16 марта 1902 «Травы спят красивые…» Травы спят красивые, Полные росы. В небе — тайно лживые Лунные красы. Этих трав дыхания Нам обманный сон. Я в твои мечтания Страстно погружен. Верится и чудится: Мы — в согласном сне. Всё, что хочешь, сбудется — Наклонись ко мне. Обними — и встретимся, Спрячемся в траве, А потом засветимся В лунной синеве. 22 марта 1902 «Кто-то вздохнул у могилы…» Кто-то вздохнул у могилы, Пламя лампадки плывет. Слышится голос унылый — Старый священник идет. Шепчет он тихие речи, Всё имена, имена… Тают и теплятся свечи, И тишина, тишина… Кто же вздохнул у могилы, Чья облегчается грудь? Скорбную душу помилуй, Господи! Дай отдохнуть. Март 1902 «Ловлю дрожащие, хладеющие руки…» Ловлю дрожащие, хладеющие руки; Бледнеют в сумраке знакомые черты!.. Моя ты, вся моя — до завтрашней разлуки, Мне всё равно — со мной до утра ты. Последние слова, изнемогая, Ты шепчешь без конца, в неизреченном сне. И тусклая свеча, бессильно догорая, Нас погружает в мрак, — и ты со мной, во мне… Прошли года, и ты — моя, я знаю, Ловлю блаженный миг, смотрю в твои черты, И жаркие слова невнятно повторяю… До завтра ты — моя… со мной до утра ты… Март 1902 «В сумерки девушку стройную…» В сумерки девушку стройную В рощу уводит луна. Смотрит на рощу спокойную, Бродит, тоскует она. Стройного юноши пение В сумерки слышно в лугах. В звуках — печаль и томление, Милая — в грустных словах. В сумерки белый поднимется, Рощу, луга окружит, Милая с милым обнимется, Песня в лугах замолчит. 10 апреля 1902 «В чужбину по гудящей стали…» В чужбину по гудящей стали Лечу, опомнившись едва, И, веря обещаньям дали, Твержу вчерашние слова. Теперь я знаю: где-то в мире, За далью каменных дорог, На страшном, на последнем пире Для нас готовит встречу бог. И нам недолго любоваться На эти, здешние пиры: Пред нами тайны обнажатся, Возблещут новые миры. Август 1902 «Смолкали и говор, и шутки…» Смолкали и говор, и шутки, Входили, главы обнажив. Был воздух туманный и жуткий, В углу раздавался призыв… Призыв к неизвестной надежде, За ним — тишина, тишина… Там женщина в черной одежде Читала, крестясь, письмена. А люди, не зная святыни, Искали на бледном лице Тоски об утраченном сыне, Печали о раннем конце… Она же, собравшись в дорогу, Узнала, что жив ее сын, Что где-то он тянется к богу, Что где-то он плачет один… И только последняя тягость Осталась — сойти в его тьму, Поведать великую радость, Чтоб стало полегче ему… 11 сентября 1902 «Как старинной легенды слова…» Как старинной легенды слова, Твоя тяжкая прелесть чиста. Побелела, поблекла трава — Всё жива еще сила листа. Как трава, изменяя цвета, Затаилась — а всё не мертва, Так — сегодня и завтра не та — Ты меняешь убор — и жива. Но иная проснется весна, Напряжется иная струна, — И уйдешь Ты, умрешь, как трава, Как старинной легенды слова. 22 сентября 1902 «Мы — чернецы, бредущие во мгле…» Мы — чернецы, бредущие во мгле, Куда ведет нас факел знанья И старый жрец с морщиной на челе, Изобличающей страданья. Молчим, точа незнаемый гранит, Кругом — лишь каменные звуки. Он свысока рассеянно глядит И направляет наши руки. Мы дрогнем. Прозвенит, упав, кирка — Взглянуть в глаза не всякий смеет… Лишь старый жрец — улыбкой свысока На нас блеснет — и страх рассеет. 24 сентября 1902 Случайному Ты мне явился, темнокудрый, Ты просиял мне и потух. Всё, что сказал ты, было мудро, Но ты бедней, чем тот пастух. Он говорил со мной о счастьи, На незнакомом языке, Он пел о буре, о ненастьи И помнил битвы вдалеке. Его слова казались песней. Восторг и бури полюбя, Он показался мне чудесней И увлекательней тебя. И я, задумчиво играя Его богатством у костра, Сегодня томно забываю Тебя, сиявшего вчера. |
