное. Ведь столько всего уже наобещал! Я же его за язык не тянула, он сам! Честно говоря, я думала: время пройдет, его мамуле надоест «с инфарктом» лежать — и Стас объявится. Но он до сих пор не дает о себе знать.

— А ты сама ему не звонила? — спрашиваю я.

— Один раз попыталась, — признается Юля. — Но его номер заблокирован. Наверное, он телефон сменил. Да и не буду я унижаться, искать его, бегать за ним. Если что, он знает, где нас с Антошкой искать.