- Ни за кого я себя не выдавал!

- А Вы еще здесь? Вы, слава Богу, уже уходите, или, не дай Бог, еще остаетесь?

- Странные дела творятся! - протиснулась сквозь толпу душенька с клеймом «антисемит» на узком лбу. - Своя своих не познаша! Кого из собственных рядов гонят! Будто не знают, что Ельцин – жидомасон! Он еврея Путинда президентом сделал! А тот свой пост намерен передать еврею Медведману! За это им всем надо воинский чин «еврейтор» присвоить!

- Уймитесь, убогий Вы наш, - участливо произнес Ницше. - При всех достоинствах господ Путина и Медведева они к семитической расе ну никак не относятся!

- Путин и Медведев – евреи со знаком качества: с русскими фамилиями! - не уступал юдофоб.

- А ну, пошел отсюда1 – зарычал медведем на него экс-президент.

Тот изрядно струхнул, однако не послушался:

- А ты молчи, еврейский покровитель! Зачем на жидовке женился?!

- Что в этом плохого?

- Главная угроза России – это смешанные браки, потому что в результате рождаются их дети!

- Беда в России при твоем, Борис, правлении приключилась, - сделал вывод философ. - Уже можно ходить на двух ногах, а многие еще ползают на четвереньках.

- Я,что ли, их из позы рака должен был поднимать?! - пробурчал ЕБН.

- «До того ль, голубчик, было...» - процитировал строчку из своей басни Крылов.

- Господин Ельцин, Вы же исконно русский человек, зачем Вы с жидами якшаетесь? - предъявила претензии экс-президенту душа невысокого темноволосого человечка, в котором ЕБН с ужасом узнал одного из величайших гениев отечественной словесности.

- Герр Гоголь, Вы – образцовый правоверный христианин, почему же Вы в пекле? - тут же подбросил Николаю Васильевичу свой контрвопрос Ницше.

- Попал он сюда за рукоблудие (женщин ведь избегал всегда) и юдофобство, а пуще всего – за то, что слишком слушался всяких святош, которые и загубили ему всю жизнь! - изложил свой вердикт лукавый.

... Мария Ивановна Гоголь, вследствие тяжелой судьбы, стала истеричной, сверхподозрительной религиозной фанатичкой. Боязнь ада, которая терзала ее сына всю жизнь, внушила ему именно она.

Николай Васильевич обратился к возникшей в Отстойнике душе своей родительницы.

- Маменька, «... я живо, как теперь, помню этот случай – я просил Вас рассказать мне о Страшном суде, и Вы мне, ребенку... так страшно описали вечные муки грешников, что это меня потрясло и разбудило во мне всю чувствительность».

После этого я начал слышать какие-то странные голоса, неизвестно откуда исходившие и называвшие меня по имени. «Признаюсь, мне всегда был страшен этот таинственный зов. Я помню, что в детстве я часто его слышал: иногда вдруг кто-то явственно произносил мое имя. День обыкновенно в это время был самый ясный и солнечный; ни один лист в саду на дереве не шевелился; тишина была мертвая... Я тогда бежал с величайшим страхом и занимавшимся дыханием из сада и тогда только успокаивался, когда попадался мне навстречу какой-нибудь человек, вид которого изгонял эту страшную сердечную пустыню», - прошептал гениальный писатель.

- Здесь ключ к разгадке твоей тайны, Гоголь, - ты всю жизнь готовил себя к встрече со мной! - загоготал довольный Повелитель мух. - Вот и встретились! Накаркал!

- Вся сила твоя, Сатана, - «в умении казаться не тем, что ты есть. Будучи тварью, ты стремишься казаться творцом, будучи ползучим, кажешься крылатым, будучи смешным, предстаешь смеющимся. Ты страшен не своей всемогущей необычайностью, а элементарными пошлостью и невежеством. Ужас же в том, что лицо твое при этом «слишком человеческое». Это – лицо толпы, лицо «как у всех» и даже наше собственное лицо в те моменты, когда мы трусим быть самими собой и соглашаемся быть «как все».

- Что же делать? - взволнованно вопросил друг писателя С.Т. Аксаков.

- «Вы эту скотину (черта) бейте по морде и не смущейтесь ничем. Он щелкопер и весь состоит из надувания. Он точно мелкий чиновник, забравшийся в город будто бы на следствие. Пыль запустит всем, распечет, раскричится. Стоит только немножко струсить и поддаться назад – тут-то он и пойдет храбриться. А как только наступишь на него, он и хвост подожмет. Мы сами делаем из него великана; а в самом деле он черт знает что».

- Эка ты меня принизил! - скептически усмехнулся адский властелин. - Но как же такая, по твоему определению, мелочь, как я, может быть олицетворением мирового зла? Выходит, виноват во всех бедах человечества только Создатель?!

- Я не признаю ответственности Господа за всемирное зло!

- Значит, зло в самих людях и особенно – в тебе?! - продолжал издеваться Люцифер. - Зло умножается по мере твоего описания, и поэтому весь грех увеличения моей силы ложится на твои плечи!

- Изыди, Сатана! - заплакал гениальный писатель от бессилия...

- Таким я Гоголя не знал! - душа Ельцина была потрясена до самых своих глубин.

- Герр Гоголь подобен Сфинксу, - согласился философ. - При его жизни лишь единицы могли разгадать его загадку. И оценки твоего времени не совпадают с выводами его современников...

Русский философ Василий Васильевича Розанов:

- «При Карамзине мы мечтали. Пушкин дал нам утешение. Но Гоголь дал нам неутешное зрелище себя, и заплакал, и зарыдал о нем. И жгучие слезы прошли по сердцу России. И она, может быть, не стала лучше. Но тот конкретный образ, какой он ненавидел в ней, она сбросила, и очень быстро. Реформ Александра II, в их самоуверенности и энергии, нельзя себе представить без предварительного Гоголя. После Гоголя стало не страшно ломать, стало не жалко ломать».

В принципе, наяву Николай Васильевич довольно мало видел Россию. В Москве бывал остановками, в Петербурге жил недолго, по губерниям только проехался... Но при этом изобрел такое зеркало, в которое вся страна и канула.

- Что же ты по заграницам-то шлялся, патриот ты наш квасной?! - изгалялся лукавый.

- «... На Руси есть такая изрядная коллекция гадких рож, что невтерпеж мне пришлось глядеть на них. Даже теперь плевать хочется, как о них вспомню. … Долее, как можно долее буду в чужой земле. И хотя мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России, но сам я, но бренный состав мой будет удален от нее».

- В школе меня учили, - признался ошарашенный Ельцин, - что Гоголь – образец патриота.

- При жизни его взгляд на Родину вызывал резкое осуждение современников, причем вне зависимости от их мировоззрения, - ответил Ницше.

- Ваша правда, герр философ! «Никогда еще нация не подвергалась такому бичеванию, никогда еще страну не обдавали такою грязью», - написал на выход «Ревизора» я, уже объявленный к тому времени сумасшедшим, - к беседе подключился П.Я. Чаадаев.

С известным философом-демократом согласился издатель Н.И. Надеждин:

- «Больно читать эту книгу, больно за Россию и русских».

Славянофил Ф.В. Чижов внес свою лепту:

- «... Я восхищался талантом, но как русский был оскорблен до глубины сердца».

Н.И. Греч заявил, глядя душе Гоголя в глаза:

- Я нахожу в Вашей, Николай Васильевич, поэме «какой-то особый мир негодяев, который никогда не существовал и не мог существовать»!

О.И. Сенковский тоже не удержался от упрека:

- «Вы систематически унижаете русских людей»...

Еще злее говорили о писателе его самые близкие друзья.

М.П. Погодин: - Я с дружеской откровенностью назвал Вас «отвратительнейшее существо!».

- «Вообще в нем было что-то отталкивающее, - подтвердил С.Т. Аксаков. - Я не знаю, любил ли кто-нибудь Гоголя исключительно как человека. Я думаю – нет; да это и невозможно».

С.П. Шевырев, еще один старый друг и отчасти ученик:

- Я вижу в нем «неряшество душевное, происходящее от неограниченного самолюбия».

Ницше вознамерился восстановить справедливость:

- Но те же самые люди, которые называли герра Гоголя плутом и сумасшедшим, считали его пророком, учителем, даже «святым» и «мучеником».

С.Т. Аксаков:

- Это правда. В 1847 году при жизни его я написал «Я вижу в Гоголе добычу сатанинской гордости». А через пять лет после смерти его: «Я признаю Гоголя святым; это – истинный мученик христианства».