Немного оправившись после пожара, отец уехал в соседнюю область покупать новые головы, а потом Рите пришлось объезжать, воспитывать новых лошадок под прокатные нужды. Тогда у нее и появилась любимица — ахалтекинка по кличке Особенная.

— Особенная — главная любовь моей жизни, — при упоминании о любимой кобылке у Риты загораются глаза. — Отец ее жеребенком привез, я ее буквально выходила-выкормила, воспитала. Я тогда только школу окончила, а в институт пока поступать не стала — полностью посвятила себя лошадям. Вернее, Особенной. А вообще я всех наших лошадок знала как облупленных — у кого какое настроение, у кого чего болит, кого сегодня можно в поля выпускать, а кто «козлить» настроен. Я тогда целый год в бабушкином доме прожила, в город только по крайней необходимости ездила. Отец часто при конюшне ночевал, а в городской квартире была мама. Там у нас что-то вроде офиса было: она там свою бухгалтерию вела и принимала по телефону заявки на групповой прокат и постой в «Амазонке». Я думала, что годик поработаю, родителям помогу с бизнесом, а потом подам документы в сельхозакадемию. Но через год у мамы случился инсульт. А еще через три месяца — второй. Она почти перестала разговаривать, у нее обездвижилась левая часть тела. А ведь ей всего 42 года!

По словам Риты, в тот год, когда она бывала в городской квартире лишь наездами, она стала понимать: между родителями что-то неладно. Отец уже не иногда ночевал, а практически переселился в гостевой домик при конюшне. Мама выглядела подавленной и нездоровой. Рита нередко заставала папу и маму за разговором на повышенных тонах, но при ней они тут же умолкали. В их семье не принято было посвящать ребенка в конфликты между взрослыми — даже если этому ребенку уже за 20.

— Если честно, я особого значения этим разборкам до поры до времени не придавала, — признается Рита. — Ну поругались, с кем не бывает. Они ж у меня с техникума, то есть, с 17 лет вместе — на одном курсе учились. Три года встречались, потом поженились, а когда им по 21 было, у них я появилась. Я думала, если у людей целая жизнь вместе за плечами, разберутся как-нибудь. Но все оказалось куда хуже…

По признанию девушки, ахалтекинка Особенная была главным хобби и радостью Ритиной жизни. Я видела Ритину фаворитку своими глазами — статная, тонконогая лошадка, очень характерная и гордая — как любая красивая женщина. Если что-то ей не по нраву или просто встала не с той ноги, никому не даст к себе подойти — кроме Риты. А если Особенная в хорошем расположении духа, то покладистее и мягче лошадки не сыскать.

— А рысь у нее отменная! — восхищается Рита. — Ни на одной лошади с «Амазонки» столько удовольствия на рыси не получишь, как на Особенной! Все наши постоянные клиенты все время хотят взять Особенную в поля, но мы ее не всегда даем. Если кобылка не в настроении, это опасно. Однажды она сбросила даже нашего тренера Ксюшу, хотя она профессиональная наездница. Ксюшку еле откачали в областной больнице и к лошадям она больше не вернулась. Разумеется, об этом знали только мы, хозяева, и персонал, но мы б этом не болтали. Зачем нам клиентов отпугивать?

— Как-то Особенная приболела, — вспоминает Рита. — В тот вечер на конюшне я одна была. Гостей не было, тренеров отец тоже отпустил, только сторож в своей будке сидел. Ветеринар только с утра мог приехать. Я дала Особенной на ночь лекарство и заперла в стойле. Приехала в бабкин дом, а на сердце неспокойно — не станет ли плохо от этого лекарства лошадке моей? Я ж все-таки не врач. Хотела у отца совета спросить, но он на мобильник не отвечал. Накануне он предупредил, что едет на казачий слет в соседний город. Ну, думаю, празднуют небось что-нибудь в мужской компании. В последнее время частенько папаня мой стал и кутить, и поддавать…

Так и не уснув, Рита в час ночи примчалась проведать свою Особенную. И услышала шорохи в одном из гостевых домиков «Уж не воры ли?» — испугалась Рита. Сторож крепко спал в своей будке. Подкравшись к окну, Рита тихонько заглянула внутрь домика. Луна стояла полная, и Рита прекрасно разглядела все, что там происходит. На кровати ее отец занимался любовью с молодой девушкой.

— Я знала ее, — говорит Рита и в ее глазах до сих пор читается ненависть. — Это наша клиентка, с соседних богатых дач. На тот момент где-то полгода приезжала к нам каждую субботу. Отец ее сам в седло сажал, сам азам обучал и сам первый раз в поля вывез. Он еще ее Дианой называл — мол, в седле держится со статью богини-охотницы. Да какая она на фиг богиня! Так, ерунда — только папик богатый, морда смазливенькая да волосы до попы.

Рита поняла одно: она невольно стала свидетельницей чего-то фатального. Ее саму отец воспитывал в строгости в отношении парней, и в свой 21 год Рита оставалась девственницей.

— Да и кавалеров, если честно, у меня особо не наблюдалось, — признается она. — Я ж все время на конюшне торчала, а тут только все свои, старинные друзья-приятели. Увиденное меня поразило так, что я сначала разрыдалась, не могла остановиться. Потом прыгнула в машину, ринулась назад в бабкин дом, даже к Особенной не заглянула — забыла, зачем вернулась на конюшню. В бабкином погребе нашла самогонку и с горя хватанула целый стакан — первый раз в жизни! Так хреново было на душе! А потом взяла и матери позвонила. Я даже как-то не подумала, правильно ли я поступаю? Может, мне надо было отца подкараулить и сначала с ним поговорить? Мол, я все знаю. Но я не соображала ничего, мне самой будто бы совет нужен был: как мне относиться к тому, что я увидела?

На часах был третий час ночи, но Елизавета Петровна сняла трубку сразу. Выслушав рыдающую дочь, она не выказала признаков удивления. Вялым, ровным голосом, а таким он у нее был весь последний год после инсульта, она сказала:

— Рита, успокойся, пожалуйста. Я давно все знаю, ее Анной зовут. Отец со мной серьезно говорил: он уже год с ней встречается, сильно влюблен и теперь решил уйти к ней насовсем. Сказал, что будет нас с тобой обеспечивать. У этой Анны очень богатый отец. Так что Петро уйдет жить к ней, квартира останется нам. То есть, тебе, — поправилась мать. — И на конюшне ты сможешь бывать сколько захочешь. Мы должны понять его, дочь, он еще молодой мужчина, а я сильно болею…

— Мать, ты что — дура? — закричала Рита в отчаянии и нажала отбой.

Через день была суббота. Рита, как обычно, с утра была на конюшне, принимала клиентов. С ночлегом в те выходные снова никто не заехал, так что тянулись в основном дачники — покатать детей в манеже или походить шагом в леваде. Это было только к лучшему. Стояла сильная жара, лошади были квелые, но нервные — их мучили слепни.

— Отец приехал часов в пять, — вспоминает Рита, — выглядел он бодрым и счастливым. У меня аж дыхание перехватило, когда он, выходя из своего новенького блестящего джипа, раскинул руки и прокричал: а жизнь-то налаживается! Тогда впервые в жизни во мне шевельнулась ненависть к нему. Я забежала в тренерскую и позвонила матери, которая была в городской квартире:

— Срочно позвони ему и вызови в город, — сказала Рита матери. — Придумай что-нибудь: скажи, что тебе стало плохо, лекарства нужны. Или что с бухгалтерией путаница. Или… Ну, в общем, все сойдет.

— Рита, не дури! — пыталась осадить дочь Елизавета Петровна.

— Я сказала тебе, делай! — крикнула дочь. — Хотя бы ради меня!

Дальнейшие воспоминания явно даются Рите нелегко. Она нервно лупит себя по коленке конским хлыстом. Наблюдая за силой ударов, я понимаю: ей должно быть очень больно. Очень.

— Я не была уверена, что мать позвонит, — продолжает Рита. — Но она позвонила. Были ли у меня план? Скорее, нет. Я просто точно знала: в 7 обычно приезжает ОНА, она любит скакать на закате, ее отец приучил. Я подсчитала: если матери удастся вызвать отца в город, он не успеет вернуться к ее приезду. Зачем мне это было нужно, я тогда еще до конца не понимала. Возможно, я хотела поговорить с ней с глазу на глаз. У меня на душе была сумятица. Ты мне веришь?