18 октября 1903 Иммануил Кант Сижу за ширмой. У меня Такие крохотные ножки.. Такие ручки у меня, Такое темное окошко… Тепло и темно. Я гашу Свечу, которую приносят, Но благодарность приношу. Меня давно развлечься просят. Но эти ручки… Я влюблен В мою морщинистую кожу.. Могу увидеть сладкий сон, Но я себя не потревожу Не потревожу забытья, Вот этих бликов на окошке И ручки скрещиваю я, И также скрещиваю ножки. Сижу за ширмой. Здесь тепло Здесь кто то есть. Не надо свечки Глаза бездонны, как стекло. На ручке сморщенной колечки 18 октября 1903 «И снова подхожу к окну…» И снова подхожу к окну, Влюблен в мерцающую сагу. Недолго слушать тишину: Изнеможенный, снова лягу. Я на покой ушел от дня, И сон гоню, чтоб длить молчанье… Днем никому не жаль меня, — Мне ночью жаль мое страданье… Оно в бессонной тишине Мне льет торжественные муки. И кто-то милый, близкий мне Сжимает жалобные руки… 26 октября 1903 «Когда я уйду на покой от времен…» Когда я уйду на покой от времен, Уйду от хулы и похвал, Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон, Которым я цвел и дышал. Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла, Которое билось во мне, Когда подходила Ты, стройно бела, Как лебедь, к моей глубине Не я возмущал Твою гордую лень — То чуждая сила его. Холодная туча смущала мой день, — Твой день был светлей моего. Ты вспомнишь, когда я уйду на покой, Исчезну за синей чертой, — Одну только песню, что пел я с Тобой, Что Ты повторяла за мной. 1 ноября 1903 «Так. Я знал. И ты задул…» Так. Я знал. И ты задул Яркий факел, изнывая В дымной мгле. В бездне — мрак, а в небе — гул. Милый друг! Звезда иная Нам открылась на земле. Неразлучно — будем оба Клятву Вечности нести. Поздно встретимся у гроба На серебряном пути. Там — сжимающему руки Руку нежную сожму. Молчаливому от муки Шею крепко обниму Так. Я слышал весть о новом! Маска траурной души! В Оный День — знакомым словом Снова сердце оглуши! И тогда — в гремящей сфере Небывалого огня — Светлый меч нам вскроет двери Ослепительного Дня. 1 ноября 1903
«Ты у камина, склонив седины́…» Ты у камина, склонив седины́, Слушаешь сказки в стихах. Мы за тобою — незримые сны Чертим узор на стенах Дочь твоя — в креслах — весны розовей, Строже вечерних теней. Мы никогда не стучали при ней, Мы не шалили при ней. Как у тебя хорошо и светло — Нам за стеною темно… Дай пошалим, постучимся в стекло, Дай-ка — забьемся в окно! Скажешь ты, тихо подняв седины «Стукнуло где-то, дружок?» Дочка твоя, что румяней весны, Скажет: «Там серый зверок» 1 ноября 1903 «Крыльцо Ее словно паперть…» Крыльцо Ее словно паперть Вхожу — и стихает гроза. На столе — узорная скатерть Притаились в углу образа. На лице Ее — нежный румянец, Тишина озаренных теней. В душе — кружащийся танец Моих улетевших дней. Я давно не встречаю румянца, И заря моя — мутно тиха. И в каждом кружении танца Я вижу пламя греха Только в дар последним похмельям Эта тихая радость дана. Я пришел к ней с горьким весельем Осушить мой кубок до дна 7 ноября 1903 «Облака небывалой услады…» Облака небывалой услады — Без конца их лазурная лень. Уходи в снеговые громады Розоватый приветствовать день. Тишины снегового намека, Успокоенных дум не буди… Нежно-синие горы глубоко Притаились в небесной груди. Там до спора — сквозящая ласка, До войны — только нежность твоя, Без конца — безначальная сказка, Рождество голубого ручья… Невозможную сладость приемли, О, изменник! Люблю и зову Голубые приветствовать земли, Жемчуговые сны наяву. 21 ноября 1903 «Темная, бледно-зеленая…» Темная, бледно-зеленая Детская комнатка. Нянюшка бродит сонная. «Спи, мое дитятко». В углу — лампадка зеленая. От нее — золотые лучики. Нянюшка над постелькой склоненная… «Дай заверну твои ноженьки и рученьки». Нянюшка села и задумалась. Лучики побежали — три лучика. «Нянюшка, о чем ты задумалась? Расскажи про святого мученика». Три лучика. Один тоненький… «Святой мученик, дитятко, преставился… Закрой глазки, мой мальчик сонненький. Святой мученик от мученья избавился». |
