В другом, противоположном марксизму и далеком от него лагере, также не было застоя. Здесь тоже возникали новые эстетические идеи отчасти на основе славянофильства и "почвенничества", отчасти на основе нравственного имморализма, презрения к демократическому стаду и яростной защиты аристократических идеалов.
Пожалуй, одним из наиболее оригинальных мыслителей был К. Н. Леонтьев. С точки зрения Леонтьева, Россия – не независимое культурное целое, а воспитанница и наследница Византии. Главное для России – остановить процесс разложения и гниения, идущий с Запада. В политическом плане взгляды мыслителя могут быть сведены к пяти пунктам: государство должно быть многоцветным, сложным, сильным, основанным на классовых привилегиях, меняться с осторожностью и быть жестким до жестокости; церковь должна быть более независимой, чем в его время, более авторитетной, смелой и оказывать на государство смягчающее влияние; жизнь должна быть многообразной и поэтичной, национальной и противопоставленной Западу; законы должны быть строже, а люди добрее; наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе.
Леонтьев не был религиозным человеком, и его побуждения не были религиозными. Прелесть и красота мира для него – в конечности и несовершенстве. Православие он полюбил за то, что оно подчеркивало несовершенство земной жизни. Он не желал, чтобы мир стал лучше и не верил ни в прогресс, ни в возможность его остановить, ни в реализацию своих собственных идеалов [85]. Особенную ненависть Леонтьева вызывал средний европеец, безбожный и прозаический ("Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения"). Этому европейцу писатель противопоставил консервативного, набожного, послушного русского мужика, который всегда останется на низком уровне развития, но зато никогда не превратится в "ужасного всечеловека".
Литературно-эстетические позиции Леонтьева определяются мыслью о том, что большое искусство содержится только в "положительных" религиях. Поначалу такой религией являлось византийское православие. Искусство Леонтьев ставил ниже жизни, но особенно ценил его за то, что оно отражает разнообразную, богатую и многоцветную жизнь. Эта любовь к жизни сделала Леонтьева проницательным критиком. Наиболее близкими ему писателями были Тютчев, Лев Толстой и Достоевский. Особенно примечательна статья о прозе Л. Толстого "Анализ, стиль и веяние. О романах графа Л. Н. Толстого", где критик принимает философию писателя, но порицает его стиль, тогда как не принимает "Новое христианство" и принимает стиль народных рассказов за отказ Л. Толстого от слишком подробной манеры европейских реалистов. Взволнованность и страстность, с какими выговорены речи Леонтьева и его убеждения, позволили Н. А. Бердяеву назвать знаменитого публициста и критика "философом реакционной романтики".
В русской общественно-литературной жизни все более, по сравнению с предыдущими периодами, усиливалось влияние религиозных исканий. На почве религии, ортодоксальной и менее ортодоксальной, философы-теологи и мыслители создавали оригинальные эстетические концепции. Одним из самых глубоких философов, обративших внимание на литературу и выступивших на ниве литературной критики, был B. C. Соловьев.
В. C. Соловьев первым отделил мистическое и православное христианство от славянофильства, от мистического национализма. По словам Д. С. Мирского, православие Соловьева явно клонилось в сторону Рима как символа христианского единства, а в политике он был либералом-западником 1. Соловьев противопоставил концепциям "самобытности" идею "национального самоотречения", "богочеловеческого единства", соединяя вселенское христианство с патриотизмом и видя высший идеал в самоотреченной святой Руси. Цель России, утверждает Соловьев, не государственность и не светское просвещение, а прямое и всеобъемлющее служение христианству. С этой точки зрения Соловьев отрицает и славянофилов, и народников, и утопических социалистов, и марксистов. Не щадит он и западных мыслителей, не принимая "демонически адской" философии Шопенгауэра и идеи сверхчеловека Ницше.
"Смысл вселенной, – убеждает Соловьев, – торжество вечной жизни", содержанием которой является "внутреннее единство всего, или любовь, ее форма – красота, ее условие – свобода". Противоречие между жизнью и смертью снимается "Божьим всеединством". Бог, по Соловьеву, – обладатель "полного совершенства". К такому совершенству тяготеет природа, а человек "достигает" его для себя и других. В этой связи Соловьев отстаивает идею свободы и самостоятельности каждой человеческой индивидуальности.
Поскольку красота есть форма всеединства, то Соловьев живо интересуется эстетическими проблемами и искусством. Теории искусства он посвящает в 1890-е годы статьи "Первый шаг к положительной эстетике" и "Буддийское настроение в поэзии". Подлинное искусство для Соловьева – это религиозное искусство. Акт творчества рассматривается философом как "вдохновение", особое состояние художника, который чувствует "возрождение в себе божества". Согласно Соловьеву, в России сложились три группы поэтов: к первой (чистое художество) он относит Пушкина и выделяет в ней единство мысли и творчества; ко второй (рефлексия в форме отрицательного отношения к общественной жизни является постоянным свойством поэтического мышления, разрушающего его цельность) – Баратынского и Лермонтова; к третьей (поэты "гармонической мысли", сознательно примирявшие ум и творчество) – Тютчева и А. К. Толстого.
Литературная критика в представлении Соловьева – категория философская, задача которой произносить оценки деятельности творческого духа "по существу", "как прекрасного предмета, представляющего в тех или иных конкретных формах правду жизни, или смысл мира". Иначе говоря, если перед нами прекрасное произведение, то в нем так или иначе проступает божественный замысел Творца, который и есть подлинная правда жизни. Критика проникает в область художественного произведения, непосредственно связанную с объективными основами, с идейным содержанием, с элементами истины, выступающими частью "всемирного смысла". Но вне поля ее зрения оказывается психика художника, индивидуальное своеобразие творческого акта, остающееся "неизреченным" и "несказанным". Эти процессы, в отличие от "смысла", нельзя выразить в словах и понятиях. Критик в лучшем случае может лишь указать, что в данном произведении индивидуальность проступает острее и яснее, чем в других.
С этих позиций Соловьев анализирует творчество Пушкина, посвящая поэту несколько статей ("Судьба Пушкина", "Особое чествование Пушкина", "Значение поэзии в стихотворениях Пушкина"). С точки зрения Соловьева, Пушкин не смог установить равновесия между божеством и сознанием своей высокой избранности. Он допустил над собой власть самолюбия и сомнения и потому не смог подняться над светом в положительном христианском смысле.
Общий смысл поэзии Пушкина заключен, по мнению Соловьева, не столько в деятельности ума, сколько в деятельности души, в ее состоянии, устремлении вдаль и ввысь, от природы к жизни человеческой. В этом отличие Пушкина от Тютчева, своеобразие которого в "поэтической мысли", и от Фета, специфичность которого заключена в "лирической живописи". Поэзия Пушкина, утверждает Соловьев, выражает жизнь в ее многоцветий и потому сама "разноцветна". Свою цель, пользу и смысл поэзия Пушкина видит исключительно в красоте. Но чистая красота поэзии Пушкина, убежден Соловьев, есть форма добра и истины.
Более сложным и даже скорее отрицательным было отношение Соловьева к Лермонтову. Критика насторожила "страшная сила личного чувства", лежащая в основе творчества поэта, и отсутствие "смирения". Между тем гениальность, писал Соловьев, "обязывает к смирению". Стало быть, он усмотрел в поэзии Лермонтова противоречие между природной гениальностью и низким уровнем нравственного чувства и развития.
