И даже когда Дьявол атомного века некрасив, он сохраняет в наружности своей ту значительность и, как говорится, «интересность», которая привлекает к нему уважительное внимание больше самой блистательной красоты. Мефистофель в мраморе Антокольского, в сценическом гриме Эрнста Поссарта и Шаляпина сделал европейскому обществу близкою и фамильярною зловещую фигуру кавалера в бархатном колете, шелковом плаще, в берете с тонким, колеблющимся петушьим пером и длинною шпагою на бедре...

Этот мой образ – несомненно, из всех художественных самый популярный, несмотря на то, что появился в XVI веке. Но он сразу так фантастически полюбился и привился к поверьям Европы после ею пережитой Реформации, что этот вид Дьявола надо считать как бы средним между собственною моею формою и теми излюбленными моими метаморфозами, о которых теперь будет речь.

Имея свой собственный индивидуальный образ, я сверх того обладаю способностью изменять свою наружность по желанию, причем в этом я совершенно неограничен и вполне заслуживаю название адского Протея - древнегреческого бога, который мог менять свой облик. Так прозвали меня иные богословы. Но пусть за меня лучше скажет Мильтон!

- Злые духи «принимают по своему желанию тот или иной пол или сливают их вместе. Так мягка, так проста бестелесная сущность, что, будучи свободною от мускулов и сочленений и не прикрепленная, подобно телу, к бренной поддержке костей, она может вливаться, следуя планам воздушных существ, в любую форму, ясную или темную, жидкую или твердую и, таким образом, приводит к намеченным результатам деяния своей любви и злобы».

- Замечательно! - одобрил великого английского поэта лукавый. - Если верить человеческим фантазерам, куда реже случалось, чтобы я являлся в своем собственном виде. Таков был я, искушая Иисуса. Десятки, если не сотни художников пробовали свои силы над этим сюжетом, одинаково находя камень преткновения как в образе Христа, так и в лике Сатаны. Самая известная картина – Ари Шеффера – балетна, а огненный Дьявол Репина хоть и оригинален, но надуманно груб.

Ну, и последняя из придуманных людьми моих мелких гнусных привычек. Не всегда искушение Дьявола направляется на цели крупного греха. Весьма часто злой дух ограничивается просто тем, что разобьет человеку молитвенное настроение, не даст ему сосредоточиться в благочестивом размышлении, либо просто рассердит или выведет из терпения. Это я якобы повторяю гулким эхом слова читаемых молитв, заставляю чихать проповедника в чувствительнейшем месте его проповеди, это я назойливою мухою сажусь десять раз на лицо засыпающего, покуда тот не обозлится и не заругается.

Обидно, право! Буду я размениваться на мелочи, когда мне предстоит грандиознейшая задача – совершить Вселенскую Революцию, свергнуть Царя Небесного... Тьфу, набрался большевистской фразеологии... Надо меньше с Лениным и Сталиным общаться...

От изобразительного искусства перейдем к литературе. Сейчас мы подведем итоги очередного инфернального поэтического конкурса. Все знают, что у нас, как в Вестминтерском аббатстве в Лондоне, есть свой собственный «Уголок поэтов». Только у меня их похоронено в тысячи раз больше, чем там, ха-ха-ха! Но, чтобы оттянуть приятную процедуру награждения, вспомним о тех, кто заслуженно уже стали лауреатами!

... Зал горестно вздохнул. Дьявол обрадовался:

- Обманул, обманул! - по-детски захлопал он в ладоши. - На сей раз мы не будем читать гениальные, но чертовски длинные поэмы Данте Алигьери «Божественная комедия», то есть, конечно, ее первую часть - «Ад», или Джона Мильтона «Потерянный рай». Я сделаю краткий обзор тех, кто выиграл в последних конкурсах, и тех, кто претендует на победу в нынешнем. Засим обнародую четырех победителей.

- Подождите, а кто в жюри? - возопил кто-то.

- Какое еще жюри? Здесь, как на земле, - победителей заранее определяют устроители творческих соревнований! Правда, Борис, ведь в России 90-х так было и на выборах, и в литературных конкурсах?

Итак, в период Возрождения, в Новое время, не говоря уже о современности, мое восприятие человечеством изменилось к лучшему. Борьба против тирании церкви увенчалась успехом, и я стал фактически идеологическим… нет, скорее теологическим знаменем этой великой войны между Землей и Небом!

Цивилизация не забыла в победе своей этой моей заслуги и отблагодарила меня устами своих поэтов, превративших Дьявола в светлый и могущественный символ бесстрашного и неутомимого знания. «Дух отрицанья, дух сомненья» рушит догматы и искореняет предрассудки, бунтует мысль и страсть, поражает все виды духовной тирании и утверждает свободу, под широкими крыльями которой нарождается жизнь нового человечества.

Великий французский поэт Бодлер, призвал меня на помощь тоске своей звуками божественной молитвы. Он также описал мою окончательную викторию над человечеством. Бодлерчик! Вспомни свое предисловие к сборнику «Цветы зла»!

- «... Вельзевул на подушке сладчайшего зла

Убаюкать торопится разум наш пленный,

И, глядишь, нашей воли металл драгоценный

Этот химик премудрый сжигает дотла.

Он по ниточке водит нас, вечный наш враг.

С каждым днем, с каждым шагом мы близимся к аду,

В отвратительном тайную видим отраду

И бесстрастно бредем сквозь зловонье и мрак».

- Аплодисменты гению! - распорядился Дьявол. Все послушались, даже Ельцин, которому стихи понравились.

- Продолжаем разговор! Весьма упрямым и свирепым являет себя Андрамелех в «Мессиаде» Клопштока - непонятно, правда, почему нельзя было употребить какое-либо из моих более известных имен. Зато всех затмевает гордый и неукротимый Люцифер Байрона. Лорд гениально сумел превратить схоластическое доказательство в чудные мысли и краски в мистерии «Небо и Земля» и трагедии «Каин».

Вообще фантазия поэтов-байронистов немало поработала во славу моих порождений: инкубов и суккубов. Чтобы не ходить далеко за примерами, достаточно назвать Лермонтова, который возился с этим сюжетом всю свою недолгую жизнь: описал суккуба («Ангел смерти»), затем инкуба («Демон») и принялся было за другого («Сказка для детей»), но умер.

После него уже никто из русских классиков не потянул эту тему, исчерпанную волшебною страстью лермонтовского стиха. «Сон», «Клара Милич» и «Призраки» Тургенева – довольно слабые рассказы с печатью той внешне красивой и сложной придуманности, которою в авторах-реалистах всегда выдается отсутствие фантастического настроения и недостаток веры в свой собственный искусственный замысел.

А вот на Западе традиция не умерла! Особо отмечу произведения Вильяма Блейка «Длинный Джон Браун и малютка Мэри Бэлл», «Ворота рая», «Бракосочетание рая и ада» и другие.

Сатанизму отдали дань все мало-мальски крупные поэты и прозаики рубежа XIX-XX веков: Мерешковский, Гиппиус, Бальмонт, Брюсов, но особенно – Мирра Лохвицкая.

Хочу обратить ваше внимание на одного поэта и его весьма необычный подход к теме. Побежденный обращается в победителя, возвращается на небо, откуда был изгнан, и уничтожает своего вечного врага. Марио Раписарди (умер в 1912 году) описал эту конечную победу Люцифера удивительными стихами...

Поэтические символы и мифы неосатанического культа не могли не вызвать обратного поэтического движения. В «Армондо» Прати я умираю от истощения сил. В небольшой поэме Максима Дюкама «Смерть Дьявола» я прошу у Бога небытия, как милости, и погибаю под пятою Евы, когда-то мною обманутой, причем последняя совершает акт не мщения, а милосердия.

В развеселой песенке Беранже я откидываю копыта, отравленный святым Игнатием Лойолою, основателем ордена иезуитов. Монахи и попы от известия о моей кончине пришли в великое отчаяние: кому они теперь нужны с их мессами и молитвами? Как там, Беранже?

- «Все кардиналы возрыдали:

Прощай богатство, власть, комфорт.

Отца, отца мы потеряли!

Ах, умер черт! Ах, умер черт!»

- В точку! - изобразил клыкастую улыбку лукавый. - Но Игнатий Лойола поправил дело, попросившись на место покойного и, в качестве наследника, устроив инферно лучше прежнего. Нельзя не признать, что эта злая поэмка куда остроумнее «Воскрешения Ада», написанного приблизительно на ту же тему Львом Николаевичем Толстым с какою-то совсем не толстовскою грубостью и аляповатостью... Это едва ли не самая неудачная из всех его сказок.