На этом основании МВД СССР вынесено заключение о реабилитации тов. М. Кагановича...»

… Михаил Каганович был полностью реабилитирован, его вдове выдали единовременное пособие и установили персональную пенсию.

Ницше немедленно огорошил Кагановича вопросом:

- Почему же Вы не спасли брата?

- «Это обывательская, мещанская постановка вопроса. А если бы у меня были с ним политические разногласия? То есть если бы он пошел против партии, то почему я должен был его спасать? И должен ли брат брата спасать только потому, что он брат? Это чисто мещанская, непартийная, небольшевистская постановка вопроса. Я защищал его перед членами Политбюро, перед Сталиным, потому что я знал – он честный человек, что он за партию, за ЦК. Михаил поторопился, взял и застрелился. Надо было иметь выдержку...»

В 1941 году оказалось, что нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович «не сумел справиться с работой в условиях военного времени». Его освободили от поста наркома. Он оставался членом Политбюро, членом Государственного комитета обороны, заместителем главы правительства, но это ничего не означало.

Сталин сослал Лазаря Моисеевича на незначительный пост члена Военного совета Северо-Кавказского (затем Закавказского) фронта. Пребывание Кагановича там оказалось счастливым для Леонида Ильича Брежнева. Именно Каганович занимался организацией десанта на Малую землю под Новороссийском, который в брежневские времена стал чуть ли не главным событием Великой Отечественной войны. Там члену ВС представили бравого бригадного комиссара Брежнева, назначенного заместителем начальника политуправления Черноморской группы войск. Экс-нарком дал толчок карьере Леонида Ильича.

- Лазарь Моисеевич, - прошамкал «бровеносец», - лично я приглашаю тебя в мою личную зону. Переходи! Я тебя каким-нибудь адским орденом награжу. Посмертно!

- Лучше я при Сталине страдать буду, чем при тебе! - отказался Каганович.

- Что-то не с тех вы начинаете, - вмешался в процедуру выдвижения кандидатур неугомонный Ницше. - Первым следует обсудить первого еврея...

- Иакова, что ли? Или его деда Авраама? - издевательски вопросил несостоявшийся поп Сосо Джугашвили.

- НЕ ПОЙДЕМ В ВАШЕ БОГОМЕРЗКОЕ ПОЛЧИЩЕ! - выразили протест с неба упомянутые патриархи.

- Ух, какие мы гордые! - окрысился бывший семинарист. - Ты, Авраам, был сводником: отдавал свою жену Сарру в чужие гаремы за плату, выдавая за сестру. Выгнал в пустыню на верную смерть свою наложницу Агарь с маленьким сыном Измаилом. Ты, Иаков, обманом отобрал первенство в роду у брата своего Исава, украл ценное имущество у тестя Лавана.

- С такими-то делами и чего бы им действительно к коммунистам не присоединиться? - удивился ЕБН.

- МЫ РАСКАЯЛИСЬ И ПОТОМ ЖИЛИ ПРАВЕДНО, А ТЫ – НЕТ! - заявили патриархи и смолкли.

- Я имел в виду первого еврея в российской революции – Мартова, - пояснил философ, довольный спровоцированным скандалом.

Ленин с лукавым видом сразу возразил:

- «Хотя Юлий Осипович, как известно, мой большой друг... вернее, бывший друг, но, к сожалению, он – великий талмудист мысли, и что к чему, - это ему не дано...»

- Я в большевистских авантюрах не участвую! - дал свой отказ невидимый Мартов.

- Да всем известно, что вы, меньшевики, согласны участвовать только в дележке денег, добытых большевиками! - усмехнулся Коба.

- Что вы там все глупости говорите?! Первый еврей в революции – это я!

В кабинете появился Троцкий: в пенсне, с бородкой клином. Из затылка у него торчал ледоруб. Лев Давидович передвинулся поближе к Сталину, выдернул объект альпинистского снаряжения из своей головы и попытался тюкнуть им Иосифа Виссарионовича по темечку.

- Меркадер! - возопил тиран. Тут же появился советский диверсант-испанец, убивший Троцкого, вырвал ледоруб из рук своей жертвы – и вернул орудие на его законное место.

- «Он и здесь меня нашел!» - пробормотал, корчась в конвульсиях, свои последние перед смертью слова создатель Красной Армии. (Троцкий это «сказал о Сталине», - пояснил всем присутствующим Молотов).

Новоприбывший тем временем принял облик трансвестита: в женском парике, с накладными грудями, в короткой юбке и обтягивающей кофточке, в черных чулочках с подвязками. В сочетании с бородкой и пенсне это смотрелось гротескно.

- Да Вы половой извращенец, оказывается, Лев Давидович! - ужаснулся целомудренный Ленин.

- Нет, это Вы – словесный извращенец, Владимир Ильич! - в бешенстве завопил Троцкий. - Кто навеки заклеймил меня как «политическую проститутку»?! Вот и маюсь теперь благодаря Вашему похабному злословию!

- А зачем Вы мой «план электрификации всей страны» обозвали «планом электрофикции»? - не замедлил с ответом Ульянов. - А зачем писали, будто я - «диктатор, будущий Робеспьер»?! Я ничего не забываю! Кто испражнялся в остроумии насчет меня: «... Диалектике нечего делать с тов.Лениным. Он обращается с марксистскими «положениями», как с несгибаемыми статьями «Уложения о наказаниях». Сперва находит «подходящую» статью, а затем копошится в материалах обвинительного акта, изыскивая там признаки преступления, формально отвечающие содержанию карательной статьи». Кто направил мне записку, в которой высказывал «очень большое сомнение по поводу Ваших (то есть моих) запретительно-ограничительных предложений насчет приема в партию»? Несмотря на весь Ваш авторитаризм, Вы все же сохранили в себе элементы меньшевистской фронды, это – нет-нет да и прорывалось в Ваших поступках. Разве все это – не шлюховатое поведение?!

- В виде политической продажной бл...ди не того пола ты как нельзя лучше иллюстрируешь то определение, которое я тебе некогда дал: «красивая ненужность», - промурлыкал Джугашвили, щуря свои тигриные очи.

- Слушай, почему в аду у всех такие выразительные глаза? - спросил Ельцин.

- Глаза – зеркало души, - объяснил философ. Пока он давал своему подопечному информацию, Троцкий дал своему главному врагу достойный ответ:

- Помолчал бы уж, «самая выдающаяся посредственность нашей партии»!

- Какие остроумные были люди! - выразил восторг великий мастер афоризмов. – Им бы литературой художественной, а не политикой заниматься!

- Владимир Ильич, - апеллировал Вождь к своему предшественнику, - выскажите, наконец, Ваше истинное мнение об этом враге народа!

- «Чтобы охарактеризовать вам Троцкого, - начал говорить Ленин, хитро щуря свои глазки с выражением непередаваемого злого лукавства, - я вам расскажу один еврейский анекдот... Богатая еврейка рожает. Богатство сделало ее томной дамой, она кое-как лопочет по-французски. Ну, само собой, для родов приглашен самый знаменитый врач. Роженица лежит и по временам, томно закатывая глаза, стонет, но на французский манер: «О, мон Дье»! (О, мой Бог, - тут же перевел с французского Ницше). Муж ее сидит с доктором в соседней комнате и при каждом стоне тревожно говорит доктору: «Ради Бога, доктор, идите к ней, она так мучается...» Но врач курит сигару и успокаивает, говоря, что он знает, когда он должен вмешаться в дело природы... Это тянется долго. Вдруг из спальной доносится: «Ой, вай мир, гевальт!» («Боже мой», - перевел опять Фридрих). Тогда доктор, сказав «Ну, теперь пора», направился в спальную... Вот вспомните мои слова, что, как революционер, Троцкий – страшный трус, и мне так и кажется, что в решительную минуту его прорвет и он заорет на своем языке «гевальт»...

- Я вспомнил это Ваше пророчество, когда при приближении к Петербургу армии Юденича в 1919 году Вы командировали туда Красина, ибо растерявшийся Троцкий (и Зиновьев с ним) обратился к жителям города с воззванием, рекомендуя им защищаться (это против регулярной и технически хорошо оснащенной армии!) постройкой баррикад. Тогда же один товарищ сказал мне, по поводу этой растерянности Троцкого, что «у него шея чешется от страха перед белыми», - мстительно добавил Сталин.

- Герр Бронштейн был трусливым? - не поверил Ницше.

- «Нет, он с-смелый был, – восстановил справедливость Молотов. - Был в ссылке, б-бежал, потом в тюрьме сидел. В Америке жил. В 1905 году п-приехал и стал председателем первого Совета рабочих депутатов в Петербурге, в шестом или в начале седьмого года уехал снова, и второй раз приехал в 1917-м. Средства у н-него имелись. Во-первых, он г-газету издавал, во-вторых, видимо, у него состояние было. Я читал его б-биографическую книгу. Он начинает с того, как с м-матерью поехал в гости к соседу-помещику на Херсонщину. Лет пять ему было, п-пишет, как он играл там с такой же девочкой и обсикался. Такое описывает – н-настолько самовлюбленный человек!