— Да, — поперхнулся Тито. — Это можно сделать. Но все равно мне будет потом очень трудно лавировать и скрывать свою линию от русских и от народа. Тем более, что в мое правительство и в государственный аппарат вольется много эмигрантов, и я буду вынужден принять в органы власти на местах часть королевских чиновников. Англичане и на этом настаивают. Но ведь народ меня за это не похвалит. Да и русские из миссии уже относятся ко мне настороженно. Они удивляются, почему в Сербии до сих пор так слабо развито народно-освободительное движение и не ведется по-настоящему партизанская война. Им не понравилось и то, что я ездил в Неаполь к Черчиллю.

— Но с вами там были и Ранкович и Арсо Иованович. Разве ваша поездка не выглядела как совершенно официальная?

— Арсо, дьявол, болтал, что я держал его в стороне от своих совещаний с премьером. Вообще он слишком откровенен с русскими. Каким-то образом они пронюхали даже о том, что я был в Риме. В Риме… — повторил Тито, тревожно нахмурясь.

— Но о подробностях поездки туда они, надеюсь, никогда не узнают?

Тито оторопело поднял глаза.

— А вы… вы что-нибудь знаете?

— Я? — Хантингтон чуть заметно усмехнулся. — А вы разве забыли, что вам предсказала по звездам некая дама?

— Какая дама? И при чем тут вся эта чертовщина и предсказания по звездам?

— Звезды-то наши, американские, — намекнул Хантингтон.

— Все равно это вздор. Никто ничего не может знать. Со мной был один Маклин.

— По моей просьбе…

— Вот как? Значит, и моей встречей с Доновэном… я тоже обязан вам?

— Отчасти…

— Благодарю.

Глаза Тито растерянно блуждали. Он чувствовал себя окончательно запертым в ловушке и отчаянно не хотел, чтобы это понял американец, иначе пропала бы возможность еще постоять за себя и поторговаться.

— Вообще мне приходится трудно, — вздохнул он. — Трудно, знаете ли, оправдать перед народом и свой теперешний отъезд на запад, на этот остров, и временное оставление армии. Ведь я все же главнокомандующий и генеральный секретарь КПЮ! — Тито важно откинулся на спинку стула.

Медленно потягивая через соломинку сода-виски, Хантингтон украдкой еще и еще раз внимательно вглядывался в Тито, хотя, кажется, знал о нем уже почти все. Насквозь видел этого пройдоху, разгадывал его игру. Что нового могли сказать ему этот уклончивый взгляд, эта напряженная, деланная улыбка, эта напускная независимость и высокомерие, эта игра в императорское величие? Как смешно, например, что, собираясь на морскую прогулку, этот новоиспеченный маршал, ефрейтор, продвинувшийся до высшего военного звания без службы в армии и без проведения каких-либо боевых операций, вырядился в парадный белый френч с вышитыми на воротнике по красному полю золотыми дубовыми ветками! Наверное, сшили в Неаполе.

Международный авантюрист! Провинциальный жандарм, играющий роль Цезаря, которого он видел, наверное, в шекспировской пьесе в постановке загребского театра! Живет для себя и думает только о том, что может упрочить его власть. Выбор, очевидно, сделан правильно. Тито — это ключ, которым можно будет при удобном случае открыть себе двери на Балканы. Английские ключи: король Петр, король Михай, король Зогу, — это ржавые, устаревшие ключи, ими современные балканские двери не откроешь. Надо крепко держать в кармане новые.

И все же у Хантингтона были серьезные основания для беспокойства. Русские близко… Черчилль недаром отважился прилететь в Неаполь. Нюх у старого Уинни хороший. Но сумеет ли Тито, если его временно выпустить из рук, выправить свои, уже слегка натянутые отношения с русскими, сумеет ли он искупить перед ними кое-какие свои явные грешки? Сможет ли проделать все это с искренностью, не внушающей подозрения? И не захочет ли он впоследствии нажить себе капитал на политике лавирования между Западом и Востоком в ущерб той задаче, которая на него в свое время будет возложена США?

— А кстати, маршал, знают ли о нашей прогулке советские представители? — внезапно полюбопытствовал Хантингтон.

— Нет, не знают, — поморщился Тито. — Я ни перед кем не отчитываюсь в своих действиях.

— Значит, вы у меня инкогнито?

— Конечно! Но со временем сказать об этом придется. Они все равно узнают. Наши люди, вроде Арсо, от них ничего не скрывают. Народ доверяет русским. Надо это учитывать. — Тито наклонился к собеседнику. — Да, народ… Как часто я чувствую себя одиноким…

— Что поделаешь, — сказал Хантингтон. — Это трагедия всех выдающихся личностей.

Тито вздохнул и продолжал прежним вкрадчивым тоном:

— Югославия — маленькая страна, и мы должны считаться с большими державами. Вот если бы объединить Балканы под нашим руководством, тогда нам можно было бы говорить погромче — басом. Мне видится страна, по населению больше Франции, а по природным данным, пожалуй, намного богаче. Не говоря уже об ее огромном стратегическом значении. Великая славянская держава, но западная.

— Так, так.

— Об этом мечтали еще знаменитые деятели Сербии и Хорватии прошлого века: «Сербия от моря до моря». «Альпийская Хорватия», — доверительно говорил Тито, почувствовав одобрение. — Они мечтали о федерации южных славян. Эту мозаику различных народов, живущих на Балканах и в бассейне Дуная, включая Венгрию, Румынию и Грецию, нужно крепко сцементировать. Иначе они все повернутся к Советскому Союзу. Такова ведь их тенденция. Нужен противовес. Как на это смотрят в Вашингтоне? Считают ли у вас такое государство возможным? Я могу его создать, — заносчиво, но не без вкрадчивости проговорил он.

— В Вашингтоне начинают понимать, — уклончиво ответил Хантингтон, — что у вас имеется шанс стать в будущем лидером Балкан.

— Мы с Черчиллем и об этом говорили, — похвастался Тито.

— Как же! Старый Джон Тар[79] не лишен остроумия: идея создания балканской федерации принадлежит ведь еще Меттерниху. Ею и Гитлер пользовался.

Тито с рассеянным видом прислушался к шуму волн, плескавшихся за бортом катера, и промолчал.

— Впрочем, идея сама по себе хороша, — после паузы сказал Хантингтон уже без всякой иронии.

Открыв свои карты, Тито, не стесняясь, задал вопрос в лоб: может ли он рассчитывать на признание его Америкой как единственного властителя Юго-Восточной Европы?

Хантингтон, матерый разведчик, воспитанный в панамериканском духе, и тот удивился: «Ого, каков! Пешка, а метит в ферзи. Молодец, Маккарвер! Как сильно разжег аппетиты маршала!» Хантингтон и раньше догадывался о честолюбивых замыслах Тито, о том, что он как будто бы претендуем на Истрию, австрийскую Каринтию. Бачку, на всю Македонию, Албанию. Но о том, что он хочет уже проглотить целиком Грецию, Болгарию, Румынию и Венгрию, услышал впервые. Однако в общем все шло хорошо, и Хантингтон, не глядя на собеседника, неопределенно протянул:

— Как вам сказать…

— Своих людей я могу повернуть или к Востоку или к Западу, — поспешил пояснить Тито.

Он был уверен, что Хантингтон, как и Черчилль, начнет отговаривать его от ориентации на Восток, от обращения к русским за помощью и пообещает все, согласится на все.

Американец, со своей стороны, отлично понимал, что скрытой угрозой «повернуть на Восток» Тито хочет набить себе цену.

— В Вашингтоне, мне кажется, одобрят вашу идею, — неожиданно сказал он, — и окажут вам существенную поддержку. У меня, кстати, есть один план.

— Какой? — с любопытством посмотрел на него Тито.

— Вам следует ехать к русским, — сказал Хантингтон размеренным, деревянным голосом. — И так, чтобы об этом никто не знал. Обставьте свой отъезд всевозможной таинственностью. Устройте своего рода побег от нас, от капиталистических союзников…

Этот совет в первый момент ошеломил Тито.

— Вы поедете к русским, — все так же спокойно продолжал Хантингтон. — Ну, хотя бы под предлогом координации военных действий в связи с предстоящим вступлением Красной Армии на территорию Югославии. Учтите одно неплохое правило: если не можешь задушить своего врага, то обними его. Но берегитесь. Держите себя крайне осторожно. Один ваш неверный шаг, одна фальшивая нота, одно неосмотрительное движение — и все погибло!