— Почему?

— Чем сильнее сопротивление, тем интереснее цель, — усмехнулся собеседник, отвечая мне точь-в-точь таким же оскалом, какой видел минуту назад.

— Да, спасибо. — Я, пошатываясь, поднялся. — Остается только сообщить мое решение подданным.

— Эта самоотверженность нам зачтется, очень на это надеюсь, — прошептал себе под нос генерал, полностью уверенный, что его никто не слышит.

— Я тоже, Гарленаль, я тоже, — ответил я, старательно не глядя никому в глаза.

— Аль, Аль, ну не спи, пожалуйста, — ритмичное подергивание за плечо могло бы разбудить и мертвого.

Отведя глаза от огня, я ласково улыбнулся девочке, тут же, подхватив ее на руки, закружил по комнате. Коди заверещала, а тьма вокруг меня резко схлынула, словно и не держала в своих объятиях не далее как несколько минут назад. Не позволяя себе раздумывать о грустном, я все вертелся, наращивая темп, сначала произвольно, потом, словно подчиняясь только мне слышной музыке, а потом под ту мелодию, что звучала у меня в голове и срывалась с уст Коди. Я уже не первый раз замечал, что малышка спокойно читает мои мысли, если я не стараюсь закрыться от нее. Врожденная способность, которая передавалась через поколение в семье ее отца и была утеряна с его гибелью. А вот и нет, как выяснилось, не утеряна, правда, определить наличие способности пока что удалось только мне, другие же, в том числе и Лионэль, попросту не обращали внимания на гиперактивного ребенка, списывая некоторые странности на «растущий организм».

— Коди ты уже завтракала?

— Завтрак был два часа назад! Аль, как ты мог уснуть и все проспать?

— Я не спал, — моя усмешка всегда вызывала дикий восторг у девочки, вот и сейчас она тут же сунула пальчик мне в рот, — просто очень глубоко задумался.

— О чем? Мама, когда задумается, тоже всегда становится такой грустной-грустной, а иногда плачет. — Очень тихо призналась малышка, а я склонился к ее уху и зашептал в ответ.

— По секрету тебе скажу — я тоже.

— Неа, — как любой ребенок, Коди не могла долго грустить, и потому счастливо рассмеялась, — ты же мужчина, ты не умеешь плакать! Лионэль сказал, что ты даже раненный не кричал.

— Я просто приспособился, а вообще, плакать можно, я точно знаю.

Коди завертелась на руках и, заставив меня повернуться боком к двери, махнула в ее сторону рукой.

— Пойдем в библиотеку? Ты мне почитаешь сказку!

— Коди, может не стоит? Я тебе и так уже их столько прочитал…

— Нет, пошли! Лионэль сказал, что тебе нужно читать вслух, чтобы восстановить голос. И мне нравится, как ты читаешь! — Добавила девочка лести, сдобрив ее такой милой улыбкой, что я самым натуральным образом не в силах был сопротивляться.

После того, как отправил маленькую компаньонку спать, а от прослушанных сказок она засыпала прямо на глазах, я направился в столовую, решив перекусить, прежде чем вернуться в комнату, и вновь погрузиться в свое обычное состояние полусна-полуяви, когда одно за другим приходят воспоминания (не особо приятные, но какие есть) и тянет завалиться под одеяло с головой, спрятавшись под ним ото всего мира. Спокойно поесть, правда, на этот раз не вышло. За столом, рассчитанным как минимум едоков на пятьдесят, спокойно сидело пятеро. Мужчины оккупировали ближайший конец стола и сблизив головы о чем-то спорили. Сказать, что мне было интересно, значит сильно преувеличить, поэтому я не раздумывая прокашлялся, привлекая внимание и под перекрестным взглядом недовольных глаз направился к противоположному концу стола.

— Надеюсь, я вам не помешаю, господа?

— Зря надеешься, — прошипел Калиэль, отношения с которым у меня так и не наладились.

Пираэль равнодушно пожал плечами, по-моему, ему вообще не было дело ни до чего, если это не являлось приказом. На редкость тупой эльф, наверное, действительно весь ум ушел в рост.

Рядом с Калиэлем сидел высокий статный мужчина довольно приятной наружности. Одет он был по военному просто: темные штаны, чуть собранные к низу, чтобы не мешали верховой езде, рубашка из плотной ткани с высоким воротничком для защиты шеи и чуть более свободная, чем необходимо куртка, которая при необходимости вполне может заменить дождевик. В его лице, если не обращать внимания на презрительную гримасу, адресованную мне, не было ничего отталкивающего. Узкие высокие скулы, тонкие упрямо сжатые губы, прямой аристократический нос и несколько глубоковато посаженные светло серые глаза. Про возраст не могу сказать ничего определенного, ну где-то около сорока я бы дал.

С другой стороны стола восседал не слишком приятного вида здоровяк. Хотя, для разнообразия, на его лице не было ни ненависти, ни равнодушия, скорее искреннее любопытство. Мы с ним пристально осмотрели друг друга и одновременно фыркнули, за знакомство.

Рядом с толстяком сидел худенький невысокий парнишка лет пятнадцати и бросал в мою сторону многообещающие улыбки, причем, почему-то, от них мороз пробирал по коже. На парнишке одежда была дорогой и явно почти не ношенной, а на юном лице, не смотря на возраст, уже успел оставить свою печать порок. Пухлые, как у девчонки, губы, маленький толстый вздернутый кверху носик, отчего и так высокомерное выражение лица кажется еще более отталкивающим, чрезмерная худоба и некоторая неуклюжесть движений — вот весь портрет человека, с которым мне не хотелось бы еще раз встретиться.

Наверное, я слишком привык к этому замку, считая его чем-то вроде дома. Или, может быть, просто просыпающиеся от долгого сна чувства несколько обострены, но за последнюю неделю моя эмпатия стала просто невростенической. Я постоянно дергаюсь от малейшего шороха, мания преследования не дает минуты покоя, если я не в собственной комнате, а взгляды постояльцев Катрин, запертых в тесноте замка из-за осады, доводят до белого каления. Вот только иного выхода, кроме как терпеть, почему-то не находится.

Первым не выдержал высокомерный аристократ. Я как раз накладывал себе вторую порцию тушеной картошки, благо в погребе этого добра было запасено как раз на подобный случай на год вперед, когда увидел приближающегося человека, и чуть заметно сместившись в сторону, уселся на лавке. Какое-то время мужик просто рассматривал меня в упор, словно рассчитывал, что его внимание отобьет аппетит, но мой голод, закаленный перебоями, такой мелочью было не унять. Поняв, что так ничего не добьется, мужик медленно обошел меня вокруг и небрежно расположился на лавке напротив, чуть склонившись ко мне.

— Почему ты все еще здесь?

М-да, умеет мужик удивлять, ничего не скажешь! Уж чего-чего, а такого вопроса я точно не ожидал.

— Полагаю по воле хозяйки замка, как и вы.

— Я не о том, — отмахнулся аристократ. — Тебе ведь известно, что нас осаждают чуть более месяца из-за тебя?

— Да, — не стал строить тугодума, в конце концов, чем быстрее закончится разговор, тем лучше для всех нас.

— А тебе известно, что в случае твоей выдачи, нам обещали амнистию?

— Мммм, — удивленно протянул я, поскольку об этом пункте договора с армией за воротами мне никто сказать не удосужился. — И вы решили, что купите себе свободу сдав меня армейцам?

— Ты — несчастное животное! Наш Император прав, от вас одни несчастья!

— Не думаю, что могу с вами согласиться, — чуть более напряженно, чем обычно, проговорил я.

— А кто спрашивает твое согласие? Ты просто сейчас пойдешь с нами к воротам, и Император получит то, что мы подобрали по ошибке.

— Вы ошибаетесь, — я резко поднялся и, наклонившись к собеседнику, резко выдохнул, — не вам решать мою судьбу!

— Это мы еще посмотрим, — проговорил малолетка, перепрыгивая через стол и обнажая клинок.

К сожалению (или счастью?), клинка у меня не было, как собственно и вообще никакого оружия, поэтому я принялся осторожно отступать в сторону двери, стараясь не упускать из виду никого из присутствующих. Долго так, естественно, продолжаться не могло, поскольку комната, наконец, кончилась и моя спина коснулась стены. Противники мгновенно рассредоточились, стараясь обойти со всех сторон, но напасть не успели.