— Грандиозная идея! — воскликнул Маккарвер. — Она родилась, конечно, в Штатах?

— Не совсем, — усмехнулся Хантингтон.

— И он, наш Тито, во главе этой федерации?

— Да. Этим самым мы утвердим свое политическое и военное руководство в будущем объединенном государстве с политическим центром в Белграде. Нам, очевидно, понадобятся территории, большие пространства как плацдармы для решения мировых задач, и для нас важно, чтобы эти пространства не делились, как соты, разными демаркационными линиями и границами.

— Воображаю, какую мину скорчат лайи, — засмеялся Маккарвер, — когда Тито начнет вдруг проявлять абсолютное понимание наших задач.

— Он уже и сейчас обнаруживает склонность к такому пониманию. Посол короля Петра, Косанович, — доверенное лицо Тито в Америке, через него он поддерживает негласную связь с нашим госдепартаментом. Думаю, что и после войны, придя к власти в стране, Тито сделает этого королевского посла своим представителем в Вашингтоне. А кстати, Косанович — старый друг Поповича.

— Вот как! — обрадовался Маккарвер. — Новая педаль, на которую вам следует нажимать!

— Попович и Косанович — оба поэты-сюрреалисты. Вместе кутили в парижских и белградских кафе-шантанах. Надеюсь, у нас в Нью-Йорке они найдут в будущем более приятные места для встреч и развлечений.

— Особенно в «Бриллиантовой подкове».[54] Хотя Попович и корчит из себя святошу, обиженного на весь род женский, потому что жена не захотела вернуться к нему из Белграда, а она, говорят, пикантная далматинка.

— Но вернемся к Тито, — перебил Хантингтон, с лукавым осуждением взглянув на подполковника. — В дополнение к тому, что я сказал, вам полезно будет знать мнение о Тито бригадного генерала Маклина.

Хантингтон достал из ящика стола мелко исписанные листки.

Маккарвер насторожился. Фитцрой Маклин! Этот экстравагантный английский делец совсем не то, что Баджи Пинч. Он может дать фору любому американскому разведчику. Маккарвер кое-что знал о похождениях Маклина в Москве, где тот в 1937 году работал в английском посольстве. Ох, и разбойник! Как багдадский калиф шнырял переодетым по рынкам и разным закоулкам, собирая всяческие слухи. А чего стоит его путешествие инкогнито по городам Советского Союза! Он ловко сумел выскользнуть в Новосибирске из вагона транссибирского экспресса и незаметно пересесть в поезд, идущий в Алма-Ату. После этого трюка он получил ранг второго секретаря посольства. Затем, орудуя в Иране, выкрал не угодившего Англии иранского генерала Захиди из его резиденции в Исфагане. Потом — новое обличье, новый ринг деятельности: Маклин — лейтенант шотландских стрелков в Северной Африке, в дальнейшем командир парашютной роты «Таинственная колонна»! Черчилль недаром доверил ему установить контакт с Тито. Маклин приземлился среди «джунглей» Боснии с кодаком, трубкой и англо-хорватским словарем в кармане всего лишь год тому назад, и вот в свои тридцать лет он уже бригадный генерал, глава англо-американской военной миссии, собутыльник Тито, пользующийся абсолютной свободой действий в Югославии!

Маккарвер был полон зависти к этому авантюристу, искателю приключений и военной славы в далеких странах. Похождения Маслина в Югославии, его частые поездки на далматинские острова Корчула и Хвар, выдававшие настойчивый интерес Англии к просторам Адриатического моря, и, наконец, его прочная интимная дружба с Тито и Влатко Велебитом — все это возбуждало у Маккарвера такое чувство, какое бывает у спортсмена, когда его обгоняет на состязаниях соперник.

— Любопытно, — прошептал он, наклоняясь к листкам.

— Вот, например, что пишет Маклин в своем докладе Черчиллю о положении в Югославии.

— Вы уже в курсе его секретных донесений? — изумился Маккарвер.

— Да, у нас с сэром Маклином более тесная связь, чем вы предполагаете, Шерри. Более тесная, чем у вас с Пинчем, — вскользь заметил Хантингтон и прочел отчеркнутое на листках цветным карандашом:

«…То, что Тито и его окружение могут со временем превратиться во что-нибудь большее, чем они есть сейчас, кажется мне слишком далекой возможностью, чтобы служить основанием для наших расчетов… Однако, если смотреть вдаль, кажется возможным, что в конце концов национализм возьмет верх над коммунизмом… На Балканах происходили и более странные вещи…»

— Ясно? — спросил Хантингтон, хитро ухмыляясь. — Далекая возможность!.. А мы превратим это в близкую реальность, если возьмем быка за рога, воспользовавшись тем, что англичане не особенно-то дорожат этим Тито. Лондон — убежище королей. Англичане предпочтут короля Петра, которого и содержат пока что в Каире, неподалеку от египетских пирамид. Для премьер-министра Англии Тито — всего лишь мавр, который сделает свое дело и уйдет.

— А мы, как подлинные демократы, разумеется, предпочтем королю мавра! — живо подхватил Маккарвер.

— Вот именно. — Улыбка затерялась в углах тонких губ полковника. — Тито, как мне кажется, уже и сам начинает сознавать, что Черчилль напускает туману, комбинируя альянс между королем и бывшим ефрейтором. А ведь не так давно Черчилль пытался даже устроить триумвират. Петр, Тито и Драже Михайлович. Британцы ставят сразу на три карты: какая возьмет. Всем троим помогают, кружат головы, всем обещают, всех признают и задабривают. И считают, что три главаря целиком в их руках, как жуки на нитке. Однако хоть англичане и заигрывают с тремя вожаками в Югославии, они предпочитают одного из них — короля.

— Почему так?

— О! Старая британская лиса — Черчилль понимает, в чем дело. Югославская конституция дает королю большие права. Им одним, а через него и всей Югославией, управлять легче. А при Тито, пока он не окрепнет, нужно считаться еще с АВНОЮ, с членами Политбюро. Много расходов и хлопот.

— Вот оно как! — протянул Маккарвер. — Но ведь Тито достаточно хитер, он, наверное, догадывается, что после войны любовь Британии будет отдана только одному из лиц триумвирата — отпрыску династии Карагеоргиевичей?

— Конечно, догадывается, и не без моих намеков… Вы заметили, кстати, как раздражают его в последнее время эти назойливые британцы. Они слетаются сюда, как мухи на мед, и каждый стремится ухватить для себя что-либо послаще. Золотая горячка, как в первые дни Клондайка! Бедняга Тито, несомненно, понимает, что он мыльный пузырь, который лопнет, как только англичане перестанут его надувать и отпустят с соломинки. Вот почему он ищет себе, образно выражаясь, более прочные стропы, чтобы подняться на балканском горизонте, как новая звезда. Русских он остерегается. А наши боссы, Шерри, с удовольствием помогут ему в этом трудном восхождении, а затем надуют его куда сильнее, чем это делали до сих пор англичане. Правда, оболочка все-таки слабовата.

Помолчав, Хантингтон медленно набил табаком потухшую трубку, закурил. Его желтые сухие пальцы чуть вздрагивали. Он рассеянно посмотрел в окно, в котором уже синели сумерки, и со вздохом повторил:

— Слабовата.

Поднявшись из-за стола, он прошелся по комнате, разминая занемевшие ноги, постоял у окна, несколько раз глубоко потянул из трубки и снова заговорил:

— У Тито, к сожалению, есть еще такие минуты, которые нам могут быть даже опасны. Он неврастеник, почти психопат. Часто орет на подчиненных, выходит из себя, угрожает. Этим только отталкивает от себя людей. Кроме того, он трус и порядочный. Боится показываться в армии, среди народа, боится ездить по освобожденной территории. Месяцами просиживает на одном месте, то в крепости в Яйце, то здесь, в пещере. Поступает часто необдуманно, противоречиво. Например, компартию загнал в подполье и растворил ее в Народном фронте — это хорошо; но тут же клянется, что во всем берет пример с русских. Затем слишком явно и преждевременно привлекает к себе разных четников и слишком откровенно раболепствует перед каждым нашим офицером. У него много и других политических ошибок. Сербские крестьяне слабо его поддерживают.

— Это верно, — подтвердил Маккарвер.