- «Человеческое, слишком человеческое»! - передразнил немца Люцифер, используя название одной из книг Ницше. - Когда тебя самого за горло едва не взяли, сразу свою философию забыл. Оказывается, это хорошо, когда сильный бессильного защищает...
- Слаб человек... - потупился Фридрих.
- Это ж он церковников цитирует! - наябедничала канцелярская крыса.
- Точняк! Почему у него все отмазки на такой дальняк? - поддержал его Аксененко.
- Мда, Ницше, на земле ты прекрасно всех других обвинял, а свои взгляды защищал. Здесь же на адвоката не тянешь. Меняем защитника! Дэпан, что ты можешь сказать за своего «некрестника»?
Бес-искуситель пополнил собой толпу собравшихся в Кремле:
- Нельзя обвинять моего подзащитного в неправильном поведении! Потому что по-разному ведут себя авторитеты в камерах. Иногда их поведение противоречит общепринятым представлениям, но если оно объясняется логично, то никаких отрицательных последствий для нарушителя правил не несет. Всеми почитаемый Вася Бузулуцкий никому не поручал уборку камеры, все делал своими руками. А уж кому, как не ветерану каторги, знать ее законы и устав? Тем не менее он считал унизительным зависеть от сокамерников в вопросах санитарии, не доверял чистоту пацанам. Балашихинский Шурик Захар, знающий порядок не хуже, повел себя по-иному. Он первый раз вымыл все сам и сказал: «Так чисто должно быть каждый день». Так с тех пор и было...
Малявы Трехпалый отправить просто не успел - времени не хватило. Кстати, их надо послать прежде всего на волю-наверх. Слышь, некрестник, явись своим родным и поделам в вещем сне с таким посланием: «Оставляю вместо себя в тюрьме Вову Самбиста, он - парняга здравомыслящий и косяк, я думаю, не запорет лишний»...
- Незачем! - буркнул ЕБН. - Володя уже несколько лет как мой преемник. Какой смысл базарить о том, что весь мир и так знает?!
- Логично! - пожевал козлиными губами Дьявол. - Ладно, Колян, продолжай свою филиппику!
- Чего? - оторопел Аксененко. - Ты на кого из женщин Филиппа Киркорова намекаешь?
- Обвинительную речь! - на сей раз немец выступил в роли толмача.
- Объ...бон, что ли? - перевел для себя экс-министр — и повиновался приказанию Повелителя мух.— Вор, поставленный смотрящим на тюрьме, обязан уметь договориться с администрацией в случае необходимости решить выгодные для арестантов вопросы. Он должен не только контролировать ситуацию, но и при желании разморозить хату, то есть затеять бунт, устроить голодовку. Так, во время перебоев с теплоснабжением в СИЗО-2 (Бутырская тюрьма), воры в законе Бачука, Гиа, Мамука и Ваха замутили бунт и вызвали многодневные массовые беспорядки. В один из дней 4055 заключенных отказались от пищи. При этом следует учесть, что по понятиям, голодовка — дело сугубо добровольное...
- А ху-ху не хо-хо?! - загоготал Сатана. - Хрен вам моржовый, даже китовый вместо бунтов, заморозок, голодовок! Здесь вам не земля! А тебе, гад, за такие предложения, даже за мысли о них прописываю лекарство от дурости - десять тысяч падений во сне!
- О чем это он? - залюбопытствовал Ницше.
- Способ расправы с неугодными, - объяснил дэпан. - Их бросают с верхних нар спиной на бетонный пол (человек — не кошка, в воздухе не перевернется). После падений во сне (об истинной причине ни один пострадавший, разумеется, не скажет) несчастный надолго отправляется в лазарет и, если выживет, то вряд ли останется здоровым.
Вообще-то Колян Железнодорожный говорил о крайностях. Там, наверху, авторитетные законники без труда находят общий язык с администрацией, а те идут навстречу и допускают передачу грева для братвы — чая, курева, консервов, других продуктов, разрешают телевизоры, видеомагнитофоны, направляемые с воли нуждающимся каторжанам. Дружить с лидерами, контролирующими жизнь тюрем и колоний изнутри, предпочитают все. Потому что любая зона под влиянием смотрящего может пыхнуть, и за беспорядки, жертвы, разрушения и побеги спросят не с законника, а с начальника в погонах. Вор Якутенок, отбывавший очередной срок в колонии № 12 под Нижним Тагилом, чувствовал себя немногим хуже, чем на свободе. В его распоряжении имелись небольшой домик, вполне приемлемые удобства, телефон, по которому он мог звонить в любое время суток...
- Не все одобряют такое поведение! - прервал беса потрясенный Аксененко. - Сдержанность в желаниях и самоограничение только поднимают авторитет верховода!
Вот пример. Имея статус вора в законе, не позволяющий ему по понятиям трудиться, Япончик тем не менее обратился к администрации с заявлением: «Прошу предоставить мне физическую работу во вверенном Вам учреждении, так как у меня нет денег на лицевом счете и по состоянию здоровья работа мне необходима».
В то же самое время его подельник вор Асаф жил на зоне припеваючи: не работал ни единого дня, хотя по нарядам перевыполнял нормы и получал деньги. Ни разу не питался в общей столовой, всегда лопал черную и красную икру, осетрину, шоколад, пил французский коньяк и курил американские сигареты. Неоднократно получал разрешения на длительные свидания с женой. В сравнении со своим корефаном Япончик — несгибаемый боец, предпочитающий умереть, но не склонить голову перед ментами. О нем говорят как о подвижнике воровской идеи!
- Странно, что в России, - пробормотал Ницше, - термин «законник» ассоциируется не с судьей или прокурором, а с преступником...
- Ничего странного, - объяснил дэпан, - между ними разница небольшая. Иной раз сотрудников судебной и правоохранительной систем можно считать дважды ворами в законе...
- Ты, Колян, накидываешь на себя пуху (выставляешься в лучшем, чем есть, виде) перед братвой, а на самом деле ты — голимый фуфломет! - выразил свое презрение пахан. - О сдержанности и самоограничении пуляешь базар, а сам по жизни был самым настоящим насосом (олигархом), роскошествовал, как мог! Япончик, кстати, такой же!
- Вот что значат реклама и пиар — даже в уголовном мире! - разулыбался дэпан. - Действительно, Вячеслав Иваньков, пока сидел, в тюрьме взял верх, координировал любые действия осужденных, был полным хозяином. Япончик мог зайти в любую хату днем или ночью, так как с начальником тюрьмы был на короткой ноге. В камере он и его дружки ни в чем не нуждались, из продуктов ели то, что на свободе простой смертный даже не видел. Отмечая какое-либо событие, пили только коньяк. Когда его подельник Варламов освобождался, всю ночь не спали, отмечали проводы. Япончик дал ему инструкции, одел с барского плеча в спортивный костюм и лайковую куртку. На праздники Иваньков получал поздравления и посылки от известных певцов и поэтов, которых знала вся страна.
- А ты примеру Захара и Бузулуцкого разве не последуешь? Скажем, у меня поработать не хочешь? - начал изгаляться Дьявол над Ельциным. - Полы мыть, параши выносить?
- Пошел ты! - отбрехнулся тот. - Впрочем, к тебе, Сатана, у меня претензий нет. А вот с подлюгой Железнодорожным, коль меня в рай все-таки не пустят, когда и если вернусь сюда, устрою разборку.
Ницше опять потребовал разъяснений, которые и дал ему бес-искуситель:
- Вершат суд чести с ведома вора или положенца, которые отвечают за соблюдение порядка в доме. В случае непочтительного к себе отношения законник не имеет права отступить, склонить голову. В противном случае вопрос о его развенчании будет рассмотрен на ближайшей сходке. Он обязан доказать свое превосходство. Как, чем — его дело, но пасть в глазах других — позор, за которым следуют потеря авторитета и лишение титула.
В этом смысле показательна история одного вора в законе, крестным которого был Япончик. Калина (Витя Никифоров, музыкант, поэт и фанатик уголовной романтики) пользовался уважением не у всех, на настоящего жулика не тянул и, по мнению многих, получил корону по знакомству (мать Калины долго дружила с Иваньковым).
Как-то раз Витек гулял в ресторане «Олимп» в Лужниках. За соседним столиком отдыхал крутой авторитет Мансур Шелковников, имевший черный пояс по каратэ. Когда Калина особенно расшумелся, Мансур сделал ему замечание. Завязалась перебранка, пошли оскорбления и насмешки, которые для уважающего себя вора считались бесчестьем. Калина, понятно, в честной схватке с Шелковниковым не продержался бы и минуты. Он схватил со стола пику и с одного удара замочил Мансура. Пока суматоха и неразбериха, Витек скрылся. Его обвиняли в убийстве, задерживали менты — и хоть бы хны...
