Я вспомнил Вуйю Христича, его хату, его бедность, скромное гостеприимство, искреннюю любовь к русским. И вот Микос Кумануди… И эти люди, подумал я, составляют, по теории Катнича, «единое целое»?! Да ведь они по самому глубочайшему существу своему так же различны, как различны их сыновья Васко и Бранко! Как можно будет примирить противоречивые интересы и устремления этих людей после войны, когда они вместе возьмутся строить у себя в стране социализм? И что за социализм это будет. Ведь социализм старого Кумануди — это побольше землицы; социализм Катнича — Сербия превыше всего; социализм Бранко — кондитерская в Белграде; социализм Мачека — «полаку, полаку» — потихоньку пробираться к вершинам карьеры, а может быть, еще какую-нибудь богатую невесту с домом на Теразии прихватить. Были свои «мечты о социализме» и у четника Куштриносича… И я вспомнил слова Арсо Иовановича о том, что от многих из нынешних коммунистов, зачисленных в партию в порядке расширения «социальной базы», придется потом освобождаться и, быть может, даже повести с ними борьбу. Да, это будет неизбежно…

Погруженный в свои мысли, я не сразу услышал гул моторов. Он все нарастал. Я высунулся из окна. Американские транспортные самолеты типа «Дакота» вкруговую шли над Иван-горой, над Раштелицей.

В селе поднялся переполох. Слышались неуверенные голоса:

— Прилетели? Союзники?

По улице вприпрыжку несся Катнич с биноклем в руках.

— Американцы! Помощь! Дождались! — кричал он.

Я выбежал на улицу, за мной Бранко.

Радостно переглядываясь, бойцы смотрели на самолеты. Вот от фюзеляжей отделились парашюты с грузом.

Но что такое? Парашюты относило слишком далеко от нас — к Тарчину, где были четники.

— Ветер работает на неприятеля, — сумрачно молвил Лаушек. — Влияние небесных светил…

— Это просто случайность, — уверял Катнич. — Вот смотрите, сейчас нам сбросят. А ты свое шутовство оставь! — прикрикнул он на Лаушека.

Самолеты сделали еще круг, и опять парашюты с длинными тюками поплыли к Тарчину.

Янков в мрачном раздумье сорвал с себя очки:

— Младенцы там что ли, не знают, как надо сбросить!

— Так не нарочно же они! — окрысился Катнич. — Вот, вот, смотри! Надень свои очки и убедись, что я всегда бываю прав.

Он торжествовал. Часть транспортников в сопровождении откуда-то появившегося самолета связи развернулась под ветер немного дальше, и несколько парашютов с грузом упало почти у окраины села. Мы кинулись к ним что было духу.

— Не трогать! — предупредил Вучетин. — Интендант, сюда! Составьте акт. Возьмите на строгий учет содержимое этих тюков. Не разбазаривать!

Богдан Ракич прикатил на телеге, в которую запряг последнюю свою лошадь. Обнажив кинжал, он с удовлетворенным и деловым видом подошел к тюку. Обрезав стропы парашюта, с энтузиазмом начал вспарывать брезент.

Мы сдержанно толпились вокруг, убежденные в том, что сейчас увидим консервные банки с беконом, ботинки на толстых подошвах, автоматы, патроны.

— Чувствую запах солонины, — бормотал Бранко, дрожащими руками поглаживая скрипучий парашютный шелк. — Хвала, хвала союзникам, сохрани их святая дева!

— Ну-с, посмотрим, что здесь такое, — говорил Катнич, потирая руки. — Что нам прислали наши друзья? Осторожнее, не торопитесь, Ракич. Не рассыпьте.

Брезент с треском лопнул, тюк развалился на отдельные свертки. И в каждом из них оказались всего лишь портянки… Добротные холщовые обертки по метру на ногу, аккуратно сложенные и перевязанные бумажной бечевкой. Ракич с ожесточением разворошил тюк. Ничего другого в нем не было.

— Пригодится и это, — сконфуженно пробурчал Катнич. — А что там, в тех мешках?

Но и во втором и в третьем тюках было то же самое: портянки. А в четвертом Ракич обнаружил банки с маринованными кабачками. В пятом же — что-то малопонятное. Едва разобрались, что это усовершенствованные хлопушки для убивания в жаркое время мух. В шестом — ящик со снарядами… к пушкам, которых у нас не было.

— Обманщики! — Ракич таким взглядом провожал улетавшие самолеты, точно хотел превратить их в пепел.

Бойцы стояли хмурые, растерянные. Только Бранко, улучив момент, под шумок отрезал от парашюта кусок небесно-голубого шелка.

Все долго молчали. Командиры не глядели друг на друга, испытывая, кажется, одно общее чувство неловкости и стыда перед бойцами, чьи терпеливые ожидания были так жестоко обмануты.

И лишь Катнич с отчаянной надеждой в глазах следил за маневрами связного самолета. Пролетев вдоль железной дороги к Сараеву, самолет покружил над Иван-горой и возвратился к Раштелице. Он шел на посадку. Политкомиссар с криком «Сейчас я все выясню!» побежал к тому месту, где приземлился самолет. Мы все последовали за ним.

Летчик, молодой парень в черном берете, с лакейской предупредительностью распахнул дверцу кабины, хотел было помочь кому-то сойти, но пассажир и сам легко соскочил.

Я вмиг узнал его. Это был американский подполковник Маккарвер. Вслед за ним молодцевато выпрыгнул командир нашего корпуса Попович. Он был в новой голубовато-серой униформе. Проведя пальцами по черным коротким усам, он оглядел себя, одернул свой френч и строго взглянул на нас. Рядом с ним Маккарвер, в расстегнутой блузе с болтающимся галстуком цвета хаки под цвет блузы и в помятых брюках навыпуск, казался не совсем опрятным ординарцем.

— Привет союзникам! — Маккарвер радушно помахал нам рукой.

— Привет! — засуетился Катнич. — Живео!

Но никто не подхватил приветствия и не выразил особой радости, несмотря на поощрительные знаки Катнича. В смущении он подошел к американцу ближе и, покосившись на Поповича, вполголоса сказал:

— Это я. Узнаете?

— А! Здравствуйте, мой дорогой! Здравствуйте, здравствуйте, — Маккарвер энергично потряс руку Катнича. — Хороших парней я узнаю с высоты птичьего полета и спускаюсь к ним запросто. Как поживаете?

Попович, не замечая на лицах бойцов и командиров должной почтительности, поманил к себе пальцем Вучетина и отрывисто спросил:

— В чем дело?

— Видите ли, друже командир, — начал Вучетин откозыряв. — Мы выполняли ваш приказ: сидели в этой Раштелице без дела, ожидая оружия и боеприпасов, а получили маринованные кабачки, портянки, ненужные нам снаряды и мухобойки.

— Да, да, — торопливо вставил Катнич, обращаясь к Маккарверу. — Неудобно получается, честно говорю… Ну, портянки и кабачки мы еще используем. Сердечно за них благодарим. Но… хлопушки для мух?! Ведь мы не в Африке! Мы не колониальные войска, для которых эти хлопушки, наверное, были предназначены. Мы удивлены! — повысил он голос, оглянувшись на бойцов.

— Я ничего не понимаю… — Комкор повел глазами на американца. — Фантасмагория какая-то!

— Для меня это новость, — расширил глаза Маккарвер. — Я лично сделал все, что мог. Указал транспортникам более правильную позицию для спуска парашютов. Мой долг — содействовать вам и помогать. Ведь я, друзья мои, прикомандирован теперь к вашему корпусу. Я и делаю все, что могу… Но портянки и хлопушки… Ба! — Его словно осенило. — Да ведь это же явное недоразумение! Ох, эти лайи! Вечно подведут. Все ясно! Тупость английского интендантства! Перепутали грузы! Дьявол их возьми! Сидят там, в Бари, тыловые крысы! — Тут Маккарвер щегольнул знанием отменных сербских ругательств. — Я этого дела так не оставлю! — негодовал он. — Мы найдем виновников в штабе балканских военно-воздушных сил. Вице-маршал авиации Эллиот всегда выражал интерес к вашим делам, обещал прийти на помощь в нужный момент. Он отвечает за планирование и координацию всего снабжения. И вот-те на! Удружил! Но не унывайте, ребята! — Маккарвер направился к бойцам. — Выше головы! Мы, американцы, приготовили для вас нечто более существенное и необходимое. Такие подрывные машинки, такие взрывчатые вещества, такие сплавы из смеси аммония и мелинита, что вы сможете поднять тут на воздух немцев вместе с горами! — Он обхватывал за плечи то одного бойца, то другого, совал всем сигареты «Кэмел», даже пощекотал Васко подмышками. — Смотрите же веселей, ребята! Все будет о’кей! Друже политкомиссар!