Сергей обнял дяденьку и перестал поминать о Петербурге. Всегда сыщется место при аттестате светлейшего, какой у него.

Но вскоре мир городнического дома был нарушен. В этот день, возвращаясь с проездки, Сергей с Моргуном встретили князя Давидова, ехавшего на дрожках в одну лошадь. Сергей тотчас узнал его, хотя только мельком видел за забором, и учтиво поклонился. Тощий, чернявый, желтый лицом Давидов не ответил на поклон. Он злобно совал кулаком в загорбок кучера и, поравнявшись с непейцевской парой, остервенело плюнул в ее сторону.

Дома застали напряженную тишину и растерянность. Семен Степанович только что почти взашей выпроводил князя и, в сердцах хлопнув дверью, закрылся у себя. Сергей решил не ходить к дяденьке, но тот слышал, как подъехали, и кликнул его к себе.

— Подумай, какова скотина! — возмущался Семен Степанович. — Приехал тебя сватать, будто девку! Говорит: «Отдайте мне племянника, он хоть увечный, но мы примем». Каково? Милостиво примет в свой птичник, тебя, молодца и кавалера! Гриб поганый, хорь вонючий! От него, веришь ли, от живого смердит — видно, в бане с пасхи не бывал.

— Сказали б, что я на службу уезжаю, — заметил Сергей.

— И сказал. Так он свое: «Пусть на Фене женится и жену с собой везет». Тут я и рассердился. Если бы, как дворянину подобает, пригласил: «Пожалуйте с племянником в гости, пусть друг на друга взглянут, поговорят, может, и выйдет что», я бы поблагодарил да с тобой потолковал. А то — на! Эко счастье на куре безграмотной жениться! Ведь в гнездо его поганое никто порядочный не ездит. Гарем из девок дворовых завел, те вместе с дочками хороводы водят.

— А не сделает он, дяденька, со злости вам неприятностей?

— Руки коротки! Недаром городничим седьмой год сижу, всех своих и подгородних как облупленных знаю. Знаю и за ним такое, отчего не поздоровится, ежели в ход пущу. Терплю его оттого, что девок-сирот глупых жалко. Плохой отец, а все заступа.

Прошло несколько дней. И вдруг, возвращаясь с прогулки по городу, Семен Степанович сам заговорил об отъезде Сергея:

— А пожалуй, братец, и правда пора тебе за судьбой пускаться. Отвел я душу за многие годы, но наседке уподобляться негоже. Завтра накажем сборы начать, а нонче, как вздремнем после обеда, подумаем, что везти тебе с собой.

Но вздремнуть не удалось. Когда кончали обедать, Филя доложил, что квартальный просит дяденьку скорей выйти.

— Что ж такое? — спросил Семен Степанович.

— Говорит, князя Давидова лошадь убила.

— Так пусть за исправником шлют, за земской полицией. Чего Квасов туда влез? — заворчал дяденька, вставая.

Дверь осталась отворенной, и Сергей слышал доклад квартального. Домашние Давидова сказали, что князь выехал рано на полевые работы, а сейчас его нашли мертвым с ногой, застрявшей в стремени. Взмыленная лошадь, которая долго волочила его по земле, паслась на городском выгоне, примыкавшем к саду Давидова.

Дяденька, чертыхаясь, приказал Квасову бежать на место и не дозволять никому трогать тело, крикнул, чтобы закладывали, и пошел надеть мундир. Но тут оказалось, что Моргун с кучером уехали верхами купать буланых. Ждать их скоро не приходилось — по приказу городничего лошадей купали за чертой города. На конюшне стояла одна старая кобыла, на которой ездили по хозяйству. Семен Степанович приказал скорей запрячь ее в дрожки, а Сергею, захватив бумагу и карандаши, ехать с ним.

Еще подъезжая к выгону, увидели кучку горожан, стоявших на огороде крайнего домика. Около них топтался полицейский солдат. Вторая группа — дворовые Давидова, также под надзором полицейского, жались по другую сторону выгона, у изгороди княжеского сада. Пастух, щелкая кнутом и покрикивая на коров, сгонял их в глубь поля. На пустом пространстве щипала траву верховая лошадь со сбившимся набок седлом. В одном из стремян и сейчас висел сапог с коротким голенищем. Недалеко от лошади стояли квартальный и третий полицейский солдат.

Дяденька поехал прямо по полю, но сажень за десять до Квасова остановил дрожки и приказал Сергею ждать его здесь. Теперь стало видно тело Давидова, лежавшее ничком в траве. Полы кафтана завернулись на плечи, испачканные в земле руки как бы подняты к окровавленной голове, одна нога босая.

Дяденька обошел тело, разглядывая его и землю вокруг, присел около головы, приподнял, внимательно осмотрел и ощупал пальцы обеих рук. Потом пошел к лошади, оглядел седло и висевший в стремени сапог, подергал его. Наконец приказал полицейскому взять вожжи от Сергея, а ему подойти к телу.

— Пиши, Сережа, я диктовать стану. Подставь, Квасов, спину его благородию. «Тысяча семьсот девяностого года, июля двенадцатого дня я, великолуцкий городничий, прибыв к месту, на коем обнаружено мертвое тело…»

Когда протокол был написан, дяденька отослал Сергея домой, велел полицейским перенести умершего в усадьбу и сам направился туда же, допрашивать княжен и дворовых людей.

Возвратись домой затемно, Семен Степанович долго мылся. За ужином ел мало и был молчалив.

— Очень дочери убиваются? — спросил Сергей.

— Как водится, голосят, — ответил дяденька. — А про себя, верно, бога благодарят. Из ихних и дворни всей нонешних рассказов явствует, что редкостный аспид сегодня к праотцам убрался.

— Плохой ездок, верно, был, — заметил Сергей.

— Неважный. Да, говорят, еще падучей подвержен. Видать, мол, накатило на него, а слезть не поспел, вот и понесла с испугу. Складно рассказывают.

— А вы сомневаетесь?

Дяденька пожал плечами:

— Нет, на правду похоже. Да завтра с земским исправником вместе все снова начинать. Редкая оказия: убитый на городской земле найден, а проживал и смерть приключилась на уездной. Вот и будем вдвоем следствие производить… Однако поговорим об отъезде твоем, раз его не миновать. В бумагу Филину я жену вписал, и отдадим теперь вместе, чтоб новую разлуку подсластить, как сряду обоим ехать незачем… Фому с тройкой, если увидишь, что назначение не сряду выходит, сюда на даровые кормы отсылай, а место получивши, по экстра-почте пиши на губернаторскую псковскую канцелярию, оттуда с нарочным перешлют…

И вот опять катится тарантас по большаку. Маячат перед глазами широкая спина и курчавый затылок. Фома то мурлычет что-то, то ворчит:

— Ходу доброго нету. Отвыкши лошадя от дороги…

А Филя дремлет рядом после сборов и отъездной суеты. Или строит планы:

— Где же пристанем, Сергей Васильевич?

— Хорошо бы на Васильевском, Военная коллегия там на набережной, недалече мне ковылять, на извозчиков не тратиться.

— Жив ли Август Иванович мой? — вздыхает Филя. — Вот бы у немцев встать! Или вам, сударь, где попарадней?

— Все равно. Не балы давать, да авось и ненадолго.

Прямо на 3-ю линию и поехали. Старик столяр и его жена были живы, обрадовались, сразу предложили занять комнату. Но не прежнюю Филину — там поселились выросшие внуки, — а лучшую из своих, с двумя окнами на двор, под которыми цвел шиповник.

На второй день Сергей напудрил голову, оделся в полную форму и поковылял в коллегию. Она помещалась в старом здании, стоящем торцом к Неве. Под гулкими сводами длиннейшей галереи шагали бесчисленные люди, входили в громко хлопавшие двери, присаживались на поставленные тут же скамейки, покупали снедь у разносчиков, ели, разговаривали и заглядывали в окна, за которыми чиновники писали, сшивали бумаги, рылись в делах.

Встреченный военный писарь указал Непейцыну дверь, за которой найдет дежурного по коллегии. За конторкой стоял моложавый штаб-офицер в шарфе поверх мундира. Красивое лицо со скучающим выражением чем-то напоминало корпусного полковника Корсакова и канцелярского капитана в Елпсаветграде. Но этот учтиво просил Сергея присесть. Взяв свидетельство и прочтя его, сказал:

— Дело ваше касаемо до седьмой экспедиции. Извольте оставить мне аттестацию, я тотчас прикажу занесть оную в книгу. От регистратора бумага поступит к повытчику. Сей по собрании нужных справок составит проект решения и представит секретарю. От секретаря, ежели труд повытчика будет найден удовлетворяющим видам службы, бумаги ваши передадут обер-секретарю, каковой доложит их уже генералу, управляющему сей экспедицией…