«Вот и разошлись наши пути, — раздумывал Сергей под ровное дыхание мигом уснувшего брата. — Но не упустил ли я и верно свою фортуну?..»

Он лежал без сна под открытым окошком кибитки и слушал звуки ночного лагеря. Вот фыркнула лошадь у батарейной коновязи, двинула копытом по чему-то железному — ведро, должно быть, раззява дневальный не убрал. Вот простучали шаги с призвоном шпор — подполковник Киселевский прошел к себе от генерала. Кто-то сыплет сухой горох в посудину. Чего ночью-то? Верно, не спится солдату, справляется исподволь в наряд идти. А вот и говор слышен. Тоже не спят, верно, вышли покурить у палатки.

— Не так хворость их доводит, как тоска. Что тут человеку видно? Красная земля голая — ни травинки, ни деревца. Что за страна такая, сколь время дождя не бывало.

— Два месяца считай, с самой Голой пристани, — отозвался второй голос.

— Вот и оно. Название тоже не зрящее — Голая приставь. И заметь, места проклятущие — утренней росы и той нету… Эк ведь, забыл днем кирку отбить, затупилась прошлый раз…

— Неужто без гробов кладете?

— А где тесу возьмешь? Бор целый на гроба известь бы надо.

— Хоть бы штурма скорей…

— Уж оно как пить дать меньшим бы народом обошлось…

«Вот он наряд какой — могилы за тылом армии копать, — соображал Сергей. — В гошпиталях, сказывают, ужас сколько народу мрет от поносов и лихорадки».

Приехав на другой день в последний раз переночевать в кибитке, Осип, захлебываясь, рассказывал о занятиях светлейшего. Сейчас он деятелен и весел — встает рано, работает с Поповым, с интендантом Фалеевым, с генералом Меллером, принимает знатных иностранцев, которые пишут своим дворам об осаде, потом переводит на русский язык историю католической церкви какого-то французского аббата, наконец каждый день многолюдный ужин, фейерверк, танцы… Удивительный человек!..

И лишь улегшись в постель, Осип сказал, что нынче пришло известие — Швеция объявила нам войну и светлейший очень рассердился, оттого что Балтийский флот, который должен был идти на подмогу Черноморскому, теперь останется защищать Петербург.

— Помилуй, что флот! Всей России придется теперь сражаться на две стороны! — сказал Сергей. — И нашей армии будут меньше отпускать денег, вооружения, пополнения людьми.

— Светлейшему меньше чего-то отпускать! — воскликнул Осип. — Ты его не знаешь! Чего захочет, то и требует у царицы. Знаешь, сколько ему одних столовых присылают? Сто тысяч рублей…

Батарея, которую осматривал Потемкин, теперь непрерывно била по крепости, и не раз там показывались пожары. За следующую неделю по всему кольцу обложения в версте от цели построили еще шесть сильных батарей, вооруженных тяжелыми пушками. Сказывали, что, по мнению светлейшего, огонь их должен заставить гарнизон пойти на капитуляцию. Но пока турки отвечали частыми орудийными выстрелами, и перебежчики доносили будто готовится большая вылазка.

18 августа два батальона Бугского корпуса стояли в прикрытии у ближней батареи. Сергей отправился с ними — хотел посмотреть поближе, как стреляют тяжелые орудия. Подъезжая, увидел, что перед резервом прикрытия разбивают маленькую палатку. Значит, и генерал будет с батальонами. Разожгли костры под артельными котлами, стали варить кашу, а пока, кому можно и кто сыскал тень, сунулись подремать — всех сморил солнцепек. Побывав в цепи у приятелей-офицеров, Сергей около полудня направился на батарею. Проходя мимо, увидел, что Кутузов в палатке что-то пишет у складного столика, — вот кто времени не теряет. Артиллеристы пригласили Непейцына пообедать. Только расселись под полотняным навесом, как где-то щелкнул ружейный выстрел, за ним еще и еще, и вся цепь перед батареей затрещала короткими сухими звуками. Артиллеристы бросились к брустверу. В поле перед Очаковом показались турки. Их колонна вытекала из ворот крепости, скрывалась из глаз и вновь появлялась уже гораздо ближе, из западного отрога той балки, около которой две недели назад на турецком кладбище Сергея обстреляли из ретраншемента.

С батареи было отчетливо видно, как плотный строй турецких пехотинцев ломит наших, как сбегаются из цепи на подмогу к своим егеря. Но турки все накоплялись перед балкой, расширяли фронт и медленно, но непрерывно двигались к батарее. Их было много, в балку со стороны крепости все текли и текли пешие и конные отряды, над которыми колыхались знамена и бунчуки.

— Уже больше тысячи вывели, нехристи! — сказал сзади Непейцына спокойный знакомый голос, и, оглянувшись, он увидел генерала Кутузова. Держа обеими руками подзорную трубу, он смотрел в поле. Потом опустил ее и обернулся к адъютанту: — Беги, голубчик, к резервным ротам, веди на подмогу, вон где главная свалка. А вы, майор, — отнесся он к командиру батареи, — велите ударить гранатами по ихнему хвосту, что в балку спущается.

— Уже приказал то самое, ваше превосходительство.

— Тебе же, дружок, — обратился Кутузов к Сергею, — надобно скакать в наш лагерь, приказать командирам остатних батальонов со всеми людьми, какие есть не в карауле, скорее сюда выступать.

Тут, оглушая их, грохнуло первое орудие, за ним пошли палить остальные, земля под Непейцыным задрожала. Генерал махнул рукой — скорее, мол. И он побежал с батареи.

Непрерывно шпоря лошадь, Сергей доскакал до лагеря. Через минуту горнисты заиграли тревогу, и егеря стали выскакивать из палаток, натягивая сапоги, куртки, накидывая через плечо патронташи.

— Может, и нам хоть с двумя трехфунтовыми поскакать? — сказал капитан Мосеев. — Так-то будто чужие смотрим…

— А лошади разве не все на пастбище, Василий Михайлович?

— На две-то наберем из слабых, что на овсе оставлены.

— Да, хорошо бы картечью их огреть. — сказал Непейцын, которому вдруг представилось, как от турецкого кладбища можно навести пушку на бегущих по другому отрогу балки. — Я и место там знаю, откуда их как траву косить станем.

Мосеев с минуту смотрел в землю и вдруг слегка толкнул Сергея в грудь:

— А попробуем, сват!.. Эй, Пиленко, скричи ездовых к третьему и четвертому! Да не беги как угорелый, а слушай. Выбирай коней, которых хоть не далече, но гнать можно. Ступай к пушкам, Сергей Васильич. Я обуюсь да саблю подцеплю.

Когда орудия вынеслись на равнину, фронт боя еще раздался вширь. Видно, турков не пустили прорваться к батарее, но и сбросить их обратно в балку не удалилось.

— Вправо бери! — командовал Непейцын, скакавший рядом с передним уносом своего всегдашнего третьего орудия, и, огибал поле, новел к знакомому отрогу балки.

Там на краю кладбища они развернутся да так шпарнут по другому склону картечью… Но что ж это?! До кладбища не осталось и полверсты, а за памятниками вдруг замелькали чалмы, клинки, бараньи шапки.

— Стой! Стой! Назад!.. Орудие направо кругом!.. Вон они, проклятые! — кричал Сергей, охваченный ужасом, что завел пушки без прикрытия прямо на врага. — Поспеют ли развернуться? Ох, господи!..

— Слушай команду! С передков долой! — раздался рядом ровный голос Мосеева. — Пиленко, наводи! Дергачев, готовь второй заряд!.. Не бойсь, ребята, егеря выручат!

Оба орудия, успевшие развернуться по команде Сергея, теперь стояли жерлами к туркам, кучами вылезавшим из оврага, из-за памятников. Передние уже пробежали полдороги к артиллеристам.

— Третья… Пли! — скомандовал Василий Михайловлч.

Картечь ударила в самую гущу бежавших. Второй выстрел повалил еще десяток. Но остальные, прыгая через них, приближались. Номера слаженно быстро заряжали по второму разу.

— Если что — в тесаки, ребята! — крикнул Мосеев и сам рванул из ножен саблю. — А ну, третья…

«Загубил, загубил обе пушки и всех людей. Теперь только умереть! — весь похолодев, думал Непейцын. Пестро одетые, рослые, что-то кричавшие турки были совсем близко. — Хоть одного рубану!» — до боли стиснув рукоять, он обнажил клинок.

Широкоскулый бомбардир Пиленко окровавленной рукой поднес пальник к затравке третьего орудия.