Власик: «После вызова на допрос к Берии я понял, что, кроме смерти, мне ждать больше нечего... Они потребовали показаний на Поскребышева. Я отказался, заявив, что у меня никаких данных к компрометации Поскребышева нет. За отказ от показаний на Поскребышева мне сказали – подохнешь в тюрьме».

И Власик не выдержал, поскольку «получил нервное расстройство, полное потрясение и потерял абсолютно всякое самообладание и здравый смысл... Я не был даже в состоянии прочитать составленные ими мои ответы, а просто под ругань и угрозы в надетых острых, въевшихся до костей наручниках был вынужден подписывать эту страшную для меня компрометацию. В это время снимались наручники и давались обещания отпустить спать, чего никогда не было, потому что в камере следовали свои испытания...»

Дочь Власика: «Его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».

Бывший заместитель министра госбезопасности Рюмин:

«В феврале 1953 года т. Игнатьев, вызвав меня к себе и передав замечания по представленному товарищу Сталину протоколу допроса Власика, предложил применить к нему физические меры воздействия. При этом т. Игнатьев заявил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих»...»

Когда Сталин умер, интерес к Власику пропал. Его судили по статье 193-17 Уголовного Кодекса (злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, халатное отношение к службе), приговорили к десяти годам ссылки в отдаленные районы без лишения гражданских прав, лишили генеральского звания и наград и выслали в Красноярск. Но буквально через полгода помиловали, освободили от отбытия наказания со снятием судимости. Однако воинское звание не восстановили.

Пришли чекисты и за «неверной». Дали пять минут на сборы, засунули в «воронок» и отвезли из Кунцева в Москву – во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Неоднократно сержант госбезопасности слышала о том, как забирали людей из самого тесного окружения ее тайного мужа и как потом они пропадали бесследно. Она об этом помалкивала. Ее не касалось. И вот - коснулось! Валя отчетливо понимала, какая участь ожидает ее.

Несколько недель отвергнутая любовница не видела ни единого человеческого лица. Ей ставили в окошко одиночной камеры ежедневную баланду, и все. Даже не вызывали на допросы.

Стояло лето, когда однажды раздался окрик: «Истомина! С вещами на выход!» Она попрощалась с жизнью... Однако ее не казнили, а без суда и следствия отправили в самый зловещий лагерь – на Колыму, в Магадан.

Не было счастья, да несчастье помогло: на ближней даче у Сталина случился удар, вызванный «сильным склерозом и повышенным кровяным давлением». Вождю было 73 года – возраст немалый. Эскулапы предписали грозному пациенту лекарственное лечение и покой. Ни того, ни другого обеспечить ему они не могли. Охваченный беспокойством и тревогой, в тяжелом, подавленном настроении, Хозяин, как всегда, выбрасывал таблетки, не веря медицинским работникам. Тогда он понял, каким одиноким и потерянным чувствует себя без Валюши, как тоскует по ней, в какую бессмыслицу превратилась его жизнь. Понял, что не может без нее. Приказ об освобождении Истоминой поступил почти сразу, как она успела добраться до Магадана. На военном самолете ее доставили в Москву, затем – на дачу в Кунцеве.

Иосиф Виссарионович велел женщине зайти. Не помня себя от волнения, Валюша переступила порог его спальни и – бросилась в его объятия. Обоих душили слезы. Обнимая любимую, генералиссимус в последний раз в своей жизни плакал...

«Пригожуня» простила ему все: и неверие, и избиение, и тюрьму, и концлагерь. Она снова вылечила его тело и его душу. Он поправился. Их совместной жизни осталось меньше года.

В марте 1953-го последовал второй – роковой – инсульт. Врач, присутствовавший при последних минутах властителя, констатировал: «Сталин лежал грузный, он оказался коротким и толстоватым, лицо было перекошено, правые конечности лежали, как плети. Он тяжело дышал, то тише, то сильнее».

В смертный час никто не помог этому старому, больному, всеми отринутому и одинокому на своем Олимпе человеку, который пятерых из восьми своих внуков так и не удосужился ни разу увидеть. И они не видали его никогда. Жуткая, нечеловеческая трагедия...

Члены Президиума подходили к умирающему, те, кто рангом пониже, смотрели через дверь. Хрущев тоже держался у дверей. Иерархия соблюдалась: впереди — Маленков и Берия, далее — Ворошилов, Каганович, Булганин и Микоян. Молотов был нездоров, но два-три раза приезжал на короткий срок».

Молотов: «Меня вызвали на дачу... Глаза у него были закрыты, и, когда он открывал их и пытался говорить, тогда к нему подбегал Берия и целовал ему руку. После похорон Берия хохотал: «Корифей науки, ха-ха-ха».

Светлана Аллилуева: «Отец умирал страшно и трудно. Кровоизлияние в мозг распространяется постепенно на все центры, при здоровом и сильном сердце оно медленно захватывает центры дыхания и человек умирает от удушья. Дыхание все учащалось и учащалось. Последние двенадцать часов уже было ясно, что кислородное голодание увеличивалось. Лицо потемнело и изменилось, постепенно его черты становились неузнаваемыми, губы почернели. Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент, очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И вдруг – это было непонятно и страшно – он поднял левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем собравшимся в комнате. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился... В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».

5 марта в 21 час. 50 минут сердце диктатора остановилось. Вскрытие показало обширнейший инсульт головного мозга.

Светлана Аллилуева: «Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина – Валечка, как ее все звали... Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей».

Начальник кухни Вождя Геннадий Коломенцев: «Когда Сталин умер, Берия всю сталинскую обслугу разогнал. Всю! Кого – куда! Единственная, кто ушел на пенсию, - сестра-хозяйка Валя Истомина. Кстати, именно она омывала тело Сталина перед положением его в гроб».

Пережив своего гражданского мужа на сорок два года, Валентина Васильевна Истомина умерла в 1995 году, унеся с собой в могилу любовь к гению и одновременно злодею – две вещи в данном случае совместные, вопреки утверждению великого поэта.

...Несмотря на протесты души Надежды Аллилуевой, Валентина Истомина тоже была введена в состав СНК в качестве помощницы Вождя – ни любовницы, ни горничные в аду не требовались. А Дзержинский назвал очередное имя – Яков Иосифович Джугашвили...

В 1921 году Киров доставил Кобе забытого первого сына, который воспитывался у родственников.

Убежавший на Запад секретарь диктатора Бажанов: «На квартире Сталина жил его старший сын, которого называли не иначе, как Яшка. Это был скрытный юноша, вид у него был забитый... Он был всегда погружен в какие-то внутренние переживания. Можно было обращаться к нему, но он вас не слышал, вид у него был отсутствующий».

«Знатоки» и «очевидцы распространяли «правдивые сведения» о том, что Надежда Аллилуева якобы жалела пасынка, чуть ли не роман имела с ним... На самом деле она не любила диковатого мальчика. Но жалела Иосифа и писала об этом Марии Сванидзе: «Я уже потеряла всякую надежду, что он (Яков) когда-либо сможет взяться за ум. Полное отсутствие всякого интереса и всякой цели... Очень жаль и очень неприятно за Иосифа, его это (при обших разговорах с товарищами) иногда очень задевает».