Так что не надейтесь на наше понимание Ваших современных проблем. Каждый из нас застрял в своей эпохе. Хорошего Вам отдыха в этот дареный Богородицей день!
И поэт исчез. А вокруг возникла местность, подобной которой Ельцин и вообразить не мог.
Похожие на крысиные или на лисьи норки. Котлы с говном, оборудованные брандспойнтами и насосами... Башни из слоновой кости... Гадюшники... Непонятного вида конюшни...
- Что это, Фридрих?! - вырвался вопль души.
- Жилища разных творцов. Кто где хочет, тот там и обитает. Вот – стойла Пегасов... Бордель для продажных муз... Серпентарии – сборища творческих союзов...
- Зачем у бочек брандспойнты?!
- Дерьмом друг друга поливать!
- Творцы и здесь, в аду, враждуют, как на земле? - удивился ЕБН.
Тут же отозвались несколько душ.
- «Собрание литераторов – это республика волков, всегда готовых перегрызть глотки друг друга», - это утверждал я, Беранже.
Появился Гете и развил тему:
- «Где рифмач, не возомнивший,
Что второго нет такого?
Где скрипач, который мог бы
Предпочесть себе другого?
И ведь правы люди эти:
Славь других — себя уронишь.
Дашь другому жить на свете -
Сам себя со света сгонишь».
Сверху, с Небес, раздался голос Киплинга:
- «НО, КАК ПРЕЖДЕ, ЗДЕСЬ И ТАМ
ДЕЛЯТ БРАТЬЯ ПО СТИХАМ ТУШУ ЗУБРА В ДРАКЕ МЕЖ СОБОЙ...»
- Ладно, Борис, пойдем. Тебе будет интересно. По дороге встретим очень много талантливых и даже гениальных душ!
Экс-президент стал впитывать в себя адские картинки, сливавшиеся в невероятный калейдоскоп.
... Группа обнаженных юношей внимала благообразному старцу, который вещал им:
- «Конца души не найдешь, пройдя весь путь, - так глубоко».
- Это – великий древнегреческий философ Гераклит, - дал пояснение Ельцину его гид.
- Блаженный Августин, что делал Бог до того, как создал Вселенную? - задал каверзный вопрос какой-то бес.
- «СОЗДАВАЛ АД ДЛЯ ТЕХ, КТО ЗАДАЕТ ТАКИЕ ВОПРОСЫ!» - ответил из рая святой.
- Остроумно, но не убедительно! - прокомментировал Дьявол.
... Вильям Шекспир спорил с толпой литературных критиков:
- Да сам я все писал – мои пьесы и сонеты! Сам! Почему все, кому не лень, пытаются исказить историческую правду?!
- «Чем менее история правдива, тем более она доставляет удовольствия»! - ответил великий философ и ученый Фрэнсис Бэкон.
- Что может сказать умного человек, чья фамилия в переводе означает «копченая свинина»?! - огрызнулся кто-то из литшавок.
Ельцин не успел услышать отповедь Бэкона, его отвлек Вольтер:
- Я очень хотел стать академиком. Был уже в зените славы, меня знал весь мир, лучшие люди Европы ходатайствовали за меня. Однако академия была непробиваема. Но вот мне устроили аудиенцию у любовницы короля. Пятнадцать минут провел я у нее и стал академиком. И я сказал: «Любовница короля может больше, чем сто томов моих сочинений!»
«Перед смертью я испугался, что Бог есть, и исповедался, объявил, что умираю верным католиком, и подписал просьбу о церковном прощении. Однако, подписав, прошептал: «Но если там ничего нет, эти жалкие три строчки не смогут отменить тысячи исписанных мною страниц»...
- И действительно не отменили! - захохотал Сатана. - Ты же у меня в пекле!
- А вот идут мои самые любимые авторы - Шиллер, Байрон, Гельдерлин, - представил подошедшую тройку душ Ницше.
- Слышь, Байрон, как ты сюда попал? - изумился Ельцин. - Нас в советской, панимаш, школе учили, что ты – чуть ли не святой: борец за свободу, демократ, защитник рабочих и крестьян!
- Все верно, - ответствовал лорд, - но в инферно я не только за это... Так, грешил по пустякам. Совершал содомию с женой (у вас в стране, господин Ельцин, сейчас это называют ласково: анальный секс), за что она, узнав, чем именно мы занимались, подала на меня в суд. Ну, еще был слишком интимный контакт с сестрой – ребеночка ей сделал...
Экс-президент опешил – и чуть не вошел внутрь душеньки, одетой в камзол, с большим париком. Она оказалась вежливой:
- Простите, сударь, за мою неловкость. Позвольте представиться: я – Глюк!
- Какой там глюк! Я их сотни раз видел. Ты – вполне обычная с виду душка. Глюки знаешь какие бывают?! У-у-у!
- Да я композитор Глюк!
ЕБН сконфузился, что бывало с ним чрезвычайно редко. А Ницше уже указывал ему на очередную знаменитость:
- А вот этот художник – Ге!
- Зачем так грубо? Может, у него есть и хорошие картины! - заступился экс-гарант за живописца. Ницше странно на него посмотрел (ЕБН не понял, почему) и продолжил экскурсию:
- Посмотри, вон Оскар Уайльд со своим любовником Альфредом Дугласом.
- Эй, Уайльд, - нашел чего спросить Ельцин, - ты и вправду любил мужика?!
- «Как я мог не любить его – ведь он погубил мою жизнь!»
- А вот и мой друг Фрейд! - обрадовался философ. - Зигмунд, ты чем прямо сейчас занимаешься?
- Даю краткие определения теориям, которые изобрели мои ученики. Вот, например, психоанализ Юнга: наш мозг так устроен, что обязательно породит какую-то фигню. Карл дал сей фигне имя - «коллективное бессознательное». А другой мой ученик Адлер все объясняет физическими повреждениями мозга. Если на картине Гойи сон разума рождает чудовищ, то у Адлера травмы головы создают неврозы и психозы. А я утверждаю: все беды с психикой – из-за подавляемых обществом естественных сексуальных желаний!
- Все психоаналитики – такие фантасты! Куда там Уэллсу и Жюль Верну! - восхитился Ницше. - Внимание, Борис, мы вступаем в российский сектор нашей зоны.
... Вокруг расхристанной души с пьяной и тем не менее умной овальной рожицей, губками бантиком, буйным огнем в очах, с несколько растрепанными волосами крутились чертова дюжина субтильных женских душенек. Они явно принадлежали окололитературным барышням, чьи имена остались забытыми потомками. Впрочем, эти давно впавшие в безвестность поэтессы и прозаички особо не мучились в инферно, ибо при жизни грешили лишь адюльтером (не все) и поголовно - страстью к особой, бабской псевдоромантической литературе.
- Ах, Иван Семенович, нам скучно – недостает настоящих куртуазных увеселений!
- А не усладить ли слухи ваши, прелестницы, некиими виршами моими?
- Ох, сударь, мы бы рады, да как бы не пришлось нам клясть Вашу неблагопристойность, - прошептала наименее робкая душенька. - Слывете Вы, Иван Семенович, пиитом сугубо дерзновенным! Слыхивали мы, будто вирши Ваши для женских нежных ушек ну совсем никак не пригодны!
- Помилуйте, сударыня! В опусах моих встречаются и строчки без единого худого слова!
- Извольте Вам не поверить!
- Да чтоб мне в тартар провалиться! Впрочем, я уже здесь... Прошу пардону... Припадаю к Вашим ножкам – и извольте навострить слух! Внимайте: «Горюет девушка, горюет день и ночь,
Не знает, чем помочь:
Такого горя с ней и срода не бывало:
Два вдруг не лезут ей, а одного так мало».
Не правда ли: вполне благопристойно!
Душеньки отвернулись и безуспешно попытались зардеться малиновым цветом – впрочем, с весьма довольным видом.
- Намедни узнала я французскую термину современную, подходящую весьма для Ваших экзерсисов пиитических: «скабрё – ё - ё – зно!» - протянула с отвратительным не то гасконским, не то лангедокским прононсом все та же дамочка.
- Ах, душа моя, «переменяешь свой вид, сердишься ты вспыльчиво»... Но вместе с тем усматриваю я, «ты смеешься внутренне, тебе любо слышать вожделение сердца твоего». А про переписку мою с государыней Екатериной Великой поведать?
- Просим, просим!
- Матушка-императрица на спор с неким вельможей своим поручила Вашему покорному слуге тост сочинить, чтоб с виду был пристойным, а по сути – нет. Я прислал ей письмецо с такими виршами:
«Я пью за здравие тех ворот,
Откуда вышел весь честной народ!»
Прелестницы захихикали...
- Ее Величество изволили премного смеяться и пожаловали меня ответным тостом:
